Аркадиана

– - Вот, Сергей Ильич, - он сгребает бумажки и собирается конфиденциально поднести вошедшему. Видно, что его распирает от обилия информации. Но Сергей Ильич не реагирует. Он рассматривает меня с такой радостью, что подозрительно, не пьян ли он с утра. Может, ему тоже в самолет, вроде как Мишке...

– - Это сотрудница-то новая, на архив?
– произносит он, одним исчерпывающим взглядом изучив меня сверху вниз, и в обратном направлении. Составив определенное мнение, он милостиво роняет: - Пусть завтра выходит. Компьютер у нас есть?

– - Старый, от Пети... Сергей Ильич...
– эта мумия по-школьному тянет руку, но Сергей Ильич уже величественно, как крейсер, разворачивается спиной. По всему заметно, что время он на пустяки не тратит и чужие советы ему не нужны.

Когда он уже почти в коридоре, меня осеняет. Я же смотрела на днях новости, я же помню!

– - Вспомнила!
– говорю я громко, так, что оба вздрагивают, а я докладываю.
– В штате Мериленд найден поросенок-мутант.

– - Чего?
– спрашивает Сергей Ильич, двигая шеей.

– - В новостях сегодня говорили, - объясняю я. Пусть проверят, сегодня или нет. Найдется и сегодня...

– - Хоть не бегемот, - произносит Сергей Ильич, величественно хмыкая, и пропадает за дверью. Я смотрю на интервьюера. Он смотрит на меня. Оба мы друг другом недовольны. Я чувствую, что, будь его воля, меня за километр от конторы встречали бы с ружьями. Помолчав, он кисло вздыхает и поздравляет меня с успешно пройденным испытанием. Кажется, я добиваю его, машинально говоря "Вас также". Мало, что я каждый год кого-то обижаю восьмого марта... Нет, к воспитанию нужны мозги, отсутствие не компенсируется.

Но в целом мне повезло. Какой живой человек понравится нетопырю? Спорю, для того его и держат, чтобы всяк сюда входящий сразу терял надежду....

Я завтра выхожу на работу! Совсем как настоящая! Стоп, сколько мне будут платить? Стоя на шумном тротуаре, я вспоминаю, что о зарплате речь не шла... Патологическая дура, не узнала самого главного... Неважно, не меньше же девяти тысяч Георгия Александровича... Теперь хоть есть шанс, что мама будет уважать... Я могу ей позвонить и как бы между делом сказать: да я тут работу нашла... И Ленке сказать, и Марику. Пусть знают!

Но звонить маме не приходится, потому что не успеваю я дома раздеться, как она сама звонит.

– - Ну как ты себя чувствуешь?
– спрашивает она, и я слышу холодок в ее голосе. Она чем-то недовольна. Иногда я даже устаю от того, что мной сплошь и рядом недовольны, а точную причину я не знаю.

– - Хорошо, - говорю я бодро.

– - Ты уже поправилась?
– холодок усиливается. Кажется, она недовольна тем, что ее напугали, а тут выясняется, что я жива-здорова, и даже весела.

– - Да, - говорю я, спохватываясь.
– Кажется, прошло. Тогда Вера неотложку вызывала, но сейчас прошло.

– - Прошло? По-моему, ты могла бы позвонить. Мы тут волнуемся...

– - Извини, - говорю я, снижая радость в голосе на несколько заметных градусов. Вообще-то они могли и сами позвонить тоже. Все-таки это мне было плохо. Но они заняты, а я дурака валяю...

Просто так меня не извиняют. Мама считает, что я должна быть наказана, а если она так считает, то доведет наказание до конца.

– - Твоя эта Вера тоже хороша. Что ей от тебя нужно? Позвонила, ничего не объяснила, бросила трубку...

– - Извини, - повторяю я.
– Но я тогда не могла говорить.

– - Мне это не нравится, - повторяет мама.
– Совершенно не нравится, - она делает паузу.
– Нам нужна твоя помощь. Ты можешь нам помочь?

Она спрашивает таким голосом, что отрицательный ответ невозможен.

– - Я звонила все утро, но тебя же не застать, - добавляет она с обидой.

У меня внутри все обрывается. На редкость невовремя. Ведь мне завтра на работу! А если я откажу... это будет что-то невообразимое.

– - А что надо делать?
– говорю я. Вероятно, я говорю убито, и мама это слышит.

– - Нет, если тебе это так трудно, то не стоит.

– - Что надо делать?
– повторяю я в отчаянии.

Мама обиженно молчит.

– - Я записалась к зубному, - говорит она.
– Нужно, чтобы кто-нибудь посидел с ребятами. У меня выпала пломба, у меня совершенно...

– - Когда?
– спрашиваю я.

– - Для тебя это имеет такое значение? Ты так занята?

– - Ну мам, ну когда, - говорю я умоляюще.

Мама снова молчит.

– - У меня талончик на три часа, - говорит она наконец.

– - Когда? Сегодня?
– спрашиваю я облегченно.
– Ну сейчас я приду.

Кажется, мама тоже веселеет. Даже может быть, меня прощает. Во всяком случае, голос становится обычный.

– - Я тогда собираюсь, - говорит она, и я чувствую, что она тоже радуется.

Когда я кладу трубку, я вспоминаю, что меня не спросили, почему я вызывала неотложку. Скорее всего, мама не поверила. Она-то знает, как я умею придуриваться. Ее это всегда огорчало... Хорошо, Ленка на меня непохожа, одно мамино утешение...

Я выбегаю на улицу. Интересно, а где черти носят Ленку. Где носит мать двоих детей... Конечно, допускаю, что от этих разбойников иной раз хочется застрелиться. Или она тоже вышла на работу? Нет, не может быть. Митроше еще и года нет... Нет? Я быстро вспоминаю... Нету ему года... Надо быть совсем сумасшедшим, чтобы назвать сына Митрофаном. Заранее обрек ребенка на страдания. Зачем Марику понадобилось быть православнее всех православных, я не понимаю. Назвал бы тогда уж Ваней, дешево и сердито... Впрочем, у Марика на педагогической почве много заскоков бывает. Первое, чему он научил старшенького, Лютика, это ругаться матом. По словарю. Подозреваю, у самого Марика знания по части сакральных народных откровений на нуле. Вообще самообразование вокруг так и кипит, все чему-то учатся, кто-то - искусству любви, как Саша, кто-то - неформальным диалектам... Зато у Лютика такая подготовка, что можно его хоть сейчас ставить бригадиром асфальтоукладчиков. Справится, как воды выпить... Правда, в школе у ребенка проблемы. Учителя никак не верят, что его отец - научный работник, на вокзального грузчика его незримый образ больше смахивает. Марик объясняет, что это вроде прививки. Дескать, ребенка нужно подготовить к стране, в которой ему жить. Большой интеллектуал...

Мама встречает меня уже одетой, с голубым шарфиком и с сумкой на плече. Шарфик ей очень идет. Младшенькие вьются в прихожей: и Лютик, который уже опрокинул какую-то коробку, и молчаливый Митроша, который учится ходить. Представляю, что будет твориться в квартире, когда Митроша заговорит. Хороши будут диалоги между детишками...

– - Их нужно будет покормить, - говорит мама.
– В холодильнике Митрошин суп и яблочко в банке. Памперсы там в шкафу...

– - А этого чем?
– спрашиваю я и ловлю Лютика за подтяжку. Он ходит в папиных подтяжках, чтобы штаны не сваливались.
– Привет! А кто я есть? А есть я Лютик...