Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
исты, кадеты, юнкера, офицеры. Штатский? Это что-то
не мое, это из другой жизни, или он уже «старый». Да
и лицо мне не нравится, когда мы поздоровались. Холо
дом овеяны светлые глаза с бледными ресницами, не
оттененные слабо намеченными бровями. У нас у всех
ресницы темные, брови отчетливые, взгляд живой, непо
средственный. Тщательно выбритое лицо придавало в то
время человеку «актерский» в и д , — интересно, но не
наше.
Так — как с кем-то далеким — повела я разговор,
час же о театре, возможных спектаклях. Блок и держал
себя в то время очень «под актера», говорил нескоро и
отчетливо, аффектированно курил, смотрел на нас как-то
свысока, откидывая голову, опуская веки. Если не гово
рили о театре, о спектакле, болтал глупости, часто с яв
ным намерением нас смутить чем-то не очень нам понят
ным, но от чего мы неизбежно краснели. Мы — это мои
кузины Менделеевы, Сара и Лида, их подруга Юля Кузь
мина и я. Блок очень много цитировал в то время Кузь
му Пруткова, целые его анекдоты, которые можно иногда
понять и двусмысленно, что я уразумела, конечно, значи
тельно позднее. У него в то время была еще любимая
прибаутка, которую он вставлял при всяком случае:
«О yes, mein Kind!» * А так как это обращалось иногда
* О да, мое дитя! ( англ. и нем. )
141
и прямо к тебе, то и это смущало некорректностью, на
которую было неизвестно как реагировать.
В первый же этот день кузины пришли вскоре, прово
дили время вместе, условились о спектаклях, играли в
«хальму» и крокет. Пошли в парк к Смирновым, нашим
родным; это была громадная семья — от взрослых бары
шень и студентов до детей. Играли все вместе в «пят
нашки» и горелки. Тут Блок стал другой, вдруг —
свой и простой, бегал и хохотал, как и все мы, дети и
взрослые.
В первые два-три приезда выходило так, что Блок
больше обращал внимания на Лиду <Менделееву> и Юлю
Кузьмину. Они умели ловко болтать и легко кокетничать
и без труда попали в тон, который он вносил в разговор.
Обе очень хорошенькие и веселые, они вызывали мою за
висть... Я была очень неумела в болтовне и в ту пору
была в отчаянии от своей наружности. С ревности и на
чалось.
Что было мне нужно? Почему мне захотелось внима
ния человека, который мне вовсе не нравился и был мне
далек, которого я в то время считала пустым фатом, сто
ящим по развитию ниже нас, умных и начитанных де¬
вушек? Чувственность моя еще совсем не проснулась; по
целуи, объятия — это было где-то д а л е к о , — далеко и не
реально. Что меня не столько тянуло, сколько толкало
к Блоку?.. «Но то звезды в е л е н ь е » , — сказала бы Леонор
у Кальдерона 10. Да, эта точка зрения могла бы выдер
жать самую свирепую критику, потому что в плане
«звезды» все пойдет потом как по маслу: такие совпадения,
такие удачи в безнаказанности самых смелых встреч сре
ди бела дня, что и не выдумаешь! Но пока допустим,
что Блок, хотя и не воплощал моих девчонкиных байро-
ническо-лермонтовских идеалов героя, был все же и на
ружностью много интереснее всех моих знакомых, был
талантливым актером (в то время ни о чем другом, о
стихах тем более, еще и речи не было), был фатоватым,
но ловким «кавалером» и дразнил какой-то непонятной,
своей мужской, неведомой опытностью в жизни, которая
не чувствовалась ни в моих бородатых двоюродных бра
тьях, ни в милом и симпатичном, понятном Суме — сту
денте, репетиторе брата.
Так или иначе, «звезда» или «не звезда», очень скоро
я стала ревновать и всеми внутренними своими «флюи-
142
дами» притягивать внимание Блока к себе. С внешней
стороны я, по-видимому, была крайне сдержанна и холод
н а , — Блок всегда это потом и говорил мне, и писал.
Но внутренняя активность моя не пропала даром, и
опять-таки очень скоро я стала уже с испугом заме
чать, что Б л о к , — да, п о л о ж и т е л ь н о , — перешел ко мне, и
уже это он окружает меня кольцом внимания. Но
как все это было не только не сказано, как все это
было замкнуто, сдержанно, не видно, укрыто. Всегда
можно сомневаться — да или нет? Кажется или так
и есть?
Чем говорили? Как давали друг другу знак? Ведь в
этот период никогда мы не бывали вдвоем, всегда или
среди всей нашей многолюдной молодежи, или, по край
ней мере, в присутствии mademoiselle, сестры, братьев.
Говорить взглядом мне и в голову не могло прийти; мне
казалось бы это даже больше, чем слова, и во много раз
страшнее. Я смотрела всегда только внешне-светски и
при первой попытке встретить по-другому мой взгляд
уклоняла его. Вероятно, это и производило впечатление
холодности и равнодушия.
«Нет конца лесным тропинкам...» 11 — это в Церков
ном лесу, куда направлялись почти все наши прогулки.
Лес этот — сказочный, в то время еще не тронутый топо
ром. Вековые ели клонят шатрами седые ветви; длинные
седые бороды мхов свисают до земли. Непролазные чащи
можжевельника, бересклета, волчьих ягод, папоротника,
местами земля покрыта ковром опавшей хвои, местами
заросли крупных и темнолистых, как нигде, ландышей.
«Тропинка вьется, вот-вот потеряется» 12. «Нет конца
лесным тропинкам».
Мы все любили Церковный лес, а мы с Блоком осо
бенно. Тут бывало подобие прогулки вдвоем. По узкой
тропинке нельзя идти г у р ь б о й , — вся наша компания рас