Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

стен, вполне «стен», т. е. граней сословных и временных,

есть-таки межи в «золотое бездорожье» нового в р е м е н и , —

не было ничего специфически старого, портретов пред­

ков, мебели и т. д., создающих душность и унылость

многих помещичьих усадеб, но не было ничего и от «раз­

н о ч и н ц а » , — интеллектуальность во всем и блестящая

чистота, всюду сопровождающая Александру Андреевну.

Помнится, что после неловкого сидения вместе, во время

которого появились молодые люди небольшого роста

с вылощенными манерами и были представлены нам как

дети Софии Андреевны (один из них правовед), после

появления Софии Андреевны, которая мне очень понра­

вилась, мы вышли на террасу в сад, расположенный на

горе с крутыми дорожками, переходящими чуть ли не

в лесные тропинки (лес окружал усадьбу), прошлись

по саду и вышли в поле, где издали увидали возвраща­

ющихся с прогулки А. А. и Л. Д. Помню, что образ их

мне рельефно запечатлелся: в солнечном дне, среди цве­

тов, Л. Д. в широком, стройном розовом платье-капоте,

особенно ей шедшем, и с большим зонтиком в руках,

молодая, розовая, сильная, с волосами, отливающими

в золото, и с рукой, приподнятой к глазам (старающая-

273

ся, очевидно, нас разглядеть), напомнила мне Флору,

или Розовую А т м о с ф е р у , — что-то было в ее облике

от строчек А. А.: «зацветающий сон» и «золотистые пря­

ди на лбу»... и от стихотворения «Вечереющий сумрак,

поверь». А А. А., шедший рядом с ней, высокий, стат­

ный, широкоплечий, загорелый, кажется без шапки,

поздоровевший в деревне, в сапогах, в хорошо сшитой

просторной белой русской рубашке, расшитой руками

А. А. (узор, кажется, белые лебеди, по красной кайме),

напоминал того сказочного царевича, о котором вещали

сказки. «Царевич с Царевной» — вот что срывалось не­

вольно в душе. Эта солнечная пара среди цветов поле­

вых так запомнилась мне (А. С. Петровский вечером,

раздеваясь, сказал мне: как они подходят друг к

другу).

И помнится, А. А., увидев нас, сразу узнал и приба­

вил шагу, чуть ли не побежал к нам и с обычной, спо­

койной, неторопливой, важной и вместе милою лаской

остановился, не удивившись: «Ну, вот и приехали». Это

было обращение к А. С. Петровскому, которому он сразу

же подчеркнул всем своим видом: «очень хорошо, что

и он приехал». А ведь А. А. мог естественно удивиться

и сконфузить А. С. Мы все вместе неторопливо пошли

в дом, разговаривая о причинах замедления сережиного

приезда, о моих московских друзьях, с которыми позна­

комился А. А., о милых, так себе, пустяках, смысл кото­

рых может меняться, выражая скуку, натянутость, лас­

ку, молчание просто. И мне показалось, что все это

«ласковое молчание», гласящее: торопиться н е к у д а , — согре­

тое солнцем, и такое легкое, приглашало к комфорту.

Я почувствовал себя в Шахматове как дома. Эту атмо­

сферу создавал А. А., который незначащими признаками

и тончайшей хозяйской внимательностью рассеял тотчас

же между нами последние оттенки принужденности

(о, насколько я был неумелым хозяином при первой на­

шей встрече в Москве!). В А. А. чувствовалась здесь

опять-таки (как не раз мною чувствовалось при разных

обстоятельствах) не романтичность, а связанность с зем­

лею, с пенатами здешних мест. Сразу было видно, что

в этом поле, саду, лесу он рос и что природный пей­

заж — лишь продолжение его комнаты, что шахматов-

ские поля и закаты — вот подлинные стены его рабочего

кабинета, а великолепные кусты никогда мною не видан­

ного ярко-пунцового шиповника с золотой сердцевиной,

274

на фоне которого теперь вырисовывалась молодая и креп­

кая эта п а р а , — вот подлинная стилистическая рама его

благоухающих строчек: в розово-золотой воздух душев­

ной атмосферы, мною подслушанный еще в Москве, те­

перь вливались пряные запахи шахматовских цветов и

лучи июльского теплого с о л н ы ш к а , — «Запевая, сгорая,

взошла па крыльцо», это написанное им тут, казалось

мне, всегда тут всходит.

Ловлю себя опять на конфузящем меня казусе. Прошу

извинения у читателей этих воспоминаний, наверное ли­

тературных поклонников покойного А. А.: им хочется

услышать от меня подлинные слова А. А. о том или ином

подлинном их интересующем ходе его мыслей, о том или

ином предмете, о том или ином литературном явлении,

а я, точно нарочно, избегаю приводить подлинный кон­

текст его слов, мыслей, характеристик и вместе с тем

рисую внешний облик его и стиль держаться со мною,

сопровождая это изображение моими психологическими

характеристиками. Я слышу: устраните себя, дайте вме­

сто себя покойного. И — нет, не могу. Не могу по раз­

ным причинам. Во-первых, на расстоянии восемнадцати

лет невозможно восстановить слова и даже внешнюю

линию мысли, не п р и в и р а я , — а привирать не хочу. Во-

вторых, особенность моей памяти в том, что она более

всего устремляется на фон разговора, на жесты общения,

на молчание, питающее его, и запоминает точно, руча­

ется точно за них. Фотографический снимок с жестов,

с переживаний — верен. А слова и мысли я вечно путаю

(и по сие время не могу привести точно никакой цитаты

из поэтов, перевираю всех и прежде всего себя самого).

В-третьих, А. А. всегда говорил особенным своим языком,

метким и четким, как напряженная стихотворная строч­

ка, языком, поворачивающим вдруг на такой ритм мысль,