Анатомия Меланхолии
Шрифт:
Oceanus, Phoenix, Atlas, monstrum, portentum hominis, orbis universi musaeum, ultimus humanae naturae conatus, naturae maritus [Океаном, Фениксом, Атласом {196} , дивом, человеческим чудом, музеем Вселенной, мастерским творением, совершеннейшим созданием природы, во всем под стать ей],
195
Эту последнюю строку эпитафии Платону, написанной будто бы Аристотелем, Бертон мог прочесть у Кардано, а тот в свою очередь почерпнул его в переведенном сочинении греческого богослова и гуманиста кардинала Иоанна Бессариона (Виссарион, 1400–1472) «Adversus calumniatorem Platonis» («Против клеветы на Платона», Рим, 1469]. — КБ.
196
Океан, Феникс, Атлас. — Трудно сказать, почему Бертон или, вернее, не названный им латинский источник поставил в один ряд столь различные мифологические существа и в каком смысле он их здесь трактует. Океан — в греческой мифологии прародитель всех богов и начало всех морей, источников и рек, возможно, назван как параллель к мудрецу — неисчерпаемому источнику знаний и патриарху среди всех прочих людей; Феникс — птица, которая, сжигая себя, вновь возрождается молодой и обновленной, возможно, сродни мудрецу, чья мудрость не стареет; труднее объяснить упоминание об Атласе — разве только в том смысле, что, подобно тому как на его плечах держится небесный свод, так и на мудрецах держится свет разума, озаряющий земную жизнь.
тем не менее заслуживают того же самого, что Элиан писал о Протагоре и Горгии {198} , tantum a sapientibus abfuerunt, quantum a viris pueri [им так же далеко до мудрецов, как несмышленышам-младенцам до зрелых мужей], они были внушавшими почтение детьми, не орлами, но коршунами; незрелыми, невеждами, eunuchi sapientiae [евнухами в мудрости]. И, хотя в свое время они слыли мудрейшими и наиболее почитаемыми, я сужу о них подобно тому, как тот, кто, оценивая Александра {199} , утверждал, что в его войске нашлось бы 10 000 столь же достойных полководцев (окажись они в должности военачальника), столь же доблестных, как он; я берусь утверждать, что в те же времена жили мириады более мудрых людей, однако они не добились того, что заслуживали. Лактанций в своей книге о мудрости [223] доказывает, что все эти прославленные люди были олухами, глупцами, ослами, безумцами, столь преисполнеными нелепыми и смехотворными догмами и бредовыми взглядами, что ни одна старуха или какой-нибудь полоумный никогда, по его мнению, не несли подобную околесицу. Демокрит, как он утверждает, заимствовал все у Левкиппа {200} и завещал «наследие своей глупости Эпикуру» [224] , insanienti dum sapientiae [225] [безумной мудрости следуя], и т. д. Подобного же мнения он придерживался и о Платоне, Аристиппе {201} и остальных, не делая никакого различия «между ними и животными, кроме разве лишь того, что первые умели говорить» [226] . В свою очередь Феодорит [227] {202} в своем трактате de cur. Graec. affect., c очевидностью доказывает, что, хотя оракул Аполлона и объявил Сократа мудрейшим из живущих и спас его от чумы, хотя его имя вот уже 2000 лет вызывает восхищение и о нем, как и о Христе, мало кто посмеет отозваться дурно, а все же revera [в действительности] он был невежественным идиотом, irrisor et ambitiosus, [зубоскалом, жаждущим популярности], как отзывается о нем Аристофан [228] , насмешником и честолюбцем, как его характеризует его учитель Аристотель, scurra Atticus [шутом Аттики], по определению Зенона {203} , врагом всяких искусств и наук [229] , философов и путешественников, по мнению Афинея {204} , упрямым ослом, придирой, своего рода педантом; а что до его нрава, то тот же самый Феодорит из Кирра описывает его как содомита [230] , атеиста (в чем его обвинял и Анит {205} ), iracundus et ebrius, dicax [запойного
197
…по заслугам вручает. — Как установил Э. Бенсли, эти строки принадлежат некоему Септиму Флоренсу Кристиану (Кристианус), и они предпосланы подготовленному Ж.-Ж. Скалигером изданию лирики Катулла, Тибулла и Проперция (1577), а оттуда их перепечатали те же Липсий и Гейнзий.
198
...Элиан писал о Протагоре и Горгии. — Элиан. — См. прим. 83. Протагор (ок. 480–410 до н. э.) — греческий софист, как и Демокрит родом из Абдеры, писал по вопросам государственного устройства, риторики и этики. Выражал сомнение в существовании богов (в книге «О Богах»), за что был изгнан из Афин и будто бы утонул при переезде в Сицилию. Горгий (485–380 до н. э.) — наряду с Протагором один из главных представителей греческой софистики; будучи скептиком, обращал особенное внимание на художественные приемы, украшающие речь, — антитезы, ритмический рисунок фраз, особенно заключительных, параллелизм сходных по форме и содержанию фраз, — все эти приемы получили название «горгиевых фигур». Платон назвал его именем один из своих диалогов. У Элиана только сказано, что Горгий и Протагор в древности затмили своей славой Филолая и Демокрита, «однако в истинной мудрости они уступали этим последним, как дети уступают зрелым мужам» (Пестрые рассказы, I, 23).
199
Александр Македонский (356–323 до н. э.) — царь Македонии, великий полководец, завоеванные им владения простирались от Дуная до Инда и Средней Азии; строил новые города, которые, как правило, назывались его именем.
223
Lib. 3 de sap. cap. 17 et 20. Omnes philosophi aut stulti aut insani; nulla anus, nullus aeger ineptius deliravit. [Кн. III о мудрости, гл. 17 и 20. Все философы — глупцы и безумцы; ни одна старуха, ни один помешанный не несли такой вздор.]
200
Левкипп. — См. прим. 6. Ни одно из его сочинений не сохранилось.
224
Democritus, a Leucippo doctus, haereditatem stultitiae reliquit Epicuro.
