Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

рантности, просвеченности и создавали то странное впе­

чатление, которое вызывало вопрос. «Чем же светится

этот человек, как он светится?» Какая-то радиоактивная

сила излучалась молчанием спокойной, большой и набок

склоненной головы, осведомляющейся о таких простых

конкретных явлениях жизни, внимательно вглядываю­

щейся и вдруг вскидывающейся наверх молодцевато, бод­

ро и не без вызова. Эта прекрасная голова выпускала из

открытых губ струю голубоватого дыма.

А. А. производил впечатление пруда, в котором утаи­

валась большая, редко на поверхность всплывающая

р ы б а , — не было никакой ряби, мыслей, играющих, как

рыбки, и пускающих легкие брызги парадоксов и искри­

стых сопоставлений, никакого кипения — гладь: ни од­

ной теории, ни одной игриво сверкающей мысли. Он не

казался умным, рассудочным умом: от этого он многим

«умственникам» мог показаться непримечательным. Но

чувствовался большой конкретный ум в «такте», в тоне

всех жестов, неторопливых, редких, но метких. Вдруг

поверхность этого пруда поднималась тяжелым всплеском

взвинченной глубины, взвинченной быстрым движением

239

какой-то большой рыбины: большой, месяцами, быть мо­

жет, годами вынашиваемой мысли.

Это-то и создавало в нем тон превосходства при его

внутренней скромности. Он мог, слушая собеседника, со­

гласиться, не согласиться, быстро взять назад свои слова

или просто промолчать. Но эта легкость согласия или

несогласия с чужим суждением происходила от бессозна­

тельной самозащиты, от желания поскорее отделаться от

легкомысленной плоскости взятия мысли легкомысленным

«да» или «нет», которые и не «да» и не «нет», ибо под­

линный ответ блоковский — «да» или «нет» (большая

глубинная рыба) — еще вынашивался, еще не сложился.

И наоборот, что Блок знал твердо, что у него было го­

тово, выношено, проведено сквозь строй его с у щ е с т в а , —

это он или таил, или если высказывал, то высказывал

в повелительной, утвердительной форме (внешне —

с особой мягкостью, с присоединением осторожного «а мо­

жет быть», «пожалуй», «я думаю»). Если вы тут начнете

его убеждать, то он упрется, но опять мягко, с макси­

мальной деликатностью: «а я все-таки думаю», «нет,

знаешь, пожалуй, это не так». И с этого «знаешь», «по­

жалуй», «не так» не сдвинет его никакая сила. Все это

я пережил при первом, весьма кратковременном, визит­

ном свидании с А. А. Все это было лейтмотивом наших

будущих отношений и встреч. Я почувствовал инстинк­

тивно важность, ответственность и серьезность этой

встречи. Серьезность отдалась во мне как своего рода

тяжесть, как своего рода грусть, сходная с разочарова­

нием. Так ощущаем мы особую, ни с чем не сравнимую

грусть перед важными часами жизни, когда мы говорим:

«Да будет воля Т в о я » , — так слышим мы поступь судьбы,

независимо от того, несется ли к нам радость или горе.

«Блок», восемнадцатилетнее личное знакомство с ним

есть важный час моей жизни, есть одна из важных ва­

риаций тем моей судьбы, есть нечаянная большая ра­

дость, и, как всякая большая радость, она не радость,

а что-то, для чего у нас нет на языке слов, но что вклю­

чает в себе много горечи.

Все это прозвучало мне издали в первую встречу и

в первый миг в передней. Отсюда впечатление грусти

и тяжести, отсюда отражение этой тяжести как разоча­

рования: нет, тут не отделаешься, тут испытуется душа,

тут или все, или ничего. Помнится, как ни интересовался

240

я Л. Д., по в это первое наше свидание она промелькну­

ла где-то вдали: А. А. занимал все мое внимание.

Светский «визит» продолжался недолго. Супруги Блок

с тою же непроизвольной «визитностью» распростились.

Мы решили встретиться в тот же день у С. М. Соловье­

ва. Мне запомнились морозный солнечный январь, взвол­

нованность, грусть. Не знаю, почему захотелось поделить­

ся впечатлением от встречи с Блоком с очень мне близ­

ким А. С. Петровским, поклонником его поэзии; я зашел

к нему, мы с ним куда-то пошли; помню Никитский

бульвар и мое неумение выразить смутное и значитель­

ное впечатление от встречи с А. А., смутное до того, что

мне стало даже смешно. Я вдруг рассмеялся и развел

руками: «Да знаете — вот уж неожиданным оказался

Блок». И, в стиле наших тогдашних шалостей определять

знакомых и даже незнакомых (прохожих, например)

первой попавшейся ассоциацией, совершенно далекой и

парадоксальной, всегда карикатурной, всегда гротеск

(таков был наш «стиль»), я прибавил: «А знаете, на

что похож Блок? Он похож на морковь». Что я этой не­

лепицей хотел сказать, не знаю. Может быть, продолго­

ватое лицо А. А., показавшееся мне очень розовым, креп­

ким и лучезарным, вызвало это шутливое сравнение:

«На морковь или... на Гауптмана». А. С. весело рассме­

ялся. Мы продолжали шутить и каламбурить. Так я на­

рочно расшутил то важное и ответственное, что я почув­

ствовал в А. А. Помнится, с Никитского я прошел на

Поварскую, в квартиру, где жил С. М. Соловьев (тогда гим­

назист восьмого класса), и застал супругов Блок у него.

Нам всем сразу полегчало — стало проще, теплее, сердеч­

нее. От того ли, что в квартире С. M. не было никого

из «взрослых», т. е. людей другого поколения, и созда­

вался веселый, непринужденный приятельский тон бесед,

от того ли, что С. М. был родственником Блоку, его

знавшим давно, и одновременно моим большим другом,