Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Если бы спросить у Сухотина (это былъ новый Репетиловъ), куда онъ цлый день здитъ, онъ не могъ бы сразу отвтить — нужно. Такъ мн кажется, что ему не нужно, а вамъ можетъ показаться, что мн не нужно.

«Онъ говоритъ хорошо, хоть и длинно немного, и онъ лучше, чмъ я прежде полагалъ, — подумалъ Алексй Александровичъ, глядя на него. — Врно тутъ есть между ними что-нибудь. Кто изъ нихъ будетъ несчастный?» подумалъ онъ, такъ какъ съ мыслью о брак для него необходимо соединялось понятіе о несчастьи однаго изъ супруговъ. Когда садились, все перекрестились, кром студента, который, стараясь не быть замченнымъ, метнулъ на всхъ глазами. Долли и Степанъ Аркадьичъ перекрестились чуть чуть, Алексй Александровичъ просто, Равскій съ афектаціей. Все было хорошо за столомъ, но чувствовалось опытному въ свт, какъ Алексй Александровичъ, человку, что въ обд этомъ было усиліе. Еслибы не добродушная верва [1262] Степана Аркадьича, усиліе это было[бы] еще замтне. Степанъ Аркадьичъ былъ такъ милъ, разговорчивъ, веселъ, натураленъ, хозяйка такъ мила и граціозна, несмотря на то, что она длала надъ собой очевидное усиліе, что Алексй Александровичъ здсь, въ Москв, въ сфер незнакомыхъ ему людей и увренный въ томъ, что никто не знаетъ про его отношеніе къ жен, на время забылся и увлекся общимъ разговоромъ, который переходилъ незамтно отъ однаго интереснаго разговора къ другому, привлекая всхъ къ участію, даже и студента, котораго, если онъ молчалъ, Долли задирала и вводила въ разговоръ. [1263] Ровскій особенно интересенъ былъ Алексю Александровичу. Онъ измнилъ о немъ прежнее мнніе, что онъ былъ несоотвтственно съ своими способностями гордый человкъ; теперь Алексй Александровичъ видлъ — отъ того ли, что онъ выказывалъ больше истиннаго ума и обширное образованіе, или отъ того, что онъ сбавилъ гордости, — все это отъ присутствія красавицы, за которой онъ, очевидно, ухаживалъ, но онъ былъ очень и очень замчательный человкъ, и Алексй Александровичъ интересовался имъ. Но вдругъ разговоръ, переходившій съ общественнаго, ученаго, музыкальнаго предмета на музыку и ея критик[овъ], онъ долго остановился, вдругъ разговоръ перешелъ въ конц обда на послднюю французскую полемику между Dumas и E. Girardin и l'homme femme. Разговоръ при дамахъ велся такъ, какъ онъ ведется въ хорошемъ обществ, т. е. искусно обходя все слишком сырое, и разговоръ занялъ всхъ сильно, несмотря на то, что Долли, понявъ всю тяжесть этаго разговора для Алекся Александровича, хотла замять его. Студентъ и Ровскій стали спорить. Ровскій, очевидно, говорилъ для красавицы, такъ что, когда она ушла, онъ косился на нее, оставшись въ зал, когда она ушла. Алексй Александровичъ молчалъ и слушалъ. Степанъ Аркадьичъ сталъ на сторону студента и поддерживалъ его противъ сильной и немного многословной полемики Ровскаго. Студентъ, разумется, защтцалъ права женщины, Ровскій развивалъ и подкрплялъ мысль Дюма. Онъ говорилъ, что ее надо убить. И это мнніе такъ шло къ его атлетической фигур, чернымъ глазамъ и зловщему ихъ блеску, что невольно врилось, что онъ говорилъ то, что думалъ. Алексй Александровичъ не раздлялъ ни мнніе студента, ни мнніе Ровскаго. Онъ даже не понималъ ихъ.

1262

[живость]

1263

Рядом с текстом последних двадцати строк на полях написано:

[1] Анненковъ и Юрьевъ о правахъ женщинъ. [2] Не права, а обязанности. Мужчины требуютъ правъ кормилицы. [3] Степанъ Аркадьичъ на сторон, правъ женщинъ. Сейчасъ видно будетъ, на чьей онъ сторон. Неизвстно какое химическое тло, но основаніе или кислота.

— Неврность жены, — говорилъ Юрьевъ, — есть ничто иное, какъ заявленье своего права, равнаго праву мущины.

— Но мущина, ошибившійся и поправляющійся, всетаки иметъ привлекательность для женщины, а женщина ужъ не то.

— Это предразсудокъ.

