Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Выяснением всех этих данных следователи на первом допросе и ограничились.
Второй допрос Рохинсона состоялся под самый конец следствия, 29 апреля 1935 года Дмитриев и Черток приступили наконец к расспросам о Чернявском. Рохинсон показал, что, зная Чернявского с 1926 года, он все время находился с ним в хороших товарищеских отношениях. После увольнения с Люблинского химического полигона Чернявский некоторое время продолжал там жить, поэтому тесное общение бывшего начальника с бывшим подчиненным продолжалось. Взгляды Чернявского после приезда последнего из США Рохинсон описал следующим образом:
По возвращении из Америки в 1933 году я имел с Чернявским беседу по вопросу о том, что он видел в Америке. Чернявский враждебно отзывался о лозунге партии – “догнать и перегнать”, заявляя, что приблизиться к американским уровням СССР сможет только через столетие. Он говорил, что состояние промышленности СССР и Америки совершенно несравнимо, что преодоление нашей отсталости идет черепашьим шагом, что один завод Дюпона в Америке дает столько азота, сколько все азотные предприятия Советского Союза. О безработице в Америке Чернявский отзывался как о малосущественном факторе;
862
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 283–284.
Под давлением следователей Рохинсон был вынужден резюмировать:
В этих беседах Чернявский обнаружил себя законченным троцкистом [863] .
Дальше последовало “признание” Рохинсона, содержавшее стандартные формулировки: он-де полностью “солидаризировался с Чернявским”, “разделял троцкистские взгляды”, видел в Сталине “главного виновника того, что делается в стране и в партии”. Тем не менее Рохинсон заявил, что, в тайне разделяя взгляды “контрреволюционного троцкизма”, он, однако, не примыкал ни к каким к троцкистским группам и организациям.
863
Там же. Л. 284–285.
Больше Рохинсона не допрашивали – по крайней мере, в архиве Ежова других протоколов допроса Рохинсона не имеется. Обвинения в очковтирательстве, неэффективном использовании государственных средств и обмане государства, изложенные в протоколе допроса Чернявского от 16 апреля, повисли в воздухе.
По итогам “кремлевского дела” ОСО приговорило Рохинсона к пяти годам заключения в лагерь. О дальнейшей его судьбе можно узнать из мемуаров переводчика и журналиста О. В. Штифельмана, который познакомился с Владимиром Матвеевичем в 1952 году, будучи студентом-первокурсником Ташкентского педагогического института иностранных языков.
В институте я познакомился и сблизился с Владимиром Матвеевичем Рохинсоном… Рохинсону было за 60. Он был невысокого роста, совершенно лысый, с маленькими поросячьими глазками и кустистыми бровями и с удивительной жаждой жизни и оптимизмом. Владимир Матвеевич преподавал латинский язык в Андижанском медучилище, владел также французским и немецким языками. На склоне лет он захотел овладеть и английским. При всем при этом он оказался довольно скрытным человеком. Только к концу института я узнал историю его жизни. Он закончил артиллерийскую академию, участвовал в Первой мировой войне, в гражданской войне и, в дальнейшем, был заместителем начальника института хим. защиты Красной армии. По нынешним понятиям это должность генеральская. В 1937 году он был в инспекционной поездке по Средней Азии, что и спасло его от волны расстрелов в центре. Кстати, в 1956 году, после разоблачения культа личности Сталина, Владимир Матвеевич был полностью реабилитирован, восстановлен в звании полковника с соответствующей пенсией и ему вернули квартиру в Москве. Когда я его поздравил с этим событием, он посмотрел на меня грустно и произнес: “Если бы еще двадцать лет жизни вернули”. Тем не менее он был великим юмористом и вместе с тем имел огромную эрудицию. Кстати, перед поступлением в Иняз он закончил философский факультет Университета марксизма-ленинизма. Таким образом, он всем нам в группе помогал сдавать зачеты по латыни, истории и основам научного коммунизма [864] .
864
Штифельман О. Крошка из Шанхая, или Маленький человек на пути в Царство Советское. Русский клуб в Шанхае, онлайн-издание. https://www. russianshanghai.com/articles/post7125
Некоторое недоумение вызывает фраза об “инспекционной поездке по Средней Азии” в 1937 году, то есть в тот период, когда Рохинсон, по идее, должен был находиться в лагере. Может быть, имеется в виду, что Рохинсон совершал инспекционную поездку, будучи в статусе заключенного? В любом случае Рохинсону посчастливилось дожить до реабилитации и на старости лет вернуться в московскую квартиру.