225
Hor. Car. lib. I, od. 34, in Epicur. [Гораций. Оды, кн. I, ода 34 <в ней, признавая всесилие Зевса, которого Гораций прямо не называет, он, как полагают, выступает тем самым против Эпикура; приведенная латынь — это вторая строка указанной оды и по смыслу оксюморон>.]
201
Аристипп (ок. 435–355 до н. э.) — греческий философ из Кирены, ученик Сократа.
226
Nihil interest inter hos et bestias nisi quod loquantur. — De sap. lib. 26, cap. 8. [О мудрости, кн. XXVI, гл. 8.]
227
Cap. de virt. [Глава о добродетели.]
202
Феодорит Киррский (393–458) — сириец, епископ в Кирре, автор сочинения «Graecarum affectionum curatio» («Исцеление от греческих пристрастий»; слово «греческих» употреблено здесь в смысле «языческих»), отражавшего борьбу христианской церкви с еретиками — приверженцами греческой, то есть языческой, культуры; на это сочинение и ссылается Бертон; помимо этого Феодориту принадлежат книга «Historia religiosa» («История монашества») и другие сочинения.
228
Neb. et Ranis. [В <комедиях> «Облака» и «Лягушки»].
203
Зенон — вероятно, Зенон из Китиона на Кипре (ок. 335 — ок. 262 до н. э.) — основатель стоической школы; по одной из версий, сообщаемой Диогеном Лаэртским (З), он обратился к стоицизму после пережитого им кораблекрушения; ученик Кратета, Зенон испытал также влияние Сократа и школы киников.
229
Omnium disciplinarum ignarus. [Невеждой во всех науках.]
204
Афиней. — См. прим. 124.
230
Pulchrorum adolescentum causa frequenter gymnasium obibat, etc. [Наведывался в гимнасий ради смазливых мальчиков и пр.].
205
Анит (конец V — начало IV века до н. э.) — афинский политический деятель, один из руководителей демократической партии; в 399 году до н. э. выступил инициатором обвинительного процесса против Сократа.
206
Пифагор (ок. 540–500 до н. э.) — греческий философ, основатель философской школы, занимался проблемами математики и музыки; после его смерти о нем сложилось множество легенд, одну из которых и упоминает Бертон.
207
Юлиан Отступник — Флавий, Клавдий Юлиан (332–363) — племянник императора Константина I; в 360 году солдаты провозгласили его римским императором; скончался от тяжелой раны, полученной им в сражении при Маранге; был воспитан в христианской вере, но рано увлекся языческой литературой и философией и предпринял безуспешную попытку восстановить в Риме язычество.
208
...к ученому трактату Евсевия против Гиерокла. — Евсевий Кессарийский (ок. 260–339) — римский церковный писатель и историк, автор церковной истории и биографических сочинений; Гиерокл — писатель того же времени, автор не дошедшей до нас книги «Правдолюбивое слово», направленной против христианства и потому вызвавшей нападки Евсевия в его сочинении «Adversus Hieroclem», однако Аполлония равнял с Христом не Юлиан Отступник, а другой римский император — Александр Север (208–235). — КБ.
209
...к Лукианову «Пискатору», «Икаромениппу», «Некиомантии». — В «Пискаторе» Лукиан отметает от себя обвинения в нападках на великих философов и говорит, что метил лишь в их последующих бездарных подражателей. В сочинении «Икароменипп, или Заоблачный полет» философ-киник Менипп (см. прим. 43) в поисках истины отправляется на небо; сатира изобилует намеками на философов, особенно натурфилософов; в итоге Зевс обещает погубить их всех. В «Некиомантии» Менипп просит у Тирезия совета, как следует жить достойно, а тот отвечает, что для этого не следует прислушиваться к философам.
231
Seneca. Scis rotunda metiri, sed non tuum animum. [Сенека. Способны измерить круг, но не ведаете собственной души. <Бертон не указывает источник цитаты, но поскольку рядом он приводит на латыни слова flebiles modos («жалобные лады»), то можно предположить, что у него в этот момент были под рукой «Письма к Луцилию» Сенеки, где читаем: «Ты показываешь мне, какие лады звучат жалобно; покажи мне лучше, как мне среди превратностей не проронить ни звука жалобы!» (LXXXVIII, 9), — и несколько ниже там же находим и источник парафразы Бертона «Ты знаешь, какая из линий прямая; для чего тебе это, если в жизни ты не знаешь прямого пути?» (LXXXVIII, 13). Такой же парафразой или скорее уже цитатой из того же письма являются и последующие рассуждения о геометрии.>]
210
…сказано им. — Гораций. Сатиры, II, 3, 83; «Впрочем, не знаю, поможет ли им и вся Антикира!» (пер. М. Дмитриева).
232
Ab uberibus sapientia lactati caecutire non possunt. [Те, кто вкусил молока из сосцов мудрости, не могут оставаться слепыми. <Бюде. De asse («Кормилица»). Источник указан Э. Бенсли.>]
211
В маргинальной сноске Бертон, как установил Э. Бенсли, цитирует сочинение Гийома Бюде (1467–1540) — французского гуманиста, философа и юриста — «De asse» («Кормилица»). Бюде содействовал пробуждению во Франции интереса к греческому языку; его стараниями были основаны учебное заведение, ставшее впоследствии знаменитым — Коллеж де Франс, — и будущая Национальная библиотека. После начавшейся католической реакции удержал короля Франциска I от запрета книгопечатания; он склонялся к кальвинизму, и только смерть спасла его от преследования. Вышеназванное сочинение настолько характеризует и самого Бюде, и мироощущение гуманистов, и круг чтения Бертона, что мы позволим себе вслед за комментарием оксфордского издания привести этот фрагмент из сочинения Бюде: «Мы были рождены в содружестве с истиной, вскормлены от сосцов мудрости и взращены в груди божественного знания, однако, преданные мирским усладам и развращенные ими, мы отвратили наши глаза от солнца и устремили наш угрюмый взгляд к облакам, относительно которых нам прекрасно известно, что они поднимаются от земли» (Opera, I, 279).
233
Cor Zenodoti et jecur Cratetis.
