Аркадиана

Лютик вырывается.

– - Я не намереваюсь ничего есть!
– гордо заявляет он и исчезает в комнате.

– - С ума сойти, - говорю я.
– Он не намеревается...

Митроша в это время колотит меня игрушечным зайцем по ноге. На личике у него отражается какой-то мыслительный процесс.

Мама уходит. Я иду следом за Лютиком в комнату, Митроша ковыляет сзади с зайцем, периодически замахиваясь, не попадая и теряя равновесие. Я сажусь на диван и отбираю зайца. Митроша с визгом кидается возвращать собственность. Хорошо, что он перестал тыкать пальцами в глаза и уши окружающих. Одно время была у него такая манера. Весь в папу, исследователь... Зайца приходится вернуть, и Митроша обиженно отходит в сторону, сунув зайцыно ухо в рот.

– - Милый, - говорю я, - Ты бы поиграл чем-нибудь. Где твои игрушки? Где Митрошины игрушки? Ну-ка давай поиграем...

– - Дурак, - презрительно изрекает Лютик, глядя на младшего брата.

– - Чем он обычно играет?
– спрашиваю я.

– - Там его газеты, - поясняет Лютик.
– Он их рвет.

Я иду в соседнюю комнату. Когда-то она была наша с Ленкой, а сейчас отдана братьям-разбойникам. На диване действительно огромный ворох драных газет. Терзали их с особой жестокостью.

– - Мда, - говорю я.
– Развивающее занятие для ребенка... А игрушки-то где?

В коробке находятся игрушки. Я тащу их в комнату, вываливаю на ковер и сажаю туда же Митрошу.

– - Ну-ка займись, - говорю я. И Митроша вроде как действительно занимается. Вздохнув с облегчением, я обращаюсь к Лютику:

– - Ну? А с тобой мы чем займемся? Хочешь порисовать?

– - Я уже устал вам всем объяснять, - цедит Лютик.
– Я терпеть не могу рисовать.

Нестандартный ребенок, ничего не скажешь.

– - Ну а почитать?
– предлагаю я.
– В слова там поиграть, я не знаю... Или в домино? В домино ты играешь? А в дурака?

– - В дурака?
– говорит Лютик, оживляясь, и косится на Митрошу. Во взгляде у него появляется какая-то кровожадная заинтересованность.

– - Ну да, в карты, - говорю я.
– Не умеешь? Давай покажу.

Лютик уходит за картами. Я смотрю на Митрошу. Оказывается, он успел за полминуты вытащить все барахло из нижнего отдела стенки. Барахло приходится отобрать и запихнуть обратно, хотя я понимаю, что это ненадолго. Стенка не запирается.

Как играть в карты, Лютик схватывает на лету. В течение минуты. Сообразительный мальчик, способный, весь в папу... Митроша подбирается к нам, хватает одну карту и засовывает в рот. Лютик возмущенно кричит. Митроша пускает слюни.

– - У него зубы режутся?
– спрашиваю я Лютика. Лютик не знает.
– Где его соска?

Соска находится в углу - грязная и облепленная пылью. Я иду ее мыть. Лютик тащится следом.

– - Мама говорит, что мыть нельзя, - заявляет он голосом опытного ябеды.
– У него должен вырабатываться иммунитет.

– - Ну, иммунитет пусть и вырабатывается при маме, - говорю я и полощу соску под краном.
– А мое дело маленькое.

Лютик смотрит на меня с большим подозрением. Я уже чувствую, как он меня заложит всем и каждому. Но думаю, что от мытья соски ребенку большого вреда не будет.

Соску Митроша задумчиво грызет, и тут же выплевывает на пол (в самую грязь). И снова хватает карту.

– - Ты дурак!
– кричит на него Лютик. Митроша жалобно растягивает ротик и пускает слюни. Назревает конфликт.

– - Может, его покормить?
– спрашиваю я Лютика.
– Митрош, хочешь поесть? (Митроша не отвечает, и я принимаю молчание за знак согласия).

– Пойдем поедим, дорогой...

Митроша ведется на кухню заодно с Лютиком, который должен показать, где что лежит. Лютик недоволен, но нехотя идет. На кухне Митроша засовывается в стульчик, а я лезу искать еду.

– - Ну что?
– спрашиваю я.
– Что кому?

– - Во-первых, я сказал пирог!
– категорически заявляет Лютик, который уже сидит рядом с Митрошей. Что во-вторых, он не уточняет.

– - Серьезный ты мужчина...
– вздыхаю я.

Я достаю из холодильника кекс для одного и яблочное пюре для другого, начинаю греть пюре в баночке, и тут Митроше удается ловким движением через весь стол (не представляла, что у него такие длинные руки) схватить здоровый разделочный тесак. Слава богу, он не успевает его донести до зоны непосредственной опасности, потому что я отбираю тесак на полдороге.

– - Э, нет, - говорю я.
– Это, милый мой, не игрушка.

Митроша разражается жутким ревом. Он плачет, дергается, раскачивает стул так, что приходится его извлечь наружу. Он лезет на табуретку. Я перекладываю нож высоко в полку. Митроша пытается ухватиться за дверцы полки. С ним истерика, по щекам текут слезы величиной с горошину. Я пугаюсь. Лютик, кажется, тоже. Он сидит, насупившись, и мрачно смотрит на меня.

– - Папа, говорит, нужно все давать, - заявляет он.

– - Вот папа пусть и дает, - говорю я.
– Не могу я дать ребенку в руки нож!

Лютик боязливо хмурится. Я чувствую, как он будет рассказывать всему семейству, что Митрошу обижали. Митроша беснуется и топает ногами. Я стараюсь его увести, но он вырывается. Пока что я еще сильнее. К еде он уже не испытывает интереса, поэтому я беру Митрошу под мышку, несу в комнату и сажаю в кровать. Истерика продолжается с новой силой. В Митрошином плаче - не просто обида, а какое-то фундаментальное жизненное потрясение. Я чувствую себя преступником и царем Иродом одновременно. Я сажусь рядом. Лютик тоже.

– - Ну что будем делать?
– говорю я растерянно.

– - Надо ему дать, - говорит Лютик.
– Он не успокоится.

– - Да что вы все, сбесились!
– говорю я с отчаянием.
– Ну как я ему нож дам? Ты что?

Лютик молчит. Митроша ревет. Еще немного, и придут соседи. Или сразу вызовут милицию, без визитов. Этот маленький паршивец орет так, будто его режут. Я боюсь, что он повредит себе либо голосовые связки, либо барабанные перепонки. Но сделать уже ничего нельзя. Он вошел в резонанс, и никакими силами его не погасить.

– - Пошли доедать, - решительно говорю я Лютику, и мы уходим.

Когда я нервно, с дрожащими руками, пою Лютика чаем, рев обрывается на высокой ноте. Сердце у меня падает от ужаса. У Лютика, кажется, тоже. Я с надеждой смотрю на него, но Лютик уклончиво отводит глаза. Он не желает быть соучастником.

– - Пойдем посмотрим, - говорю я убито.

Мы на цыпочках заходим в комнату. Измученный моральными травмами Митроша сидит в кроватке и сидя спит. На лице у него нарисовано страдание, он морщится во сне. Я подбираю соску и осторожно прикасаюсь к Митрошиным губам. Митроша в один момент, не просыпаясь, заглатывает соску, причмокивает, личико у него разглаживается, и по нему разливается спокойствие. Его длинные реснички все еще слипаются от слез.