— Хорошъ предразсудокъ. Предразсудокъ не любить ягоды съ лотка, захватанные разнощикомъ, а любить съ куста.

— Кром того, женщина развитая не ошибется, не запирайте ее, дайте ей высшее образованіе.

— Да мущины ошибаются же молодые, и женщины будутъ ошибаться.

— Ну и будутъ. [1264]

Алексй Александровичъ слушалъ внимательно, ничего не говоря. Ему чувствовалось, что они говорятъ о томъ, чего не знаютъ, не испытали. Ему напоминалъ этотъ споръ то, какъ бы спорили люди на суш, да и никогда не плававшіе, о томъ, какъ надо управлять кораблемъ, когда половина снасти поломана и корабль на боку заливается водой и бьетъ втромъ. Но онъ слушалъ какъ прикованный, и, призвавъ на свое спасенье свое [1265] непроницаемое выраженіе, приличное сановитому и пожилому, умному человку, слушалъ ихъ рчи <и тяжело страдалъ внутренно>.

1264

Рядом на полях написано: [1] <Гастрономъ Безобразовъ только думалъ о томъ, чтобъ найти le mоt pour rire [веселое словцо], a онъ въ кори ходилъ за дтьми>. [2] А ухаживалъ за дтьми въ кори.

1265

Зачеркнуто: доброе

Алексй Александровичъ ждалъ, что кто нибудь скажетъ о дтяхъ, и обрадовался когда Ровскій сказалъ:

— A дти? Кто ихъ воепитаетъ?

Но Юрьевъ откинулъ шутя это возраженіе:

— Дти есть открытая обязанность того, кто хочетъ ими заняться, иметъ способность къ этому. Правительство, общество, отецъ, мать, кто хотятъ.

«Ну а если никто не захочетъ», подумалъ Алексй Александровичъ, но Ровскій не сказалъ этаго. Онъ, видимо, соглашался, что это вопросъ пустой. Онъ только замтилъ, что могутъ возникнуть споры между отцомъ и матерью. Но Юрьевъ, не считая нужнымъ возражать на это, повелъ дальше вопросъ (пониманіе вопроса). Онъ сказалъ, что съ общей точки зрнія человчество только выиграетъ отъ этаго, и не будетъ монашествующихъ по ложнымъ понятіямъ супруговъ, каковыхъ много, и больше будетъ населенія.

Алексй Александровичъ тяжело вздохнулъ, чувствуя, что онъ не найдетъ здсь не только ршенія занимавшаго его дла, но что они даже и не знаютъ того, что его занимаетъ. Они говорили, какъ бы говорили дти и женщины о томъ, что глупо и брить бороду и носить бороду, потому что у нихъ не выросла еще борода.

— Позвольте, нтъ, позвольте, — заговорилъ Ровскій.

Алексй Александровичъ думалъ, что хотя вопросъ о увеличеніи народонаселенія и нейдетъ къ длу, но онъ думалъ, что онъ скажетъ, что семья до сихъ поръ есть единственное гнздо, въ которомъ выводятся люди. Но Ровскій на то закричалъ:

— Позвольте.

Онъ началъ приводить статистическія данныя о томъ, что въ Магометанств и въ другихъ многоженственныхъ народахъ населеніе увеличивается больше, чмъ у Христіанъ. Однако въ середин своего разговора онъ вдругъ остановился. Жаръ спора его простылъ, и, несмотря на то, что ему легко было теперь опровергнуть своего спорщика, онъ улыбнулся и, что то пробормотавъ, вышелъ изъ комнаты. Онъ услыхалъ въ гостиной звуки прелюдіи любимаго его романса и зналъ, что это заиграла она, и зналъ, что это значило, что она зоветъ его. Когда онъ подошелъ къ фортепьяно, она встала и улыбнулась.

— Отчего же вы встаете?

— Я не хотла пть, я хотла только позвать васъ. Благодарствуйте, что пришли. Что вамъ за охота спорить.

— Да, это правда, — сказалъ онъ. — Но когда сердце не удовлетворено, голова работаетъ тмъ больше. Еслибъ сердце было удовлетворено, я бы со всми соглашался и никогда не спорилъ.

— Такъ не спорьте.

И испугавшись, что она слишкомъ много сказала, она приняла свое царское холодное выраженіе и направилась къ двери, но онъ удержалъ ее, заступивъ ей дорогу, онъ былъ счастливъ. Она сла опять къ фортепьяно и слушала его до тхъ поръ, пока вернулся изъ кабинета Юрьевъ и тотчасъ же началъ споръ о новой музык, Вагнер, опер, драм; но такъ какъ никто не спорилъ, онъ спорилъ съ мнимыми противурчителями.