212
…сердцем Зенодота, печенью Кратета. — Зенодот (III век) — грамматик и поэт, первым возглавил Александрийскую библиотеку и осуществил первое критическое издание поэм Гомера; Кратет Фиванский (конец IV века до н. э.) — философ-киник, ведший вместе с женой Гипархией, разделявшей его взгляды, бродячий, нищенский образ жизни; печень упоминается Бертоном в качестве свидетельства его незлобивости и кротости.
213
Эпиктет (ок. 50 — ок. 130) — греческий философ-стоик, из рабов-вольноотпущенников, руководитель философской школы; его этические правила основывались на идеях человеколюбия, равенства людей, нравственной чистоты и свободы от страстей и изложены в виде афоризмов в его книге «Encheiridion» («Руководство»). Фонарь Эпиктета фигурирует в произведении Лукиана «Против неученого», где рассказывается, в частности, о человеке, дорого уплатившем за этот фонарь в надежде, что, читая при его свете, он приобретет мудрость Эпиктета.
Да, но вы в таком случае умозаключите, будто все это справедливо лишь в отношении язычников, если их сравнить с христианами, однако: «Мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 19) {214} , «земная и дьявольская», как называет ее Иаков (3, 15) {215} . — «…Они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце» (Рим. 1, 21). «Как только они объявляли себя мудрецами, тотчас становились глупцами» (5, 22). И в то самое время, как их остроумные труды вызывают здесь, на земле, восхищение, души их терзаются в адском пламени. В известном смысле и Christiani — Crassiani [христиане — крассиане {216} ], и вся их ученость в сравнении с мудростью не более чем глупость. Quis est sapiens? Solus Deus [Кто мудр? Один только Бог], — отвечает Пифагор [234] . «Господь один только мудр» (Рим. 16, 27), — определяет Павел, «один только благо», — справедливо утверждает Августин, — и ни один из живущих не может быть оправдан в Его глазах». «Бог се небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий» (Пс. 53, 3), но все развращено, греховно. «Нет делающего добро, нет ни одного» (Рим. 3, 12). А Иов судит еще строже: «Вот, Он и Слугам своим не доверяет; и в Ангелах Своих находит недостатки, тем более — в обитающих в храминах из брения!» (4, 18–19); в этом смысле все мы — глупцы, и только одно Святое Писание — arx Minervae [235] [прибежище Минервы]; и сами мы, и наши сочинения поверхностны и несовершенны. Однако я щедрее в своих оценках, а посему скажу, что даже в наших повседневных делах мы не более чем глупцы. «Все наши поступки, как писал Траяну Плиний [236] , изобличают наше безрассудство», и весь наш образ жизни достоин лишь осмеяния; в нас нет рассудительной мудрости, и сама Вселенная, которая должна быть мудрой хотя бы по причине своей древности, как склонен полагать Гуго де Прато Флоридо [237] {217} , semper stultizat, «становится день ото дня все безрассудней; чем более ее бичуют, тем она становится хуже, но, подобно неразумному младенцу все еще жаждет быть увенчанной розами и цветами». А мы, asini bipedes [двуногие ослы], обезьянничаем на ней, и в любом месте полным-полно inversorum Apuleiorum, двуногих ослов, принявших, как у Апулея, облик этого животного {218} , или же inversorum Silenorum [преобразившихся Силенов {219} ], ребячливых, pueri instar bimuli, tremula patris dormientis in ulna [как двухлетний младенец, спящий на отцовских руках]. Джованни Понтано {220} представляет в комическом виде в своем Antonio Dial. [диалоге «Антонио»] старика, несколько глуповатого вследствие своего преклонного возраста, но, как он тут же напоминает, — Ne mireris, mi hospes, de hoc sene, не удивляйтесь только ему одному, ибо tota haec civitas delirium, таков весь наш город, все мы — компания олухов [238] . Не задавайте, как один персонаж у поэта, вопрос: Larvae hunc intemperiae insaniaeque agitant senem? [239] Какие духи неугомонности и безумия подталкивают этого старика? но — каким безумием охвачены мы все? Ибо мы ad unum omnes, все без разбора безумны, semel insanivimus omnes, и не однажды, но постоянно, et semel, et simul, et semper, и однажды, и одновременно, и постоянно, полностью поврежденные в уме, как этот старик, так что не говорите: senex bis puer, delira anus [старик вновь впал в детство, или — выжившая из ума старуха], но отнесите эти слова ко всем нам [semper pueri], молодым и старым, всем, несущим околесицу, как доказывает, ссылаясь на Сенеку, Лактанций; и между нами и детьми не существует никакого различия, кроме разве majora ludimus, et grandioribus pupis, того, что они забавляются куклами из тряпок и прочими подобными безделками, а мы — игрушками размером побольше. Мы не можем обвинять или порицать друг друга, потому что сами не без греха, или сказать, например, deliramenta loqueris [Да ты никак бредишь!], или, как Микион упрекал Демею — insanis aufer te [240] [Ты спятил, убирайся!], поскольку сами не в своем уме и трудно сказать, кто из нас больше не в себе. Более того, это наблюдается повсеместно; Vitam regit fortuna, non sapientia [241] [Жизнью правит случай, а не рассудок].
214
В русском синодальном переводе: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» (II, 20).
215
…земная и дьявольская. — Бертон не совсем точно цитирует не входящее в текст православного Нового Завета «Послание Иакова к двенадцати коленам в изгнании»; в английском оригинале: «This wisdom… is earthly, unspiritual, devilish» — «Подобная мудрость… — земная, неодухотворенная, дьявольская».
216
Христиане — крассиане. — Как установил Э. Бенсли, источником этого уподобления является уже упоминавшееся выше сочинение французского гуманиста Бюде «De asse». Слово «крассиане» образовано от имени знатного и богатейшего римского семейства Крассов (особенно известен один из триумвиров Марк Лициний Красс); это имя употребляется в нарицательном смысле, то есть все богатые, гоняющиеся за почестями и богатством, — тупые, невежественные (в этом смысле оно употребляется и в современном английском языке), духовно слепые, те «торгующие, которых Христос изгнал из храма».
