Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

влюбленностям, — это был уже не вопрос, курс был взят

определенный, парус направлен, и «дрейф» в сторону не

существен.

За это я иногда впоследствии и ненавидела А. Белого:

он сбил меня с моей надежной самоуверенной позиции.

Я по-детски непоколебимо верила в единственность моей

любви и в свою незыблемую верность в то, что отно­

шения наши с Сашей «потом» наладятся.

Моя жизнь с «мужем» (!) весной 1906 года была уже

совсем расшатанной. <...>

Той весной — вижу, когда теперь о г л я д ы в а ю с ь , — я

была брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной

упорно ухаживать. Если бы я рассудком отстранилась от

прошлого, чужого, то против Бори я почти ничего не

мог<ла> противупоставить: все мы ему верили, глубоко

его уважали и считались с ним, он был свой. Я же, повто­

ряю, до идиотизма не знала жизнь и ребячливо верила

в свою непогрешимость.

Да по правде сказать, и была же я в то время и се­

мьей Саши, и московскими «блоковцами» захвачена, пре­

вознесена без толку и на все лады, мимо моей простой

человеческой сущности. Моя молодость таила в себе

какое-то покоряющее очарование, я это видела, это чуяла;

и у более умудренной опытом голова могла закружиться.

Если я пожимала плечами в ответ на теоретизирования

о значении воплощенной во мне женственности, то как

172

могла я удержаться от соблазна испытывать власть сво­

их взглядов, своих улыбок на окружающих? И прежде

всего — на Боре, самом значительном из всех? Боря же

кружил мне голову, как самый опытный Дон-Жуан, хотя

таким никогда и не был. Долгие, иногда четырех- или ше­

стичасовые его монологи, теоретические, отвлеченные,

научные, очень интересные нам, заканчивались неизбеж­

но каким-нибудь сведением всего ко мне; или прямо, или

косвенно выходило так, что смысл всего — в моем суще­

ствовании и в том, какая я.

Не корзины, а целые «бирнамские леса» появля­

лись иногда в г о с т и н о й , — это Наливайко или Влади­

слав 45, смеясь втихомолку, вносили присланные «моло­

дой барыне» цветы. Мне — привыкшей к более чем скром­

ной жизни и обстановке! Говорил <А. Белый> и речью

самых влюбленных напевов: приносил Глинку («Как

сладко с тобою мне быть...», «Уймитесь, волнения стра­

сти...», еще что-то). Сам садился к роялю, импровизируя;

помню мелодию, которую Боря называл: «моя тема»

(т. е. его тема). Она хватала за душу какой-то близкой

мне отчаянностью и болью о том же, о чем томилась и я,

или так мне казалось. Но думаю, что и он, как и я,

не измерял опасности тех путей, по которым мы так не­

осторожно бродили. Злого умысла не было и в нем, как

и во мне.

Помню, с каким ужасом я увидала впервые: то един­

ственное, казавшееся неповторимым моему детскому не­

знанию жизни, то, что было между мной и Сашей, что

было для меня моим «изобретением», неведомым, непо­

вторимым, эта «отрава сладкая» взглядов, это проникнове­

ние в душу даже без взгляда, даже без прикосновения

руки, одним присутствием — это может быть еще раз и с

другим? Это — бывает? Это я смотрю вот так на «Борю»?

И тот же туман, тот же хмель несут мне эти чужие, эти:

не Сашины глаза?

Мы возвращались с дневного концерта оркестра гра­

фа Шереметева, с «Парсифаля», где были всей семьей и

с Борей. Саша ехал на санях с матерью, я с Борей. Дав­

но я знала любовь его, давно кокетливо ее принимала и

поддерживала, не разбираясь в своих чувствах, легко укла­

дывая свою заинтересованность им в рамки «братских»

(модное было у Белого слово) отношений. Но тут (помню

даже где — на набережной, за домиком Петра Великого)

на какую-то фразу я повернулась к нему лицом — и

173

остолбенела. Наши близко встретившиеся взгляды... но

ведь это то же, то же! «Отрава сладкая...» Мой мир, моя

стихия, куда Саша не хотел возвращаться, о, как

уже давно и как недолго им отдавшись! Все время ощу­

щая нелепость, немыслимость, невозможность, я взгляда

отвести уже не могла.

И с этих пор пошел кавардак. Я была взбудоражена

не менее Бори. Не успевали мы оставаться одни, как

никакой уже преграды не стояло между нами, и мы бес­

помощно и жадно не могли оторваться от долгих и не-

утоляющих поцелуев. Ничего не предрешая в сумбуре, я

даже раз поехала к нему. Играя с огнем, уже позволяла

вынуть тяжелые черепаховые гребни и шпильки, и воло­

сы уже упали золотым плащом (смешно тебе, читатель­

ница, это начало всех «падений» моего времени?)... Но

тут какое-то неловкое и неверное движение (Боря был

в таких делах явно не многим опытнее меня) — отрезвило,

и уже волосы собраны, и уже я бегу по лестнице, начи­

ная понимать, что не так должна найти я выход из со­

зданной мною путаницы.

(Дорогой читатель, обращаюсь теперь к вам. Я пони­

маю, как вам трудно поверить моему рассказу! Давайте

помиримся на следующем: моя версия все же гораздо

ближе к правде, чем ваши слишком лестные для А. Бе­

лого предположения.) То, что я не только не потеряла

голову, но, наоборот, отшатнулась при первой возможно­

сти большей близости, меня очень отрезвило. При сле­

дующей встрече я снова взглянула на Борю более спо­

койным взглядом, и более всего на свете захотелось мне

иметь несколько свободных дней или даже недель, чтобы

собраться с мыслями, оглядеться, понять, что я соби­