Анатомия «кремлевского дела»

В тот же день допросили и брата Екатерины Константина, но о Скалове речь не заходила. Следователи Гендин и Бриччи пытались вытянуть из Константина показания о принадлежности сестры к террористической организации, но Константин сопротивлялся. Он даже несколько изменил свои показания, заявив, что террористических намерений ни у кого из собиравшихся на квартирах Ивановых и Чернозубовых не было. Если 16 марта он, например, заявил, что “Владимир Николаевич Чернозубов… буквально кипел злобой и ненавистью к советской власти, заявляя, что охотно отдал бы свою жизнь за дело борьбы с советской властью, и выражал готовность принять участие в контрреволюционном восстании”, то теперь показания стали более нейтральными: “Владимир Чернозубов и врач-венеролог… действительно развивали мысль о том, что враждебное советской власти крестьянство выделит из своей среды людей, которые станут на путь индивидуального террора в отношении руководителей власти и тем самым ускорят ее свержение” [757] . Следователям это не понравилось, и они вынудили Константина признаться в собственной принадлежности к организации антисоветской:

757

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 3.

Я признаю, что скрывал до последнего времени от следствия подлинный характер этих сборищ [в квартирах Чернозубовых и Ивановых. – В. К.]. Мы представляли собой белогвардейскую организацию, обсуждавшую и намечавшую методы борьбы с советской властью. Нас объединяла общность антисоветских взглядов и враждебное отношение к советской власти. О составе участников этой организации я уже говорил на допросе от 16-го марта [758] .

758

Там же. Л. 4.

Признал Константин, что в состав организации был введен Екатериной Мухановой в 1929 году, однако поспешил добавить, что с 1931 года от деятельности организации отошел в связи с женитьбой.

На допросе в этот день, 28 марта, побывала, как уже говорилось, и Галина Иванова. В числе прочего Люшков и Каган спросили ее о “связи” с Г. Б. Скаловым и Н. Б. Скаловой. Галина Мариановна ответила:

Скаловых я знаю около десяти лет. Надежду Борисовну я знаю довольно близко. Мы бывали друг у друга [759] .

759

Там же. Л. 21.

К этому она смогла добавить лишь то, что Скалова была кандидатом в члены партии. Ничего предосудительного о ней сообщить не пожелала.

102

После того как показания были получены, в чекистском ведомстве выписали ордера на арест Георгия и Надежды Скаловых. Спасти Георгия Борисовича и его сестру от страшной участи уже никто не мог – их земляк, член Политбюро В. В. Куйбышев, под началом которого Скалов когда-то работал в Туркестане и к которому он теоретически мог бы обратиться за помощью, как назло, совсем недавно отправился в мир иной. За Скаловыми пришли 29 марта 1935 года. Датированный этим днем “протокол обыска и выемки” вещдоков из квартиры Скалова в коминтерновской гостинице “Люкс” сохранился в его коминтерновском личном деле. Оперуполномоченный СПО Глаголев при обыске изъял орден Красного Знамени, записную книжку и “3 коробки с негативом”. Кроме того, изъяты были книги (Зиновьева и Троцкого), документы (стенографический отчет какого-то заседания) и издания на иностранных языках, а также топографические карты Москвы и области с грифом “секретно” и полевой бинокль [760] . В квартире Надежды Скаловой улов оказался поменьше, но и посерьезнее – в дополнение к нескольким письмам от мужа чекисты изъяли разряженную гранату и банку с порохом [761] . Скаловых доставили на Лубянку, и первой решили допросить Надежду Борисовну. 39-летняя Надежда до 1917 года училась на Бестужевских курсах в Петербурге. Судя по протоколу допроса, в 1919 году она вместе с братом отправилась в туркестанскую экспедицию и оказалась в Ташкенте. А на момент ареста жила и работала в Москве, в редакции журнала “Литературное наследство”. Как уже говорилось, она была замужем за художником Леонидом Вороновым и имела 16-летнего сына-школьника, возможно от первого брака – бывший муж Надежды эмигрировал и ныне жил за рубежом.

760

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 65а. Д. 4569. Л. 123.

761

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 67.

К допросу Надежды Скаловой 31 марта 1935 года были привлечены лучшие силы СПО – сам начальник отдела Георгий Молчанов, его заместитель Генрих Люшков и ударник чекистского труда Моисей Каган. У Надежды быстро выяснили круг знакомств, в который, разумеется, входили брат бывшей жены Скалова Ксении – будущий нобелевский лауреат Н. Н. Семенов, братья-“белогвардейцы” Александр и Петр Сидоровы (Петр был первым мужем Ксении), бывший одноклассник Георгия Борисовича и сосед по квартире в Армянском переулке А. А. Гардин-Гейер, а также Екатерина и Константин Мухановы, Лидия Перельштейн, Галина Иванова, Чернозубовы и Рудневы. Однако Надежда сумела притвориться человеком нелюбопытным, заявив, что о политических взглядах этих людей, и даже своего брата, ей ничего не известно. Но ей все же пришлось пересказать разговоры с братом, который делился с нею неприятностями по работе – да и как не поделиться, когда любому было понятно, чем все может закончиться!