234
Lib. de nat. Boni. [Кн. о врожденном превосходстве.]
235
Hic profundissimae Sophiae fodinae. [Здесь залежи глубочайшей премудрости.]
236
Panegyr. Trajano. [Панегирик Траяну]. Omnes actiones exprobrare stultitiam videntur. <На самом деле это рассуждение взято из письма к некоему Бебию Гиспану, и речь в нем идет не о поступках вообще, а о невыгодной покупке, изобличающей глупость купившего (I, 24, 2).>
237
Ser. 4 in domi pal. Mundus qui ob antiquitatem deberet esse sapiens, semper stultizat, et nullis flagellis alteratur, sed ut puer vult rosis et floribus coronari.
217
Прато Флоридо, Гуго де (настоящее имя — Уго де Винак, ум. 1322) — итальянский теолог-доминиканец, автор проповедей — «Sermones quadragesimales» (Венеция, 1584).
218
…двуногих ослов, принявших, как у Апулея, облик этого животного. — Апулей (р. ок. 124) — римский писатель и философ-софист; автор знаменитого романа «Метаморфозы», известного также под названием «Золотой осел», герой которого молодой человек Луций превратился с помощью колдовского снадобья в осла и претерпел в этом облике всевозможные злоключения, сталкиваясь на каждом шагу с человеческими пороками; в финале измученный герой вновь обретает человеческий облик.
219
Силен — в греческой мифологии веселый, добродушный, похотливый и постоянно пьяный старик. Мысль о противоречии между наружностью человека (в данном случае — уродливой) и его внутренним (прекрасным, богатым) миром не случайно проиллюстрирована образом Силена: ведь выше шла речь о Сократе, а любому гуманистически образованному человеку того времени был знаком знаменитый панегирик, произнесенный греческим полководцем Алкивиадом (см. прим. 1376) в честь Сократа; как это описано в сочинении Платона «Пир», внешностью он похож на силена, но «если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов». Эту мысль развернул в своем авторском вступлении к роману «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле: «внешность такая, что вы не дали бы за него и ломаного гроша», а внутри — ларец и в нем «живость мысли сверхъестественная, добродетель изумительная, мужество неодолимое» и т. д. У Бертона в эпоху глубокого кризиса Возрождения мысль обратная: за благообразной внешностью современных мудрецов скрывается глупость и порок. Это, как выразился Эразм, силены наизнанку, «коротко говоря, сорвав маску с силена, увидищь как раз обратное тому, что представлялось с первого взгляда» (Похвальное слово Глупости, XXIX).
220
Понтано, Джованни (латинизированное имя — Понтан, Джовиан [Понтанус, Джовианус], 1427–1503) — итальянский гуманист, астролог и поэт; его произведения были опубликованы в четырех томах в Базеле в 1540 году; среди его философско-нравственных сочинений — «De obidientia» («О покорности»), «De fortitudine» («О мужестве), «De Prutendia» («О благоразумии») и пр. Есть у Понтано и диалоги; один из них, упоминаемый Бертоном, и называется «Антонио», напечатан он во втором томе указанного выше издания.
238
Insanum te omnes pueri, clamantque puellae. — Hor. [Мальчики все и девчонки ославят тебя сумасшедшим. — Гораций. <Сатиры, II, 3, 130.>]
239
Plautus, Aulular. [Плавт. Кубышка <642>.]
240
Adelph. Act. 5, sc. 8. [<Теренций.> Братья, акт V, сцена 8. <Микион, старик шестидесяти пяти лет, сторонник либерального воспитания молодежи, постоянно спорит со своим братом Демеей, приверженцем домостроевских взглядов, и доказывает свою правоту, взяв к себе на воспитание одного из сыновей Демеи; последний, решив отыграться и пользуясь уступчивостью и доброжелательностью Микиона, уговаривает его жениться на старости лет, за что Микион и называет его безумцем.>
241
Tully, Tusc. 5. [Туллий <Цицерон>. Тускуланские беседы, 5.]
Сократ, употребивший столько усилий, чтобы отыскать мудрого человека [242] , и советовавшийся с это целью с философами, поэтами и ремесленниками, пришел в конце концов к выводу, что все люди глупцы, и, хотя он навлек на себя этим и гнев, и недоброжелательство, но тем не менее в любом собрании он, бывало, открыто об этом объявлял. Когда Саппатий у Понтано [243] пустился в странствия по Европе, чтобы побеседовать с мудрым человеком, он возвратился в конце концов, так и не осуществив свое желание, ибо не сумел найти такого. Сходного мнения придерживался и Кардано: «Очень немногие, насколько я могу заметить, вполне в своем уме» [244] . И ему вторит Туллий: «Все, как я наблюдаю, совершается нелепо и необдуманно» [245] .
242
Plato, Apologia Socratis. [Платон. Апология Сократа <21, 22, 23>.]
243
Ant. Dial. [<Дж. Понтано > Диалог «Антонио».]
244
Lib. 3 de sap. [Кн. III
о мудрости]. Pauci ut video sanae mentis sunt.245
Stulte incaute omnia agi video.
Все сумасбродствуют, но только каждый по-своему, ????? ??? ?? ????? ?????, кто во что горазд. «Один — алчен, другой — похотлив, третий — честолюбив, четвертый — завистлив» [246] и так далее, или, как справедливо отмечает в стихах поэта стоик Дамасип:
221
Гораций. Сатиры, II, 3, 50–51, пер. М. Дмитриева.
246
Insania non omnibus eadem (Erasm. chil. 3, cent. 10). [Безумие не у всех одно и то же (Эразм, chil. 3, цент. 10).] Nemo mortalium qui non aliqua in re desipit? licet alius alio morbo laboret, hic libidinis, ille avaritiae, ambitionis, invidiae.
