Ангел от Кутюр
Шрифт:
– Никак. Она не поехала со мной. Сказала, что траур – не её стиль.
– Она поняла, что у тебя умерла мать?
– По-моему, она вообще мало что понимает, – спокойно ответил Антуан.
– Ты был с ней только, чтобы…
– Она хороша в постели, но не больше. Надеюсь, ты не подумал, что я испытываю к ней какие-то серьёзные чувства? – спросил Антуан. – Она всего лишь красивая кукла.
Он достал сигареты и закурил.
– Большая пустота образовалась во мне, – сказал Жан-Пьер, глядя на сигарету, зажатую губами сына. – Огромная пустота. Бездна… Вот уж не предполагал, что смерть твоей матери будет
– Помнишь, я говорил, что вы близкие люди? Теперь ты сам убеждаешься в этом.
– Близкие… Мы общались от случая к случаю.
– Порой и этого достаточно, отец, чтобы не рвалась ниточка любви.
– Неужели я любил её до последнего для? Неужели люблю до сих пор? Что же это за род любви? Живёшь, живёшь и никакого недостатка в общении не испытываешь, а вот ушла она… и сразу такое ощущение, что меня обокрали, отобрали то, без чего я не могу существовать… Ты молод и не поймёшь этого.
– Отец, не попрекай меня моими годами, – строго сказал Антуан.
– Прости, сын. Это не упрёк. Это растерянность. Я не ожидал от себя.
Антуан обнял Жан-Пьера, и они долго стояли, прижавшись друг к другу щеками – два возраста, два взгляда, два разных, два близких…
У ворот на выходе с территории кладбища де Бельмонт увидел Настю. Одетая в чёрное, подчёркнуто-прямая, со сжатыми губами, она выглядела торжественно.
– Ты здесь? – удивился он.
– Не знала, будет ли уместным моё присутствие там, – она указала глазами на могильные плиты и поправила лежавший на головё чёрный кружевной платок.
– Твоё присутствие всегда уместно, – негромко ответил Жан-Пьер, целуя её в щёку.
Антуан стоял рядом и ждал, сунув руки в карманы чёрных брюк. Яркое солнце жгло, заставляя раскалённый воздух дрожать.
– Мне жаль, что всё так случилось, – произнесла Настя, и Жан-Пьер почувствовал, что ей гораздо хуже, чем ему: не из-за переживаний, а из-за растерянности, из-за неумения вести себя в таких ситуациях. Она умела веселиться и радоваться но не умела выражать скорбь. Она хотела помочь ему, поддержать хотя бы словами, но не знала, что сказать. Смерть была для неё абстрактным понятием, никогда не дышала ей в лицо холодом, никогда никого не отнимала. Де Бельмонт видел, что Настя пришла к воротам кладбища не формально, она хотела быть нужной, в её глазах светилось добро. Но разве кто-нибудь может восполнить утрату, тем более такую – неожиданную во всех смыслах этого слова?
– Что поделать, – ответил Жан-Пьер, – случилось то, что случилось.
– Отец, я подожду в машине, – сказал Антуан.
– Ты очень страдаешь? – спросила Настя.
– Не страдаю. Это что-то другое. Этому нет названия. Я чувствую себя обманутым, потому что многие годы думал, что мы чужие с Ирэн. Смерть чужого, постороннего человека не может вызвать чувства потери. А я потерял её. Значит, я обманывал себя, Ирэн обманывала меня, мы друг друга обманывали. Любовь давно ушла от нас, и я не предполагал, что в сердце сохранилось что-то иное, но не менее важное и сильное, чем любовь. И вот я растерян. Пытаюсь понять и не могу…
– Смерть ужасна.
– Ужасны страдания перед смертью.
Она обняла его, и де Бельмонт ощутил мелкую дрожь её тела, будто девушку бил озноб.
– Ты плохо чувствуешь себя? – обеспокоено заглянул он в её глаза.
–
Нет, просто я боюсь смерти… Я говорила тебе… Сейчас опять накатил страх…Де Бельмонт невольно улыбнулся.
– Не бойся, ведь я с тобой…
Его позабавила мысль, что в такую минуту не Настя успокаивала его, а он – её. Её переполняла энергия жизни, она кипела желаниями, готова была пуститься бегом в любом направлении, меняя свою судьбу без оглядки. Но перед мыслью о смерти она превращалась в беспомощную, сломанную куклу, из которой выдернули стержень. Де Бельмонту показалось, что Настя вот-вот упадёт, лишится чувств.
– Голова кружится, – прошептала она.
– Идём в машину… Антуан! Открой дверь! И помоги мне…
Они усадили девушку в машину.
– Что с ней? – Антуан внимательно смотрел на побледневшую Шереметьеву. Она безвольно откинулась на спинку кресла.
– Простите меня, – почти неслышно произнесла она. – У вас горе, а я тут свалилась на ваши головы… Устраиваю чёрт знает что…
– Всё в порядке, – успокоил её Жан-Пьер. – Поехали, сын. Отвезём её домой.
– Нет, пожалуйста, не оставляйте меня одну, – взмолилась она.
Антуан вопросительно поглядел на отца.
– Едем ко мне, – решил де Бельмонт.
Он ни разу не привозил Настю к себе, и ему не хотелось этого сегодня. Его квартира была в некотором роде последним уголком личной территории, куда не имели права ступать посторонние люди. Это было место, где Жан-Пьер работал, думал, разговаривал сам с собой. Здесь не должно было витать ничьих теней. Тем больше удивился Антуан, услышав слова отца. «Едем ко мне» – это было что-то новенькое.
– Да, да, ко мне на квартиру, – добавил де Бельмонт, заметив в глазах сына замешательство.
Они ехали молча. Каждый думал о своём. Минут через пятнадцать Настя взяла Жан-Пьера за руку.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Всё хорошо. Извини меня за слабость.
– Глупости. Среди нас нет суперменов.
– Знаешь, мне всё-таки лучше выйти, – сказала она.
– Почему?
– После обеда мне надо в агентство. Я лучше пройдусь.
– Антуан, останови!
Сын повиновался.
– Предлагаю выпить кофе где-нибудь, – сказал де Бельмонт. – Посидим все вместе?
Антуан кивнул, Настя смущённо улыбнулась.
– Я не буду вам мешать? – спросила она.
Жан-Пьер вздохнул и поцеловал её лоб.
– Какая же ты в сущности… Совсем ребёнок…
– Я просто растеряна.
– Мы все растеряны, – ответил Антуан.
Они выбрали кафе и устроились за столиком. К немалому удивлению де Бельмонта время в кафе пролетело незаметно, разговор сложился сам собой – никакой натянутости, никакого напряжения. Настя не забывала поглядывать на часы. Когда пришло время уходить, она медленно встала и поцеловала Жан-Пьера.
– Мне пора.
Он молча кивнул в ответ.
– Желаю удачи, – улыбнулся Антуан.
Она выпорхнула их кафе, и они проводили глазами её красивую фигуру.
– Что у тебя с ней, отец? – спросил Антуан.
– Мне кажется, что я люблю её.
– Когда я увидел её рядом с тобой в Сан-Тропе, мне показалось, что она удивительным образом подходит тебе. Не знаю, почему так показалось, ведь я не имел о ней ни малейшего представления.
– А теперь ты думаешь иначе?