Мой брат мне рассказывал, что он редактировал книгу, по содержанию которой его обвинили в троцкизме [762] .

Речь шла о книге Г. И. Сафарова “Очерки истории Китая”. Совсем недавно, 10 марта 1935 года, на заседании парткома ИККИ Скалова обвинили в том, что он, редактируя эту “контрреволюционную” книгу, не выступил публично с ее критикой (по итогам заседания решено было исключить Скалова из ВКП(б). Но ведь до ареста Сафарова это было бы неуместно. Поэтому Георгий Борисович, увидев при редактировании “подозрительные” формулировки, предпочел предупредить о них Сафарова кулуарно, и тот, как позже утверждал Скалов, эти формулировки исправил. Ну, кое-что Георгий Борисович, может быть, и проглядел, но с кем не бывает. Но не знал же он, что Сафарова арестуют в связи с убийством Кирова! Выступая 28 декабря 1934 года на общем закрытом партсобрании по случаю исключения Мадьяра из партии, Скалов оправдывался:

762

Там же. Л. 63.

Сафаров написал книгу об истории Китая. Там в главе о Уханьской революции Сафаров очень громкими словами ругал Троцкого, очень резко выступал против троцкистской оценки, но в то же самое время он сам давал такую оценку уханьскому правительству, что вся политика Коминтерна становилась не только непонятной, но представлялась ошибочной. Я тогда об этом месте в книге Сафарова говорил некоторым товарищам. Я тогда не называл эту установку троцкистской, но, по существу, я так ее назвал. Я говорил об этом с Мифом и Куусиненом. Тем не менее я пропустил это место Сафарова, я ему указал, он согласился, что это место неудачное, что это следует исправить. Я не довел об этом до сведения партийной организации. Я думал, что это было случайной ошибкой, ибо в других местах этой работы были правильные антитроцкистские установки [763] .

763

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 199. Д. 6858. Л. 167.

Чекистов, однако, не очень интересовали эти подробности, как, впрочем, и фигура Сафарова, который, находясь в тюрьме, за время следствия по делу “Московского центра” превратился в ярого пособника “органов” и настрочил доносы более чем на сто человек, добившись в итоге послабления и получив мягкий приговор ОСО (2 года ссылки). Проще было связать Скалова с Л. И. Мадьяром. Поэтому рыцари плаща и кинжала стали добиваться и добились от Надежды показаний о том, что свои неприятности Скалов связывал именно с Мадьяром.

Брат мне рассказывал, что он имел с Мадьяром разговор, во время которого Мадьяр ему сообщил, что Зиновьев рассчитывает когда-нибудь вернуться к руководству партии. Брат мне говорил, что в ячейку он об этом сообщил только после того, как Мадьяр был арестован, и что его теперь обвиняют в том, что он скрыл содержание этого разговора… Брат мне еще рассказывал, что тогда же Мадьяр ему говорил, что в связи с прокатившейся на Западе волной террора не исключена возможность попыток совершения террористических актов в отношении вождей партии и правительства. Тогда же он сказал, что террористы могут попытаться совершить покушение в тот момент, когда на Красной площади собирается все руководство партии и правительства [764] .

764

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 64.

Разговор с Мадьяром действительно имел место, и не совсем понятно, зачем Скалов вообще стал рассказывать о нем публично (неужто хотел помочь утопить Мадьяра? или сам Мадьяр где-то проговорился?). Следует также учесть, что чекисты, как всегда, изрядно привирали в своих протоколах для утяжеления “вины” Скалова – на самом деле тот как минимум дважды рассказывал о разговоре с Мадьяром еще до ареста последнего – 26 (или 27) декабря 1934 года на партгруппе Романского лендерсекретариата и 28 декабря на вышеупомянутом общем закрытом собрании парторганизации ИККИ (где присутствовал и выступал и сам Мадьяр).

Как и ожидалось, следователи перешли к вопросам о Мухановой. Сначала Надежда Борисовна заявила, что с Мухановой политических разговоров не вела, но, сдавшись под нажимом следователей, в конце концов призналась:

Муханова действительно была настроена озлобленно к соввласти, у нее в разговорах сквозила вражда к существующему строю. Она с восхищением рассказывала мне об исторической роли, которую сыграла в дореволюционной России русская интеллигенция, о том, что эта интеллигенция была гордостью России, что такой интеллигенции нигде в мире не было. По утверждению Мухановой, при советской власти интеллигенция фактически уничтожена, а новая интеллигенция не создана. Жалкие остатки дореволюционной интеллигенции обречены на политическое вымирание. Муханова мне передавала контрреволюционную клевету в связи со смертью Н. С. Аллилуевой, заключающуюся в том, что Аллилуева покончила самоубийством и довел ее до этого Сталин [765] .

765

Там же. Л. 65–66.