Эта болезнь заложена в каждом из нас от природы, seminarium stultitiae, она — питомник скудоумия, и «стоит его только разбередить или подстегнуть, сказано у Бальдассаре Кастильоне [248] {222} , как она разрастается in infinitum, беспредельно и проявляется бесконечно разнообразно, поскольку сами мы предаемся ей каждый по-своему»; искоренить ее не так-то просто, считает Туллий, ведь она так цепко держится и altae radices stultitiae [корни нашего безрассудства так глубоки], что, какими мы воспитаны, такими уж и останемся [249] . Некоторые говорят, что уму присущи два главных недостатка: заблуждение и невежество, от коих проистекает все остальное, ибо из-за невежества мы не знаем самых необходимых вещей, а вследствие заблуждения наши представления об этих вещах искажены. Невежество — это отсутствие чего-то, а заблуждение — стремление настоять на своем. Невежество приводит к пороку, а заблуждение — к ереси. Вы можете насчитать сколько угодно видов безрассудства, делить их и подразделять, но очень мало кто от него свободен или не сталкивается с тем или иным его проявлением. В том, что Sic plerumque agitat stultos insitia [250] {223} [Глупостью обычно правит невежество], может убедиться любой, стоит лишь поразмыслить над своими и чужими поступками.
247
Hor. lib. 2, sat. 3. [Гораций. Сатиры, II, 3 <47; предыдущая прозаическая цитата — в сущности, вариация стихов 78–80 из той же сатиры: «Кто с честолюбья из вас, а кто с сребролюбия бледен, / Кто невоздержан, а кто суеверьем замучен / Или другою горячкой души» (пер. М. Дмитриева)>.]
248
Lib. I de Aulico. [Кн. I, о Придворном.] Est in unoquoque nostrum seminarium aliquod stultitiae, quod si quando excitetur, in infinitum facile excrescit.
222
Кастильоне, Бальдассаре (1478–1529) — итальянский писатель, жил при дворе герцогов Урбино; главное его сочинение — трактат «Придворный» в десяти книгах, в котором придворный представлен автором как идеально воспитанный, всесторонне образованный и благородный человек.
249
Primaque lux vitae prima erroris erat. [Начало жизни — начало безумия.]
250
Tibullus. Stulti praetereunt dies. [Тибулл. Глупо проходит время <I, 4, 34>], их умы заняты праздными фантазиями — а умом они витают в облаках. Вот так глупцы обычно впадают в детство.
223
Латинская строка, как указывает в маргиналиях Бертон, принадлежит Тибуллу. Тибулл, Альбин (50–9 до н. э.) — римский поэт-элегик, автор изящной любовной лирики и картин идиллической сельской жизни.
Меркурий, как остроумно придумал Лукиан [251] , привел как-то Харона {224} на такое место, откуда тот мог сразу обозревать весь мир, и, когда Харон вдоволь насмотрелся и огляделся вокруг, Меркурий пожелал узнать, что же тот увидел. Харон ответил, что увидел огромные беспорядочные скопища людей, жилища которых напоминают кротовые норы, а сами люди — муравьев, что ему «удалось разглядеть города, подобные множеству пчелиных ульев, при этом у каждого муравья имелось жало, и все они были только тем и заняты, что жалили друг друга, одни господствовали над другими, подобно шершням, и были покрупнее остальных, некоторые напоминали вороватых ос, а другие смахивали на трутней». Их головы пригнетала разнородная смесь тревог, надежд, страха, гнева, корысти, невежества и тому подобного, а также множество нависавших над ними недугов, которые они сами же накликали на свою голову. Одни бранились, другие дрались, ездили верхом, бегали, Sollicite ambientes, callide litigantes [Нетерпеливо чего-то домогались или ловко сутяжничали] ради каких-то пустяков и мелочей, а также всякого рода минутных выгод; их города и провинции были охвачены распрями: богатые ярились против бедных, бедные — против богатых, знатные против ремесленников, а эти — против знатных, и точно так же вели себя все остальные. Так что в итоге Харон объявил их всех безумцами, глупцами, идиотами и ослами, O Stulti, quaenam haec est amentia? O, глупцы! о, безумцы! — воскликнул он, insana studia, insani labores и т. п. Безумные устремления, безумные поступки, безумные, безумные, безумные, O seclum insipiens et infacetum [252] , о, ничтожный, безрассудный век! {225} Как известно, философ Гераклит после глубоких размышлений о жизни людей разразился слезами, оплакивая их страдания, безумие и безрассудство. Демокрит же, напротив, разразился хохотом, столь смехотворной представилась ему вся их жизнь, и это ироническое чувство овладело им настолько, что жители Абдеры решили, будто он повредился в уме, и послали поэтому гонцов к врачу Гиппократу, дабы тот испробовал на Демокрите свое искусство. Впрочем, эта история подробно рассказана самим Гиппократом в его эпистоле к Дамагету {226} , и, поскольку она не будет выглядеть неуместной в моих рассуждениях, я приведу ее почти дословно, как она изложена самим Гиппократом, со всеми сопутствующими этому обстоятельствами.
251
Dial. Contemplantes, tom. 2. [<Лукиан. Харон, или> Наблюдатели, том II.]
224
Меркурий… привел как-то Харона. — Меркурий — божество римского пантеона (в греческой мифологии — Гермес), вестник богов и покровитель торговли, а также путников; сопровождал души умерших в царство мертвых; Харон — в греческой мифологии перевозчик, переправляющий души умерших через реку в преисподней Ахеронт. Бертон ссылается на сатирический диалог «Гермес и Харон» («Харон, или Наблюдатели»), причем даже там, где он ставит кавычки, это только весьма вольный пересказ оригинала.
252
Catullus. [Катулл. <Бертон цитирует последнюю строку из его стихотворения (XLIII), но только восклицание Катулла явно иронично — молва посмела сравнить уродливую девицу с его любимой Лесбией, и поэт клеймит свой век, хотя повод для этого явно комически преувеличен; думается, что, используя эту прекрасно известную всем образованным людям его круга строку, Бертон и сам слегка иронизирует над своим риторическим пафосом.>]
225
В маргинальной сноске к этой строке Бертон называет имя Катулла, которому эта строка и принадлежит. Катулл, Гай Валерий (87?–54 до н. э.) — римский поэт-неотерик, автор прекрасных лирических миниатюр и беспощадных сатирических ямбов.
