Анна, Ханна и Юханна

– Мы уходим, Юханна, – решительно произнес Арне.

– Ну нет, – взбунтовалась я. – Не хочу становиться причиной ссоры между вами. Но я не сомневаюсь, что вы сами видели, как она вела себя со мной. Мало того что не подала мне руки, она даже не предложила мне чашку кофе. Такого приема я не встречала ни разу за всю свою жизнь.

Только теперь я поняла, как мне плохо, с трудом проглотила застрявший в горле ком, но не смогла сдержать слез.

Густав и Лоттен бросились меня утешать. Арне был в полном отчаянии.

– Разве вы не можете мне все объяснить, прежде чем начать ссориться?

Этого они не могли, поэтому наступило молчание.

– Мне жаль вашего папу. Мне кажется, что он очень напуган и подавлен, – сказала я. – Почему он ничего не сказал?

– Он уже много лет ничего не говорит, – сказал Густав. – И это очень плохо и страшно.

– Но он мог бы постоять за себя! – выкрикнул Арне. – Почему он настолько малодушен, что пресмыкается перед ней и молчит?

– Он ее боится, – сказала Лоттен. – Как ты и как Густав.

– Ни черта я ее не боюсь.

– Так докажи это и не возвращайся домой до тех пор, пока она не попросит прощения, и женись на Юханне.

– Я уже не уверена, что хочу выходить замуж, – сказала я, встала, поблагодарила за кофе и пошла к двери.

Выходя, я слышала, как Лоттен кричала, что Арне позволяет матери ломать ему жизнь. Он выбежал вслед за мной на лестницу, но я, обернувшись, сказала, что хочу побыть одна и все обдумать.

Однако ничего хорошего из этого не вышло. Мысли хаотично кружились и путались у меня в голове.

Сейчас, читая то, что я написала о той первой и весьма странной встрече с матерью Арне, я вижу, что многое исказила. Я не могу вспомнить, как именно все произошло на самом деле, не помню дословно, что и как мы все говорили. Память действует избирательно и лжет помимо моей воли. Так получилось, что до конца жизни свекрови я испытывала к ней отвращение. С годами я возненавидела те черты Арне, которые напоминали мне его мать, – стремление всегда быть в центре внимания и непреодолимое желание всегда настоять на своем, его вспыльчивость, раздражительность и обидчивость.

Вернувшись домой, я рассказала маме, что никогда не встречала такого страшного человека, как моя будущая свекровь. Расплакавшись, я рассказала, как меня приняли.

– Она религиозная?

– Думаю, да, потому что по всем стенам развешаны лики Иисуса.– Это самый худший сорт людей, – сказала мама. – Они совершают зло во имя Бога.

Вечером в понедельник Арне ждал меня у рынка в конце рабочего дня.

– Я ушел из дома, – сказал он.

– И где ты теперь живешь?

– В лодке. Пока стоит лето, буду жить там.

– Что же ты ей сказал?

– Ничего, просто пришел домой и собрал вещи. Теперь будет шелковая.

Понятно, что я обрадовалась. Еще бы!– Мне нужно время, чтобы подумать, – сказала я и, попрощавшись с Арне, пошла домой.

Но времени у меня, как выяснилось, не было, как, собственно говоря, и выбора. Через три недели я окончательно убедилась, что беременна. Мы обменялись кольцами, поклялись друг другу, что никогда не расстанемся, и я убедила себя в том, что он добр и надежен.

Мама сказала:

– Тебе совсем не нужно выходить замуж. Мы с тобой прекрасно справимся с ребенком.

Это было бы великолепно.Но мне пришлось рассказать, что дела у Ниссе Нильссона идут далеко не блестяще, что расходы стали намного превышать доходы.

В тот вечер я долго не могла уснуть. Я ворочалась и мучительно пыталась нарисовать правдивый портрет Арне. Этот мальчик мужественно повел себя на митинге, не побоялся быть освистанным за то, что выступил за справедливость в отношении женщин. Смелый мореход, выходящий в море на своей утлой посудине. Человек политически образованный, умный и знающий. Мастер, начальник цеха! И в то же время малодушный трус, пресмыкающийся перед матерью.

Не буду отрицать, что какое-то время я подумывала о Стиге, сыне мясоторговца, наследнике своего отца. Стиг был ко мне неравнодушен. С ним я сохранила бы свою работу, товарищей, уверенность в себе. Он был очень добрым и обстоятельным человеком. Его родители очень хорошо ко мне относились.

Но в присутствии Стига я никогда не испытывала телесного трепета.

Венчаться мы решили в Копенгагене, куда собрались пойти под парусом. Но оглашение надо было устроить дома у матери Арне. Он потратил уйму денег из своих сбережений на подвенечное платье, которое было бы в пору какой-нибудь городской аристократке, на тонкое белье и носовые платки ручной работы и на две штуки камки.

С квартирами было трудно, но мы положились в этом вопросе на Рагнара и его связи с хозяевами города.

Наступил наконец тот ужасный понедельник. Я была на третьем месяце, но по дороге на работу ощутила какую-то странную боль в низу живота. Обычно такая боль начиналась у меня перед менструацией. В лавке Ниссе Нильссона я упала от слабости – у меня началось сильное кровотечение. Айна вызвала такси и отвезла в какой-то частный родильный дом, где меня сразу положили на стол и усыпили. Проснулась я с ощущением жгучей пустоты в животе.

После обеда приехала мама, она была страшно бледна и говорила, что это судьба. Рагнар и Лиза прислали мне цветы. Чувствовала я себя плохо и очень хотела домой. Странное это было желание – ехать в незнакомое место, которое теперь должно было стать моим домом.

Меня окончательно пробудили от наркоза крепким кофе и бутербродом. В голове прояснилось, и к тому же у меня теперь было время привести в порядок свои мысли.

Когда придет Арне, я скажу ему, что теперь он может возвратиться домой, к матери. Я буду говорить спокойно, без гнева и раздражения, объясню ему, что так лучше для нас обоих. Его не будет мучить совесть, и не придется разрываться между мной и матерью. Я опять стану свободной, и мне будет хорошо, потому что я свободолюбивый и самостоятельный человек.

Но, придя в больницу, Арне взял меня за руки, посмотрел мне в глаза и сказал дрогнувшим голосом:

– Девочка, моя маленькая девочка.

Этого было достаточно, все стало ясно, я сразу поняла, что он настоящий мужчина. И я не ошиблась. Он всегда вел себя по-мужски, когда становилось трудно, когда угрожала опасность, болезнь, когда охватывал страх. В таких случаях он становился сильным и надежным, как отец.

– Это был мальчик, – сказал Арне, и я увидела, что у него, как и у меня, стояли в глазах слезы.