Анатомия «кремлевского дела»

В этой беседе Мадьяр фактически свел задачи зиновьевцев к необходимости борьбы со Сталиным всеми средствами вплоть до террора [777] .

И вот теперь настало время вернуться к контрреволюционной группе белогвардейцев. Решив, что терять уже нечего, Скалов приступил к повествованию, которое под рукой опытного следователя приобретало нужные интонации:

Я уже показывал, что в 1923 году я был связан с группой белогвардейцев, этих своих связей я не порвал до последнего времени. Первый период пребывания этой группы в Москве после 1923 года был периодом легализации участников этой группы (подыскание работы, устройство на учебу, ассимиляция людей в Москве). В дальнейшем постепенное обрастание этой группы новыми связями среди контрреволюционных элементов, сборища участников группы привели к тому, что образовалось несколько связанных между собою групп, составивших контрреволюционную белогвардейскую организацию. В нее входили следующие группы:

1) группа Екатерины Мухановой, которая в Кремле была связана с контрреволюционно настроенной Н. А. Розенфельд, женой брата Каменева.

2) Группа в ЦАГИ, в нее входил Александр Иванович Сидоров, поддерживавший связь с инженером ЦАГИ Александровым и его окружением.

Группу Мухановой в Кремле и группу ЦАГИ связывала моя сестра Надежда Скалова.

3) Группа белогвардейцев, связанная с Галиной Ивановой; из ее участников я знаю братьев Чернозубовых, бывших белых офицеров; я лично знаком только с Владимиром Чернозубовым и его женой Людмилой.

С этой группой поддерживал связь брат Екатерины Мухановой – Константин.

Кроме того, моя сестра Надежда Скалова поддерживала связь с женой расстрелянного Зальманова и Татьяной Дерюжинской [778] .

777

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 196.

778

Там же. Л. 196–197.

О Лидии Ивановне Зальмановой позже (16 апреля) покажет на допросе Муханова:

Л. И. Зальманова – массажистка, проживает по ул. Воровского. Ее первый муж расстрелян в 1923 г. Сын ее Юрий осужден на три года в 1932 году за к.-р. деятельность. Сама Зальманова настроена антисоветски, возмущается зажимом в стране, жаловалась на то, что при советской власти тяжело жить. Меня познакомила с Зальмановой Скалова Надежда Борисовна… которая с ней дружила. Один раз я на квартире Зальмановой была вместе со Скаловой и Н. А. Розенфельд [779] .

779

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 86–87.

Упомянутый инженер ЦАГИ В. Л. Александров (1894 года рождения) тоже впервые был назван Екатериной Мухановой на допросе 28 марта 1935 года. Судя по его официальной биографии, он был арестован “органами” в 1938 году, но уцелел, работал в “туполевской” шарашке и в 1941-м был освобожден. Александров пережил Сталина и умер в 1962 году.

Что касается Татьяны Александровны Дерюжинской (экономиста по образованию, работавшей в тресте “Геологоразведка”), то дополнительных сведений о ней разыскать пока что не удалось. Ни Дерюжинская, ни Зальманова в число фигурантов “кремлевского дела” не включались.

В конце допроса Скалов выделил Муханову и А. И. Сидорова как особо “озлобленных” по отношению к Сталину.

Сидоров был исключительно озлоблен тем, что его как белого офицера лишили права заниматься летным делом, считал, что он выбит из колеи и не может найти себе применение. Сидоров говорил мне, что ему нечего терять в жизни [780] .

Похоже на правду, тем более что Скалов повторил это показание на следующем допросе. Тем не менее он все же добавил, может быть и по инициативе следователей:

780

Там же. Д. 110. Л. 198–199.

По своим личным качествам Сидоров был менее пригоден для совершения теракта, чем Муханова [781] .

Чего не отнимешь у советской власти – так это успехов в борьбе за равенство полов – хрупкая женщина-библиотекарша более пригодна для совершения теракта, нежели мужчина – бывший офицер-летчик! Есть чем гордиться Стране Советов! Впрочем, здесь сказывалось и наследие Софьи Перовской, Веры Засулич, Фанни Каплан и Марии Спиридоновой.

Под конец следователи зафиксировали связь “белогвардейской организации” с партийными оппозиционерами:

781

Там же. Л. 199.

Связь этой организации с зиновьевцами осуществлял я. Кроме того, Муханова была связана с Н. А. Розенфельд, являвшейся, как я уже показывал, женой брата Л. Б. Каменева [782] .

Таким образом, удалось окончательно оттеснить на задний план “английский след” (в лице переводчицы консульства Н. К. Бенгсон), наличием которого следователи ранее пытались обосновать “террористическую деятельность” Мухановой; вместо него прочно утвердился след белогвардейский. Однако полностью от английского следа все же не отказались – о нем, как уже говорилось, глухо упомянул Ежов на июньском пленуме ЦК. Объяснялось это смещение акцента, скорее всего, оперативными соображениями – ведь Бенгсон продолжала работать в английском консульстве и ее фамилию и подробные данные о ней ни в коем случае нельзя было публично оглашать.

782

Там же.