226
...Гиппократом в его эпистоле к Дамагету. — См. прим. 117.
Когда Гиппократ прибыл в Абдеру, горожане тотчас во множестве обступили его, кто в слезах, а кто умоляя врача сделать все, что в его силах. Отдохнув немного с дороги, Гиппократ, сопровождаемый толпой горожан, пошел повидать Демокрита; он застал философа в его садике, расположенном на окраине города, «сидящим в полном одиночестве на камне под сенью чинары, босого, с книгой на коленях; вокруг лежали трупы вскрытых им животных, и Демокрит был глубоко погружен в свои занятия» [253] . Выждав минуту, Гиппократ приветствовал философа по имени, на что тот приветствовал его в ответ, несколько смущенный тем, что не может тоже в свой черед назвать его по имени, возможно, оттого, что запамятовал его. Гиппократ осведомился, зачем он это делает. Тот ответил, что «вскрывает животных, дабы отыскать причину безумия или меланхолии» [254] . Гиппократ, одобрительно отозвавшись о его занятиях, выразил восхищение его счастьем и досугом. «А что мешает вам, — произнес Демокрит, — обрести такой же досуг?» — «Домашние обязанности — вот что мешает, — ответствовал Гиппократ, — неизбежные заботы о себе, соседях и друзьях… расходы, болезни, недомогания, смерти… жена, дети, слуги и всевозможные другие дела, отнимающие у нас время». В ответ на это Демокрит только рассмеялся (в то время как его друзья и все стоявшие вокруг проливали слезы, оплакивая его безумие). Гиппократ осведомился, что его так рассмешило. «Суета и нелепость происходящего вокруг, — ответил Демокрит. — Смешно наблюдать людей, столь чуждых каких бы то ни было благородных поступков, охотящихся за богатством, не знающих меры в своем честолюбии, не щадящих сил в бесконечной погоне за ничтожной славой и расположением окружающих; роющих глубокие шахты ради золота, чтобы в большинстве случаев так ничего и не найти, утратив в итоге и все свое достояние, и самую жизнь. Видеть, как одни любят собак, другие — лошадей, а третьи жаждут склонить к покорности целые провинции, хотя сами ничему покоряться не желают [255] ; видеть, как некоторые поначалу без памяти любят своих жен, а некоторое время спустя проникаются к ним ненавистью и бросают [256] ; рождают детей, пекутся о них и тратятся на их воспитание, а потом, когда те достигают зрелости, ни во что их не ставят, перестают о них заботиться и, оставляя без самого необходимого, бросают на произвол судьбы [257] . Разве подобное поведение не свидетельствует об их нестерпимой глупости? [258] Когда люди живут в мире, они жаждут затеять войну, презирают спокойствие, низвергают королей, чтобы возвести на их трон других [259] , убивают мужей, чтобы породить детей от их жен! Сколько странных склонностей заложено в людях! Живя в нужде и бедности, они жаждут разбогатеть, а добившись наконец своего, вместо того чтобы наслаждаться нажитым, закапывают его в землю или бессмысленно его расточают. О, мудрый Гиппократ, я смеюсь, наблюдая все, что творится вокруг, а еще более, когда вижу последствия того, что происходит, ведь все делается лишь с самыми гнусными намерениями. Среди людей не сыщешь ни истины, ни справедливости, ибо они каждодневно выдвигают друг против друга обвинения: сын против отца и матери, брат против брата, родственников и друзей, занимающих равное с ними положение [260] , и все это ради богатства, хотя после смерти оно им все равно без надобности. Но, несмотря на это, они готовы бесчестить и убивать друг друга, совершать любые беззакония, не ставя ни во что ни Бога, ни людей, ни друзей, ни родины. Они необычайно высоко ценят множество всякого рода неодушевленных предметов, почитая их самой драгоценной частью своего достояния, — статуи, картины и тому подобные вещи, столь искусно изготовленные, что единственным их изъяном является — немота [261] , и в то же время им ненавистны живые, наделенные даром речи люди [262] . Других привлекают всякого рода трудные предприятия: если они обитают на твердой земле, то норовят переселиться на остров, а оттуда — вновь на материк, поскольку постоянство желаний — вещь, совершенно им неведомая. Они восхваляют храбрость и силу и в то же время позволяют одерживать над собой верх похоти и корысти; короче говоря, они поражены таким же расстройством душевным, как Терсит {227} — телесным. Сдается мне, о, достойный Гиппократ, ты не станешь более порицать меня за то, что я смеюсь, обнаруживая в поведении людей столько безрассудств, — ведь никто не смеется над собственной глупостью, а лишь над тем, что он подмечает у других, а посему естественно, что люди смеются друг над другом [263] . Горький пропойца обзывает алкоголиком того, кто в рот вина не берет. Одним по душе море, а другим — хлебопашество; одним словом, люди не способны прийти к единому мнению даже при выборе своих занятий и ремесел, где же им тогда прийти к нему в своем образе жизни и поступках».
253
Sub ramosa pletano sedentem, solum, discalceatum, super lapidem, valde pallidum ac macilentum, promissa barba, librum super genibus habentem. [Очень бледного и худого, с длинной бородой, с книгой на коленях. <Здесь и далее Бертон вновь использует все тот уже упоминавшийся источник — Hippocrates. Opera (1526, ed. Calvus).>]
254
De furore, mania, melancholia scribo, ut sciam quopacto in hominibus gignatur, fiat, crescat, cumuletur, minuatur; haec inquit animalia quae vides propterea seco, non Dei opera perosus, sed fellis bilisque naturam disquirens. [Я пишу о ярости, мании, меланхолии, дабы узнать, каким образом они зарождаются в человеке, как накапливаются, усиливаются и как исчезают, а животных я рассекаю не из ненависти к творениям Бога, но ради поиска источника черной желчи].
255
Aust. lib. I in Gen. Jumenti et servi tui obsequium rigide postulas, et tu nullum praestas aliis nec ipsi Deo. [Августин, кн. I относительно кн. Бытия. Ты упорно требуешь покорности от скота и раба, сам же никому другому, даже самому Богу, не покорен.]
