Анна Нимф
Шрифт:
Сидящая в кресле женщина вдруг вздрогнула, а после посмотрела на то, что держала в своих руках.
– Я опять ошиблась, – произнесла тихо, – хотела связать Сэмми такой же…
– Ты не ошиблась. Тут всего лишь нужно распустить… Помнишь?
Она смотрела на меня и не удивлялась моему присутствию. Я казалась ей частью её Вселенной – кем-то вроде помощника, дающего верные советы.
Но материя и правда казалась бесформенной – слишком много петель набрано хаотично. Агния долго на них смотрела, а после спросила:
– Зачем я вообще делаю ему такие же цвета? Ведь
В шкафу за стеклом лежало много неиспользованных мотков. Она просто не знала, что взяла желтый и зеленый, чтобы исправить ошибку, которую исправить уже не могла.
– Конечно. Ему больше подойдет голубой и синий.
Впервые я видела робкую улыбку. В глазах присутствовало понимание, узнавание. Это я, это моя комната, мои цветы, мои книги. Мой почему-то пыльный коврик, который бы нужно хорошенько прополоскать в тазу.
– А где Сэм? – спросила Агнетта.
– Он сейчас войдет, – шепнула я ей и погладила по руке. – Голубой и синий. Ты не ошибешься.
– Не ошибусь. А если наберу не так, распущу.
– Правильно.
И я направилась туда, где в темном коридоре ждал Виткенс.
Он плакал. Здоровый мужик плакал, потому что ему только что вернули возможность еще побыть ребенком. У него её отняла болезнь, и, когда матери нет, ты навечно взрослый. Он же вновь стал Сэмми, которого хотели погладить по голове родные руки.
– Я помогла, как и обещала.
Он обнял меня. Плевать, что я незнакомый человек, что даже не друг. Его плечи подрагивали, хотя звуков он старался не издавать. А после шепнул:
– Спасибо. Она… ведь больше… не забудет?
– Нет, она больше не забудет.
Меня отпустили.
– Я буду… помогать полицейским.
Мне почему-то стало весело и легко. Я улыбнулась.
– Это уже как сам хочешь. Иди. Тебя ждут…
А меня ждал выход.
И солнечный день.
В этом доме будет написана хорошая глава, но я, пусть и сыгравшая свою роль, не её участник.
Мне предстояло писать строчки в собственной книге судьбы. Хотелось верить, по большей части счастливые.
(Ana Dark – Melancholy in Silence)
Алан Станислав Корс, потомственный маг-трансморф, бесстрашно сражающийся с колдунами и способный прыгнуть ради моего спасения или общего дела в адово пламя, сегодня выглядел беспомощным.
Он уже взял билет на вечерний поезд, а сейчас молил меня взглядом круглых голубых глаз.
– Поможешь?
– Ты не сможешь сам выбрать рубашки? Чем плохи те, которые у тебя уже есть?
– Прелесть моя, ну это же мама… Она сразу заметит, что я одет, как заправский холостяк, начнет комментировать…
– Но ты и есть заправский холостяк.
Я улыбалась.
– Но не одинокий кобель же? – напарник сделал вид, что обиделся. – Я её ищу, между прочим. Ну, помоги…
Удивительно, он, способный с легкостью кружить головы женщинам, превратился в неуверенного юнца перед встречей с мамой. И я могла его понять. Этих встреч не было много лет, он помнил, как она отвергла
его после смерти младшего. И хотя в памяти Алана теперь имелась другая ветка воспоминаний, он знал, что не видел мать много лет. И хотел заново – о, боги! – ей понравиться.– Она любит тебя. Ты знаешь об этом?
Хорошо, что он не ответил: «Любила бы, не отказывалась бы видеть». Некоторые люди не способны пережить трагедию просто. Лицо одного ребенка напоминает им лицо другого. И сознание мутится, его накрывает печаль или ярость.
Ал молчал.
И я вздохнула.
– Ладно, хорошо. Идем.
– Ты со мной? Со мной?! Ура!
Этот день я желала заполнить чем-то для себя (помимо разбирательства с оракулом и именем суженого Натали), но вышло, что он запомнился мне походом по магазинам. Я щупала ткани, ждала напарника из примерочной, оценивала наряды – кивала или качала головой.
– А эти брюки? Цвет подходит? Не слишком узкие внизу?
Еще один человек получил возможность быть мальчишкой, и я этому радовалась. Ал мог достигнуть места назначения через портал, попасть сразу за праздничный стол, за которым будут сидеть и мать, и Дилбор. Но выбрал поезд, сообщил – «мне нужно подготовить речь». И это опытный маг…
Мы подходили к процессу без спешки, без торопливости и с любовью. Сколько-то спорили насчет марки и цвета чемодана, вместе составляли список необходимых вещей.
– Чтобы я просто мог взять с полки что-то новое, и понимал, что это понравится не только мне, но и ей…
Шорты пришлось из этой коллекции убрать, рубахи с коротким рукавом тоже.
После я сидела в парикмахерской, наблюдала за тем, как мой напарник преображает стрижку. Он мог бы и магическим путем, но отказался, хотел не снаружи, но внутри ощущать себя на все сто. И мне помнился вкус ананасового лимонада, который я тянула под звук порхающих над его головой ножниц, помнились глянцевые страницы журнала и мысль о том, пойдет ли мне черное платье с золотым широким колье вокруг шеи…
В итоге день упорхнул, как розовая бабочка, – легко и незаметно.
Обняла выбритого напарника я уже за час перед отправлением поезда. Суетились и спешили вокруг те, кто стремился к перрону и с него. Взирал на землю ласковый закат теплого дня.
– Тебя не спросят, почему ты до сих пор один?
– Наверняка.
– Как ты еще не попросил меня поехать с тобой в качестве липовой невесты.
Я думала о том, что подари нам судьба настоящую любовь, мы могли бы быть с Аланом идеальной парой. Но тут выбирать не приходилось.
– В следующий раз так и сделаю, если потребуют её показать.
– Найдешь уже настоящую.
– Может быть.
Меня обняли на прощание тепло, обещали вернуться и слать фото.
Прочь от железнодорожной станции я шагала, заполненная хорошими мыслями.
Оракулу я отсалютовала бокалом с безалкогольным фруктовым вином, глоток которого хотелось сделать по возвращению в офис. Оно бодрило и освежало.
Гном промолчал, за свой кокос он держался крепко. И по виду спал.