104

Как уже говорилось, содержание некоторых протоколов допросов наводит на мысль, что чекисты в какой-то момент решили – а не попробовать ли выдать недавнюю смерть Куйбышева за теракт. Эта мысль получила дальнейшее развитие на “бухаринском” процессе 1938 года, когда в смерти Куйбышева обвинили самого Ягоду, врачей Л. Г. Левина и Д. Д. Плетнева, а также В. А. Максимова-Диковского, секретаря покойного члена Политбюро. Но зародилась идея в разгоряченных чекистских головах явно гораздо раньше – вероятно, в конце марта 1935 года. Кроме уже упоминавшегося допроса Н. А. Розенфельд 22 марта 1935 года, посвященного “террористическим намерениям” Екатерины Мухановой в отношении недавно скончавшегося члена Политбюро, стоит обратить внимание на протокол допроса библиотекарши-комсомолки А. И. Коновой от 23 марта 1935 года. Допрос проводил коллега Гендина по Особому отделу ГУГБ следователь Н. Н. Бриччи. Он заинтересовался работой Анны в личной библиотеке В. В. Куйбышева. Конова показала, что ее на эту работу направила заведующая библиотекой Е. Д. Соколова. К Куйбышеву в библиотеку в разное время направлялись Е. О. Симак, Л. Е. Буркова, А. А. Нелидова и К. И. Синелобова. Первые дни за работой библиотекарш наблюдал военный от комендатуры Кремля, но потом, как обычно, у военного нашлись дела поважнее, и женщины работали одни. Конова показала, что, работая в библиотеке Куйбышева вместе с Симак и Бурковой, слышала, как Симак о чем-то сплетничала с одной из домработниц. Как выяснилось на допросе, содержание сплетен сводилось к тому, что “Куйбышев ведет развратный образ жизни” [783] . Также Конова показала, что ее работой в библиотеке члена Политбюро ЦК интересовалась Лёна Раевская:

783

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 190.

Она интересовалась расположением квартиры Куйбышева и наличием обслуживающего персонала в квартире. Раевская выражала желание попасть на работу в личную библиотеку к кому-либо из членов правительства и завидовала моей работе у Куйбышева… Как-то в одном из разговоров, точно не утверждаю, но, кажется, Раевская спрашивала меня, где приготовляется пища для членов правительства, т. к. я сама не знала этого, то ничего утвердительного сказать не могла [784] .

784

Там же. Л. 190–191.

При этом Конова добавила, что Раевская дружила с Розенфельд, а та давала о ней лучшие отзывы, называя ее “кладом библиотеки”. Тем не менее связать Раевскую с “террористками” оказалось непросто – та наотрез отказывалась сознаваться. И тут чекистам – либо следователю Особого отдела ГУГБ Семену Гендину, либо кому-нибудь из руководства СПО – и пришло в голову попытаться создать новый “заговор” – персонально для Раевской. Гендин допросил ее 4 апреля, настойчиво добиваясь ответа на вопрос, почему это Лёна интересовалась наличием у Куйбышева домработниц и процессом приготовления для него пищи. Лёна, подтвердив сам факт расспросов, объясняла их простым любопытством (чему легко верится):

Я подтверждаю, что в связи с работой Коновой в личной библиотеке Куйбышева я действительно спрашивала у нее, есть ли у Куйбышева домашняя работница… Меня интересовало, есть ли у руководителей партии и правительства домашние работницы. Я интересовалась этим без всяких целей, из простого любопытства… Меня действительно интересовало, где приготовляется пища для членов правительства… Мне представлялось, что существует какая-либо специальная кухня-столовая, в которой пища для членов правительства готовится механизированным путем. В этой связи я и спрашивала Конову, есть ли на квартире у Куйбышева домашняя работница [785] .

785

Там же. Д. 110. Л. 211–212.

Лёна Раевская действительно была бы не прочь подзаработать, устроившись в библиотеку Куйбышева вместо Симак, которая временно уехала из Москвы, но никого просить об этом не решалась, понимая, что с ее княжеским происхождением проявлять инициативу в подобном деле не стоит. Больше Гендину добиться толком ничего не удалось. Следствие попробовало зайти с другой стороны и арестовало обеих семейных домработниц Куйбышева – Е. С. Мельникову и Н. С. Жукову. Не совсем понятно, почему в итоге Сталину направили лишь протокол допроса Мельниковой [786] – ведь, по показаниям последней, именно Жукова сплетничала с библиотекаршами. Мельникова же ничего путного показать не смогла, да и библиотекарш толком не знала – помнила лишь, что одну из них звали Клава. Наверное, от Жуковой вообще ничего добиться не удалось, и версию о “заговоре” пришлось потихоньку свернуть. По окончании следствия Ягода сперва вообще намеревался освободить домработниц [787] , но в итоге их все-таки пропустили через ОСО, которое назначило им по два годы ссылки, – и это означало слом всей их прежней устроенной жизни. А Лёне, как и раньше, инкриминировали связь с “террористками” Мухановой и Розенфельд, с которыми она близких отношений не поддерживала просто из-за разницы в возрасте.

786

Там же. Л. 265–267.

787

Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 669.