256
Uxores ducunt, mox foras ejiciunt. [Женятся, а потом выставляют жен за дверь.]
257
Pueros amant, mox fastidiunt. [Детей страстно любят, а немного погодя начинают их ненавидеть.]
258
Quid hoc ab insania deest? [Что же это еще, если не безумие?]
259
Reges eligunt, deponunt. [Королей то возводят на трон, то низвергают.]
260
Contra parentes, frates, cives perpetuo rixantur, et inimicitias agunt.
261
Credo equidem vivos ducent e marmore vultus [<Смогут другие создать изваянья другие из бронзы / > Или обличье мужей повторить во мраморе лучше. <Вергилий. Энеида, VI, 647–648, пер. С. Ошерова.>]
262
Idola inanimata amant, animata odio habent; sic pontificii. [Они обожают неодушевленных идолов и терпеть не могут живых; по крайней мере, паписты. <Как и почти все последние маргинальные сноски, эта последняя тоже заимствована из вышеназванного собрания сочинений Гиппократа, за вычетом добавки Бертона насчет папистов. — КБ.]
227
Терсит — греческий воин в поэме Гомера «Илиада»; изображен наглым, не сдержанным на язык, злобным и уродливым.
263
Suam stultitiam perspicit nemo, sed alter alterum deridet. [Никто не догадывается о собственной глупости, но все смеются друг над другом.]
В ответ на эти слова, изобличающие мирскую суету, полную смехотворных противоречий, и произнесенные с такой готовностью, без всяких раздумий, Гиппократ заметил, что «к таким поступкам людей большей частью склоняет необходимость, а их разнообразные желания обусловлены божественным соизволением, дабы мы не коснели в безделии, ибо нет ничего более отвратительного в людях, нежели праздность и нерадивость. Кроме того, при такой ненадежности человеческих дел людям не дано знать, что ожидает их в грядущем; они не вступали бы в брак, если бы могли предугадать причину грядущего семейного разлада и решения разойтись, да и родители, знай они заранее час смерти своих детей, не могли бы так нежно их пестовать; землепашец не стал бы сеять, если бы считал, что ему не будет никакого прибытка, купец же не рискнул бы выйти в море, если бы предвидел кораблекрушение; а кто заступил бы на должность судьи, знай он, что его вскоре сместят. Увы, достойный Демокрит, каждый человек уповает на лучшее и постоянно к этой цели стремится, а посему я не вижу никакой причины или забавного повода для смеха».
Выслушав это жалкое оправдание, Демокрит вновь громко рассмеялся, увидя, что собеседник совершенно его не понял и не вник, как следует, в смысл сказанного им относительно душевного смятения и спокойствия. «Ведь если бы люди были в своих действиях благоразумны и предусмотрительны, то не выказывали бы себя до такой степени глупцами, как это происходит теперь, а у него, — продолжал Демокрит, — не было бы никакого повода для смеха; однако люди так важничают в сей жизни, словно они бессмертны или полубоги, и все по недостатку разумения. Чтобы они сделались умнее, им было бы достаточно принять в соображение, насколько сей мир непостоянен и как в нем все переменчиво, ибо нет в нем ничего устойчивого и надежного. Тот, кто ныне вознесен, завтра, глядишь, уже низвергнут, а тот, кто сегодня восседает на этой стороне, может уже завтра очутиться на противоположной, и тем не менее, не обращая на это внимания, люди сами обрекают себя на бесчисленные заботы и тревоги, домогаясь вещей, не сулящих им никакой выгоды, и, охваченные жаждой обладания, очертя голову обрушивают на себя неисчислимые напасти. Так что если бы люди не стремились к тому, что превосходит их силы и возможности, их жизнь была бы вполне сносной, и, научившись познавать себя, умерили свое честолюбие [264] , они убедились бы, что в природе всего вдоволь и нет необходимости потакать своим чрезмерным желаниям и гоняться за бесполезными вещами — ведь ничего, кроме горя и тревог, это не приносит. Подобно тому как упитанный человек более подвержен болезням, так богатые люди более склонны к нелепым поступкам и сумасбродствам и подвержены многим случайностям и неблагоприятным стечениям обстоятельств. Сколько людей не обращает никакого внимания на то, что приключается с другими вследствие необдуманного поведения, и потому губит себя таким же образом по собственной своей вине, не предвидя явной опасности. Вот что служит мне поводом для смеха. О, более чем безумные, — продолжал Демокрит, — ведь вы страдаете вследствие собственного нечестия, своей жадности, зависти, злобы, чудовищной подлости, смутьянства, ненасытности желаний, тайных злоумышлений и других неизлечимых пороков, помимо вашего притворства и лицемерия [265] , смертельной ненависти, которую вы питаете друг к другу, прикрывая ее любезным выражением лица, всякого рода грязного сластолюбия, которому вы так потакаете, попрания всех законов, как естественных, так и гражданских. А как часто люди возвращаются к занятию, совсем недавно ими заброшенному, — к землепашеству, мореплаванию, — но лишь затем, чтобы вновь потом его оставить в силу свойственной им переменчивости и непостоянства. В молодости им хотелось бы стать стариками, а в старости — молодыми. Государи восхваляют частную жизнь [266] , а частным лицам не дают покоя почести, должностное лицо восхваляет покой уединенной жизни, а ведущий покойную жизнь желал бы очутиться в его должности с тем, чтобы ему повиновались, как это приходится теперь делать ему самому, — и что всему этому причиной, как не то, что они сами себя не знают? Одному в удовольствие разрушать, другому — строить, а третьему — разорить одну страну, чтобы обогатить другую, а заодно и себя [267] . Во всем этом они подобны детям [268] , лишенным всякой способности мыслить и рассуждать, и схожи с животными, за исключением разве того, что животные добрее их, ибо довольствуются природой. Где вы увидите, чтобы лев прятал золото в земле или чтобы вол препирался