Аркадиана

– - Торопишься?
– спрашивает ее хозяин, обращаясь ко мне. Вид у него довольно свежий, то есть вечеринка была в рамках приличия.

– - Ну как сказать...
– отвечаю я неопределенно.

– - Садись, подвезу.

Я довольно влезаю в машину и откидываюсь на сидение. Остатки семечек приходится опустить в карман.

– - А может, мне в другую сторону, - говорю я.

– - Ничего, я не тороплюсь, - отвечает мне водитель.
– Я сегодня все равно задержался. Надо было привести себя в порядок...

И он трогается с места. Я рассматриваю его краем глаза. На правой руке у него обручальное кольцо (кто бы сомневался, небось, жена с детьми на даче), одет он свободно и не дешево. Летние брюки и шелковистая трикотажная рубашка. Может позвонить себе отсутствие костюма с галстуком... Пока я суммирую наблюдения, он нажимает кнопку, по салону разносятся мерзкие звуки какой-то радиостанции. Как в маршрутке, ей-богу.

– - Между прочим, как тебя зовут?
– спрашивает он.

– - Здрасте, - говорю я.
– Вчера так трогательно познакомились, а ты ничего не помнишь...

Я-то знаю, что его зовут Антон. Если консьержка не путала.

Антон растерян. Он в недоумении оборачивается. Его мысленная ревизия памяти видна невооруженным глазом. Он силится понять, каким образом, будучи не сильно пьяным, он упустил такую подробность.

– - Ну вспоминай, Антоша, вспоминай, - говорю я хладнокровно, поправляя подол.
– Вот и знакомься с вашим братом, только и слышишь на другой день: а ты кто такая? А тебя как зовут?

Он усмехается.

– - Ну до такого знакомства, - говорит он.
– У нас вчера не дошло.

– - А ты точно помнишь?
– спрашиваю я томно.

– - Точно, - говорит он спокойно.
– Кстати, вот я послушал тебя вчера насчет рыжей... теперь сам не рад.

– - Чего ж ты слушаешь, кого попало, - отвечаю я.
– Тебе, знаешь, насоветуют... В таких вещах только себя надо слушать, никого другого.

Он выезжает на улицу, мельком смотрит на меня и фыркает.

– - Шучу, - говорит он.
– И все-таки, как тебя зовут?

– - Ну Ниной, - отвечаю я.

– - Не врешь?

Этот вопрос меня веселит. Даже я таких не задаю. Не все, значит, для меня потеряно.

– - А смысл?
– спрашиваю я.

– - А ты так дружишь со смыслом?
– в тон отвечает он.
– По тебе не заметно.

– - Мало того, что ты склеротик, ты и грубый к тому же, - говорю я.
– Хорошо. Меня зовут Агафоклея.

Он поднимает ту бровь, что с моего бока.

– - Нина мне больше нравится, - говорит он.

– - Тогда чего спрашивать лишний раз?
– говорю я, пожимая плечами.

– - Насчет рыжей я тоже пошутил, - говорит он, глядя на дорогу.
– Не было ни рыжих... ни зеленых... никаких. Я вообще человек добропорядочный.

– - Это что, предупреждение?
– спрашиваю я.

Он усмехается.

– - Настоящих женщин бесполезно о чем-либо предупреждать, - говорит он.

– - Уклончиво, - говорю я, подсчитывая на пальцах варианты значения этой глубокомысленной фразы.
– Ты хоть и добропорядочный, но шулер, - при этом я не выдерживаю и лезу за семечками.
– Я не спросила, у тебя нужно пристегиваться?

– - Как хочешь, - отвечает он.
– Жизнь твоя. Куда едем?

– - Пока в центр, - говорю я.

– А там видно будет.

– - Поехали, альтернатив нет, - говорит он. Я соглашаюсь. Альтернатив действительно нет, дорога до центра одна - Ленинградка, и та в глубоком параличе, как обычно. Я смотрю в окно и попутно заглядываю в кулак, повторяя цвета. Зачем это нужно - не пойму...

– - Что ты замолчала?
– спрашивает он через какое-то время.
– Ты как-то вроде приуныла.

– - Да вот думаю, как общаться с добропорядочным человеком, - говорю я и проверяю, хорошо ли я сделала маникюр.

– - Что, опыта нет?
– спрашивает он.

– - Нет, - говорю я.
– Как-то не попадались... Вот пытаюсь припомнить хоть одного...
– тут у меня портится настроение.

– - Вспомнила?
– спрашивает он, следя за мной.

– - Вспомнила, - говорю я мрачно.
– Отца. Только ты на него не похож.

Мы согласно замолкаем. У меня пропадает охота шутить.

– - Ладно, - в конце концов говорю я.
– Если у меня не дай бог возникнет глубокое чувство, я тебе вовремя скажу, чтобы ты держался подальше.

Он с полуулыбкой думает о своем.

– - Ну одолжила, - говорит он.
– Где ж найдется мужик, который согласится.

– - Ты не знаешь мужиков, - говорю я.
– Там, где дело касается тонких чувств и сложных внутренних переживаний, они бегут прочь как ошпаренные.

– - Тебе виднее, - говорит он, продолжая загадочно улыбаться. На его полном лице улыбка выглядит по-доброму, хотя это может быть обманный эффект от жировых складок. Впрочем, маньяком не выглядит... Глазки ленивые...

Он довозит меня не только до центра, но до самого здания.

– - Спасибо тебе, - говорю я ему с искренней признательностью.
– Ты мне помог.

Я вылезаю из машины, а он кричит вслед:

– - Не забудь, ты обещала зайти, когда никого не будет!

– - Ага, - говорю я, не оборачиваясь.
– Сейчас.

И плюю через плечо. Они по другую линию фронта, вспоминаю я, разглядывая фасад. Все ври. Не вопрос. Будем врать.

Скоро я сижу в крашеной комнатке за круглым большим столом и жду работодателя. Пока его нет, разглядываю произведение искусства в раме. Наверное, это что-то высокохудожественное. Из новой эпохи. В то время как я гадаю, в чем тайный смысл авторской находки, решительно входит молодой мужичонка с перекошенным кислым лицом, как у язвенника, и я его, конечно, забыв о наставлениях, приветствую замечанием:

– - А вы знаете, если эту картину развернуть на девяносто градусов, можно будет увидеть море.

Его передергивает от пяток до макушки, а я, вспомнив Верины инструкции, поспешно замолкаю. Но первое впечатление произведено... на лбу его написано, что эта комната принимала личностей достойнее. Он садится, раскрывает кожаную папочку, и что-то сразу помечает. Я старательно воспроизвожу на лице образ первой пионерки и круглой отличницы. Мысленно повторяю цвета. Может, лучше сразу сказать, что на картине не та цветовая гамма? Нет, лучше не добивать... Красный, желтый, зеленый... как там дальше...