Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Белому, я переживала ярко. Особенно помню их при воз­

вращении с Курсов, через Николаевский мост. Бродить

по Петербургу — это и в предыдущую зиму было боль­

шой, насыщенной частью дня. Раз, идя по Садовой мимо

часовни у Спаса на Сенной, я заглянула в открытые две-

157

ри. Образа, трепет бесчисленных огоньков восковых све­

чей, припавшие, молящиеся фигуры. Сердце защемило от

того, что я вне этого мира, вне этой древней правды. Ни­

какой Гостиный двор — любимый мираж соблазнов и не­

доступных фантасмагорий блесков, красок, цветов — не

развлек меня. Я пошла дальше и почти машинально во­

шла в Казанский собор. Я не подошла к богатой и на¬

рядной, в брильянтах, чудотворной иконе, залитой светом,

а дальше — за колоннами — остановилась у другой, Ка­

занской, в полутьме с двумя-тремя свечами, перед кото­

рой всегда было тихо и пусто. Я опустилась на колени,

еще плохо умея молиться. Но потом это стала моя и наша

Казанская, к ней же приходила за помощью и после

смерти Саши. Однако и тогда, в первый раз, пришли об­

легчающие, успокоительные слезы. Потом, когда я рас­

сказала, Саша написал:

Медленно в двери церковные

Шла я, душой несвободная,

Слышались песни любовные,

Толпы молились народные.

Или в минуту безверия

Он мне послал облегчение?

Часто в церковные двери я

Ныне вхожу без сомнения.

Падают розы вечерние,

Падают тихо, медлительно.

Я же молюсь суевернее,

Плачу и каюсь мучительно.

Я стала приходить в собор к моей Казанской и ста­

вить ей восковую свечку. Ученица А. И. Введенского по­

нимала, к счастью, что «бедный обряд» 36 или величай­

шие порывы человеческого ума равно и малы и ценны

перед лицом непостижимого рациональному познанию. Но

у меня не было потребности ни быть при церковной служ­

бе, ни служить молебна. Смириться до посредничества свя­

щенника я никогда не могла, кроме нескольких месяцев

после смерти Саши, когда мне казалось менее кощунствен­

но отслужить на его могиле панихиду, чем предаваться

своей индивидуалистической, «красивой» скорби.

В сумерки октябрьского дня (17 октября <1901 года>)

я шла по Невскому к собору и встретила Блока. Мы

пошли рядом. Я рассказала, куда иду и как все это вы­

шло. Позволила идти с собой. Мы сидели в стемневшем уже

158

соборе на каменной скамье под окном, близ моей Казан­

ской. То, что мы тут вместе, это было больше всякого

объяснения. Мне казалось, что я явно отдаю свою душу,

открываю доступ к себе.

Так начались соборы — сначала Казанский, потом и

Исаакиевский. Блок много и напряженно писал в эти ме­

сяцы. Встречи наши на улице продолжались. Мы все еще

делали вид, что они случайны. Но часто после Читау мы

шли вместе далекий путь и много говорили. Все о том

же. Много о его стихах. Уже ясно было, что связаны они

со мной. Говорил Блок мне и о Соловьеве, и о Душе

Мира, и о Софье Петровне Хитрово, и о «Трех свидани­

ях», и обо мне, ставя меня на непонятную мне высоту.

Много — о стихотворной сущности стиха, о действенности

ритма, в стихе живущего:

И к мидианке | на колени

Склоняю | праздную | главу...

Или:

И к мидианке на колени

Склоняю | праздную главу... 37

Раз, переходя Введенский мостик, у Обуховской боль­

ницы, спросил Блок меня, чт о я думаю о его стихах.

Я отвечала ему, что я думаю, что он поэт не меньше

Фета. Это было для нас громадно: Фет был через каждые

два слова. Мы были взволнованы оба, когда я это сказа­

ла, потому что в ту пору мы ничего не болтали зря.

Каждое слово и говорилось и слушалось со всей ответ­

ственностью.

Прибавились встречи у Боткиных, наших старинных

знакомых. М. П. Боткин, художник, друг отца, а Екате­

рина Никитична дружила с мамой. Три дочери — мои

сверстницы, и мальчик и девочка — младшие. Очарова­

тельные люди и очаровательный дом. Боткины жили в

своем особняке на углу набережной и 18-й линии Ва­

сильевского острова. Сверху донизу это был не дом, а

музей, содержащий знаменитую боткинскую коллекцию

итальянского искусства эпохи Возрождения. Лестница,

ведшая во второй этаж, в зал, была обведена старинной

резной деревянной панелью, ступени покрыты красным

толстым ковром, в котором тонула нога. Зал также весь

со старым резным орехом. Мебель такая же, картины,

громадные пальмы, два рояля. Все дочери — серьезные

музыкантши. В зале никогда не было слишком светло,

даже во время б а л о в , — это мне особенно нравилось. Зато

159

гостиная рядом утопала в в свете, и в блестящем сере­

бристом шелке мягкой мебели. И главная ее краса —

зеркальное окно, не закрываемое портьерой, и вечером —

с одним из самых красивых видов на Петербург, Неву,

Исаакий, мосты, огни. В этой гостиной в зиму 1901 года

сестры Боткины устраивали чтения на разные литератур­

ные темы; одной из тем были, я помню, «Философические

письма» Чаадаева, кажется, еще не очень в то время цен­

зурные, во всяком случае мало известные.

Лиля Боткина была со мной на Курсах. До того мы

дружили сначала по-детски, потом я стала бывать у них

гимназисткой на их б а л а х , — самые светские мои воспо­

минания — эти их балы. Круг знакомых их был очень

обширен, было много военных, были очень светские люди.

Бывал молодой Сомов, который пел старинные итальян¬