Алексй Александровичъ остался въ кабинет, и когда Ровскій вышелъ, Степанъ Аркадьичъ, отряхнувъ длинный пепелъ, заключилъ бывшій споръ по своему:

— Какъ, что будетъ я не знаю, и все это вздоръ. Вопервыхъ, женщинамъ очень хорошо, он всмъ очень довольны и очень милы и ничего не хотятъ, а ихъ ни учить, ни наказывать нельзя и ненужно.

— Но мы говоримъ, — сказалъ Юрьевъ, видимо спускаясь до Степана Аркадьича, — когда бываетъ, что они не очень милы и находятъ себя несчастливы[ми] и разрываютъ условія брака.

— Да, я очень хорошо понимаю, и на это съ тхъ поръ, какъ міръ существуетъ, одно средство. Парисъ увезъ, приставилъ рога, и Менелай хочетъ побить Париса и весь его народъ, и разсуждайте какъ хотите, а какъ сдлается съ кмъ изъ насъ такое горе, всякій броситъ разсужденье, вызоветъ на дуэль и убьетъ или его убьютъ, а не сдлаетъ этаго, то измучается совстью и станетъ посмшищемъ — вотъ и все.

— Ну, это слишкомъ по барски и пожентельменски.

— Да какже мн, коли я баринъ и джентельменъ, прикажете разсуждать по мужицки.

— Нтъ, но вдъ основана на однихъ предразсудкахъ. Вдь убить человка, приставившаго рога, не иметъ смысла — онъ не виноватъ.

— Да я ужъ не знаю, только такъ надо.

— Да ну согласитесь. [1266]

Алексй Александровичъ слушалъ безъ интереса вс рчи: онъ чувствовалъ, что он не захватывали его задушевныхъ вопросовъ и страданій; еще съ большимъ, если возможно, пренебреженіемъ онъ прослушалъ неожиданную выходку Степана Аркадьича. Онъ, Степанъ Аркадьичъ, самъ дурной мужъ, не стоящій мизинца своей прелестной жены, тоже разсуждаетъ о томъ, какъ долженъ поступить честный человкъ! Алексй Александровичъ не обратилъ никакого вниманія на эти слова, но — странное дло — возвращаясь домой, слова эти вспоминались ему безпрерывно, и онъ думалъ о томъ, какъ бы онъ написалъ вызовъ, и злобу, потребность мщенія къ нему онъ начиналъ чувствовать.

1266

Зачеркнуто: Алексй Александровичъ не слушалъ больше. Изъ всего разговора онъ понялъ одно, что Степанъ Аркадьичъ правъ, и онъ покраснлъ, какъ ребенокъ, и ршилъ, что одно, что ему остается посл того, какъ ни законъ, ни религія, ни сужденія общія не дали ему и тни помощи, что онъ страдаетъ отъ того, что не употребилъ перваго простйшаго лекарства. Но онъ не разсуждалъ, онъ посл словъ Степана Аркадьича чувствовалъ, что ему стыдно, чувствовалъ въ первый разъ, [что] оскорбленіе, позоръ прибавились къ прежнему его страд[анію] — сыну, ревности, чувству несправедливости, и это чувство было каплей, переполнившей чашу. Онъ мрачно простился и ухалъ, ршившись сейчасъ, какъ прідетъ, написать картель.

— Что съ нимъ сдлалось? — сказалъ Степанъ Аркадьичъ про Алекся Александровича.

Всю дорогу Алексй Александровичъ обдмывалъ картель и твердо ршилъ написать его, когда онъ вошелъ въ свой нумеръ.

«Нтъ, — сказалъ онъ самъ себ, остановившись у выходной двери гостинницы, — нтъ истолкованія, нтъ средства. Ни церковь, ни умники, ни свтъ, ни эта добрая жена — никто мн не далъ отвта и успокоенія. Да, какъ и во всякомъ гор, надо дйствовать и нести одному». И опять вдругъ какъ стрльнула его въ сердце мысль о томъ, кто виною тому, что онъ одинъ, и опять слова Степана Аркадьича, и Алексй Александровичъ испытывалъ то всми испытываемое чувство, что воспоминаніе о преступленіи, о дурномъ дл не столько насъ мучаетъ, сколько несоблюденное условное приличіе. Ему вдругъ, несмотря на то, что онъ разумомъ 1000 разъ обдумывалъ, что нельзя драться, ему стыдно, до краски стыдно стало, что онъ безнаказанно позволилъ отнять у себя жену. «Нтъ, вздоръ. Надо дйствовать для развода и написать адвокату требуемыя подробности».