из-за лучшего пастбища? [269] Когда боров хочет пить, он пьет ровно столько, сколько ему нужно, и не более того, а наполнив брюхо, перестает есть, люди же не знают меры ни в том, ни в другом; и точно так же обстоит дело и с вожделением — животные жаждут плотского совокупления в установленное время, а люди — постоянно, разрушая тем свое телесное здоровье. И разве не смешно видеть влюбленного олуха, который убивается из-за какой-то потаскухи, льет слезы, стонет из-за неряшливо, безвкусно одетой шлюхи, в то время как он мог бы подчас выбирать из самых первейших красавиц. Существует ли в медицине какое-нибудь лекарство от этого? Я разрезаю и анатомирую этих несчастных животных [270] , чтобы обнаружить эти дурные наклонности — тщеславие и безрассудство, — хотя такие свидетельства было бы все же сподручнее обнаружить на теле человека, однако по мягкосердечию своему я не мог бы этого вынести: ведь с самого момента своего рождения человек так жалок, слаб и болезнен [271] ; когда он сосет грудь, он полностью зависит от других, а когда вырастает — претерпевает невзгоды и проявляет стойкость, в старости же он вновь дитя и раскаивается в том, как жил прежде» [272] . Тут Демокрит на мгновенье прервался, поскольку ему принесли книги, после чего вновь принялся доказывать, что люди безумны, беззаботны и бестолковы. «В подтверждение всего, что я сейчас сказал, загляни в суды и в дома частных лиц. Судьи, вынося приговор, пекутся лишь о собственной выгоде, совершая явную несправедливость в отношении невинных бедняков, дабы угодить другим. Юристы изменяют приговоры и ради денег проигрывают порученные им дела. Одни изготовляют фальшивые монеты, другие заняты изготовлением неполновесных гирь. Одни помыкают своими родителям и даже совращают собственных сестер, другие сочиняют пространные клеветнические пасквили, позоря достойных людей и превознося при этом распутных и порочных. Одни грабят этого, а он в свой черед — того; судьи издают законы против воров, хотя сами как раз и являются истинными ворами. Одни от неосуществленных желаний приходят в отчаяние, другие — накладывают на себя руки. Одни пляшут, поют, смеются, празднуют и пируют, в то время как другие вздыхают, чахнут, сетуют и плачут, не имея ни еды, ни питья, ни одежды. Эти всячески ублажают свое тело, и все их мысли заняты отвратительными пороками, а те без малейших колебаний готовы лжесвидетельствовать и за деньги подтвердят все, что угодно, и хотя судьям это прекрасно известно, однако за взятку они смотрят на это сквозь пальцы и позволяют противозаконной сделке одержать верх над справедливостью. Женщины только и знают, что весь день наряжаться, чтобы на людях понравиться незнакомым мужчинам, а дома ходят замарашками, не заботясь о том, чтобы понравиться собственным мужьям. Наблюдая, насколько люди непостоянны, безрассудны и невоздержанны, как же мне не смеяться над теми, кому глупость кажется мудростью, кто не хочет исцелиться и не замечает своей болезни»? [273]
264
Denique sit finis quaerendi, cumque habeas plus, Pauperiem metuas minus, et finire laborem Incipias, partis quod avebas, utere. — Hor. [Полно копить! Ты уж довольно богат; не страшна уже бедность! / Время тебе отдохнуть от забот; что желал, ты имеешь. — Гораций. <Сатиры, I, 1, 93–95, пер. М. Дмитриева.>]
265
Astutam vapido servat sub pectore vulpem. Et cum vulpe positus pariter vulpinarier. Cretizandum cum Crete. [В сердце порочном хитро лисицу скрывает. Среди лисиц вести себя, как лисица <параллель к русской поговорке «С волками жить, по-волчьи выть»>. С критянином приходится вести себя как критянин. <В одной маргинальной сноске Бертон цитирует разные источники: первая фраза взята из Сатиры Персия (V, 117), а две другие — это античные поговорки, собранные Эразмом в его сборнике.>]
266
Q ui fit, Mecaenas, ut nemo quam sibi sortem, Seu ratio dederit, seu sors adjecerit, illa contentus vivat, etc. — Hor. [Что за причина тому, Меценат, что какую бы долю нам / Нам ни послала судьба и какую б ни выбрали сами / Редкий доволен. — Гораций. <Сатиры, I, 1, 3.>]
267
Diruit, aedificat, mutat qudrata rotundis. Trajanus pontem struxit super Danubium, quem succesor ejus Adrianus statim demolitus. [Рушит иль строит; то вдруг заменяет квадратное круглым. <Гораций. Послания, I, 1, 100, пер. Н. Гинцбурга.> Траян построил мост через Данубий <Дунай>, а сменивший его Адриан тот мост тотчас разрушил.]
268
Qua qui in re ab infantibus differunt, quibus mens et sensus sine ratione inest, quicquid sese his offert, volupe est? [Где же и в чем они отличаются от детей, у коих ум не в ладу с чувством и коим хочется того, что не дается? <Гиппократ, там же. — КБ.>]
269
Idem Plut. [О том же у Плутарха.]
270
Ut insaniae causam disquiram bruta macto et seco, cum hoc potius in hominibus investigandum esset.
271
Totus a nativitate morbus est. [Вся болезнь с самого рождения.]
272
In vigore furibundus, quum decrescit insanabilis. [Когда полон сил — неистовствует, а на склоне лет — неизлечим.]
273
Sapientiam insaniam esse dicunt. [Безумие нарекают мудростью.]
Был уже поздний час. Гиппократ попрощался с философом, и, как только он пустился в обратный путь, его тотчас окружила толпа горожан, желавших узнать, какое впечатление произвел на него Демокрит. Он ответил им кратко, что, несмотря на присущее философу некоторое небрежение к своей одежде, телу и еде, мир не знал еще другого такого мудрого, ученого и честного человека, а посему они очень заблуждаются, объявляя его безумным [274] .
Вот каково было мнение Демокрита о современном ему мире, и вот что было причиной его смеха, причиной, как видите, достаточно веской.
274
Siquidem sapientiae suae admiratione me complevit, offendi sapientissimum virum, qui solus potest omnes homines reddere.