Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

фальшь и реакционность братства, к которому одно

время примкнули А. С. Волжский (Глинка) и С. Н. Бул­

гаков. Братство печатало прокламации и разбрасывало

по Москве. Е. Г. Лундберг и некто Беневский взялись

распространять эти прокламации на юге России (брат­

ство борьбы не имело никакого значения). И далее на­

зревала тяжелая драма личного и идейного характера

между членами кружка. А. А. с первого же посещения

этого кружка (из которого выветвилось московское Рели­

гиозно-философское общество) как бы чуял ауру, над

ним скопившуюся. Вообще А. А. был барометром повы­

шения и понижения всех интимнейших индивидуальных,

кружковых и общественных настроений. Чуткость его

доходила до ясновидения.

Так завершилась наша первая встреча в Москве, так

провели мы январь и начало февраля 1904 года в пер­

вый раз вместе. В начале февраля Блоки уехали 71.

Из писем А. А. Кублицкой в Москву к кому-то из род­

ственников С. М. мы узнали, что в общем А. А. вернулся

бодрым и радостным, довольным Москвой.

III

ШАХМАТОВО

В период от февраля до мая 1904 года мы хоть из­

редка и переписывались с А. А., но переписка наша не

была напряженной: я весь был поглощен теми пережи­

ваниями, смятениями и событиями моей биографической

жизни, которые вызвали во мне решительный перелом

в тоне н а с т р о е н и я , — от настроения с 1900 по 1904 гг.

к тону настроения от 1905 по 1909 гг. Последние стихо­

творения «Золота в лазури» дописывались, первые стихо-

264

творения «Пепла» подходили. А. А. дописывал первые

стихотворения периода «Стихов о Прекрасной Даме»

и подходил к началу стихов «Нечаянной Радости».

Я подчеркиваю опять: стихии жизни, которым отда­

вался А. А., переменились. Началась японская война.

Предреволюционный период уже чувствовался — с одной

стороны, а с другой стороны, цвет зорь изменился

(и в символическом и в метеорологическом смысле).

Строчки А. А., обращенные некогда ко мне: «понял,

что будет темно» 72 — осуществились. Душевная атмо­

сфера темнела. Не было недавней лучезарности и в метео­

рологическом смысле: зори гасли, период особых свечений

1902—1903 гг., вызванный пепельной пылью, развеянной

с места Мартиникской катастрофы по всей земной

атмосфере, кончился 73. Необыкновенные нюансы зорь сме­

нились обычными. В отдельных сознаниях передовых сим­

волистов назревала едкая горечь. Самая атмосфера сим­

волизма плотнела, экзотеризировалась 74, осаждалась

книгами и литературой. Солнечный поэт того времени

Бальмонт угашал свои лучи падением в тусклую «Литур­

гию красоты». Наоборот, поэты тьмы и зла — Сологуб

и Брюсов — крепли, очерчивались в своих произведениях

(«Огненный ангел» и «Мелкий бес»). Самая неуловимая

стихия, нас обуявшая, проникая в несимволические кру­

ги модернизма и передовой критики, ощупывалась, изме­

рялась. Розово-золотой воздух в их руках подменялся

шелковой материей. Бралось внешнее оперение внутрен­

него ядра и создавались абстрактные контуры идеологии

символизма. Наконец свершилось пришествие в русский

модернистский мир такого крупного идеолога, как Вяче­

слав Иванов, впервые появившегося в Москве из загра­

ницы весной 1904 года. Он, с одной стороны, дал глубокое

обоснование нашим идеям, с другой — непроизвольно

расширил самую сферу исканий, лишив ее остроты

и напряженности. Спаивая декадентов, неореалистов,

символистов и идеалистов в одно стадо и тем подготовляя

«александрийский», синкретический период символизма,

он давал материал для статейных популяризаций непо-

пуляризируемого. В этом смысле роль Вяч. Иванова

огромна и в светлом и в темном смысле: с одной сторо­

ны, он стоит как углубитель и обоснователь идеологиче­

ских лозунгов декадентства и додекадентства, строя

мост к символизму через многих и давая материал «не-

символистам» считать себя «символистами»; становилось

265

нечто вроде знака равенства между театром и храмом,

мистерией и новой драмой, Христом и Дионисом, Бого­

матерью и всякой рождающей женщиной, Девою и Ме­

надой, любовью и эротизмом, Платоном и греческой

любовью, теургией и филологией, Влад. Соловьевым и

Розановым, греческой орхестрой и парламентом, русской

первобытной общиною и Новым Иерусалимом 75, левым

народничеством и славянофильством и т. д. С другой

стороны, роль Вяч. Иванова несомненна как роль отра­

вителя чистоты воздуха самой символической среды —

она мало изучена.

Все эти причины, взятые вместе (космические, обще­

политические, русско-общественные, кружковые), и вы­

звали впечатление угасания зорь.

Я характеризую эту эпоху неспроста, а в духе сравне­

ния А. А., который в предисловии к поэме «Возмез­

дие» характеризует стихию России 1910—1911 годов,

ищет характеристики в разнообразных факторах общих

и индивидуальных. «Все эти ф а к т ы , — пишет он в пре­

дисловии к третьей части п о э м ы , — казалось бы, столь

различные, для меня имеют один музыкальный смысл.

Я привык сопоставлять факты из всех областей жизни,

доступных моему зрению в данное время, и уверен, что

все они вместе всегда создают единый музыкальный

напор» 76. Все истинно философские культуры идут

именно этим путем. Таким путем шел Ницше, всматри­

ваясь в культуру Греции. Таким путем идет ныне в Гер­