113
Следствие по “кремлевскому делу” близилось к окончанию, и чекисты аккуратно добавляли завершающие штрихи. В первую очередь желательно было “ликвидировать” дело Скалова. 13 апреля был оформлен второй и последний протокол его допроса [865] . Следователь Каган под руководством Молчанова и Люшкова взялся усилить
зиновьевскую линию в “контрреволюционной деятельности” обвиняемого, чтобы поубедительнее сомкнуть ее с белогвардейской, как того требовало “учение” вождя об объединении остатков контрреволюционных сил. Поэтому Кагана больше всего интересовали взаимоотношения Скалова с коллегами по Коминтерну. Первым делом, в дополнение к уже названным на прошлом допросе Мадьяру и Тарханову, Каган заинтересовался личностью заместителя Скалова по руководству лендерсекретариатом А. Я. Гуральского. Гуральский, старейший работник Коминтерна, в прошлом примыкал к “новой” троцкистско-зиновьевской оппозиции (на стороне Зиновьева), за что был изгнан из Коминтерна в 1926 году и 20 декабря 1927 года исключен из партии XV съездом ВКП(б) в числе прочих оппозиционеров. Он тут же (24 декабря) примкнул к заявлению 23-х оппозиционеров (о размежевании с Троцким), но в наказание за оппозиционную деятельность был отправлен на работу в Среднюю Азию. 3 июня 1928 года “Правда” напечатала его заявление в ЦКК об отходе от оппозиции с просьбой о восстановлении в ВКП(б). Просьба вскоре была удовлетворена, и через год Гуральский вернулся в Коминтерн. После длительной зарубежной командировки он весной 1934 года был назначен сначала инструктором лендерсекретариата Южной и Караибской Америки, а затем и заместителем Скалова. Но Каган не стал акцентировать внимание на служебных взаимоотношениях Скалова и Гуральского, стремясь в первую очередь выпятить их “контрреволюционную” связь. Поэтому в протоколе Скалов рассказывает о Гуральском в контексте связей Мадьяра:865
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 28–36.
Он в прошлом бундовец, в 1927 или 1928 г. исключался из партии как зиновьевец, отбывал ссылку. Свои последующие заявления о восстановлении в партии Гуральский согласовывал с Зиновьевым, который вносил свои “коррективы”. По работе в Коминтерне Гуральский допускал ряд отклонений от линии Коминтерна, в частности, в вопросах, связанных с деятельностью компартии в Южной Америке. Мадьяр, который был в курсе антипартийных настроений Гуральского, в разговорах со мной просил меня “сработаться” с Гуральским с тем, чтобы он мог остаться в аппарате ИККИ. Связь Гуральского и Мадьяра носила конспиративный характер. Открыто Гуральский ратовал за разрыв связей со всеми бывшими оппозиционерами, а сам не только поддерживал тесную связь с Мадьяром, но вместе с ним у Фриды Рубинер (бывшая германская примиренка) встречался с оппозиционерами из компартии Германии. По возвращении Гуральского из-за границы весной 1934 года он имел встречу с Зиновьевым, причем инициатором этой встречи был, по его словам, как будто Зиновьев. Характер беседы между Зиновьевым и Гуральским мне неизвестен. Полагаю, что их свел Мадьяр [866] .
866
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 28–29.
Упомянутая Фрида Рубинер, старейшая германская коммунистка, как ни странно, репрессирована не была, хотя ее дело разбирали на том же заседании парткома ИККИ, что и дело Скалова. Она отделалась строгачом и вскоре была уволена из Коминтерна. Гуральский же годом позже был вновь исключен из ВКП(б), а затем арестован. Хотя он был давним (чуть ли не с 1928 года) сексотом органов, ему удалось избежать судьбы многих негласных сотрудников, превратившихся в расходный материал. Вероятно, чекисты использовали его в тюрьме в качестве “наседки”. Его выпустили в 1938 году, а в 1950-м вновь арестовали. Ему удалось дожить до освобождения из лагеря по инвалидности в 1958 году. Спустя два года он умер, так и не добившись реабилитации.
Среди связей Мадьяра назвал Скалов и С. А. Далина (Рабиновича), китаеведа и выпускника Института мирового хозяйства и мировой политики, с которым он мог познакомиться в 20-х годах в Китае, где Далин входил в группу советников под началом М. М. Бородина в качестве специального корреспондента “Правды”:
Кроме Гуральского, Мадьяр был тесно связан до последнего времени с Сергеем Далиным, зиновьевцем, слушателем Института Красной Профессуры Мирового хозяйства. О настроениях Далина в настоящее время мне неизвестно [867] .
867
Там же. Л. 29.
Но для НКВД не составило труда выяснить настроения Далина, который был арестован почти одновременно с Гуральским. Далин провел в лагерях 20 лет, был реабилитирован и вышел на свободу в 1956 году.
Каган также поинтересовался у Скалова и другим бывшим советником из группы Бородина – работником Разведупра Е. С. Иолком. Георгию Борисовичу ничего предосудительного об Иолке в голову не пришло, и он только показал, что Иолк присутствовал при его разговорах с Тархановым и был в курсе “всех к.-р. настроений и установок Тарханова”. В качестве “связей” Иолка и Тарханова был назван их бывший однокурсник, а ныне работник аппарата ЦК ВКП(б) Б. С. Дониах (как показал Скалов, “в 1934 году, до перехода на работу в ЦК, Дониах заведовал индийским кабинетом Института мирового хозяйства в Коммунистической академии”):
Помню такой эпизод в 1932 г., когда в комнате Иолка собрались Тарханов, я, Мирошевский, Иолк и Дониах. Обсуждался вопрос о поведении Иолка и Тарханова на партсобрании в ИКП в связи с дискуссией по поводу книги Сафарова “Колониальные революции”. Дониах тогда особо горячо настаивал на том, что книга Сафарова, безусловно, хорошая, но поскольку парторганизация “требует ее охаивания”, надо на это идти. Этим самым Дониах явно вел себя, как двурушник, разделявший взгляды нашей группы [868] .
868
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 31.