Арменикенд и его обитатели

– Яшар кто такой?

– Киномеханик. Забыл?

– Ааа, ладно, идем в зал.

В шмидтовский клуб родители мне разрешали ходить одному или с друзьями – рядом с домом все-таки. А вот маленький и уютный «Шафаг», один из центральных кинотеатров, мы посещали вместе с бабушкой, которая жила там неподалеку. Смотрели в основном индийские мелодрамы, которые вызывали острый приступ жалости к несчастным героям. Как правило, выходили мы из зала с мокрыми глазами. Там, на экране, было все просто и ясно – где добро и где зло. Завораживали индийская музыка и танцы, яркие наряды, красивые актеры.

В здании «Шафага» при царе находилось что-то вроде церкви - молитвенный дом баптистов.

– Бабушка, а кто такие баптисты? – спрашивал я.

– Секта такая. Да ну их, - отмахивалась бабушка, – нашел, о чем спрашивать. Видела я их часто тут до революции.

– Они в «Шафаге» кино снимали, эти баптисты?

– Нет, молились. Тут у них как бы церковь своя была. Но не нормальная, не православная. Сектанты, одним словом…

У входа в кинотеатр располагался известный на весь город киоск с газированной водой и рекордным количеством сиропов – целой дюжиной! Там работали две сестры – тетя Зина и тетя Соня. Фруктовые сиропы можно было смешивать и попивать с кайфом, особенно в жару, как настоящий безалкогольный коктейль. Пусть за это удовольствие приходилось платить уже не 3 копейки, а целых 5, но мало кто отказывал себе в такой «роскоши».

Мы с бабушкой брали с собой 2-литровый стеклянный графин, заполняли его до самого горлышка и беспрепятственно проносили в авоське в душный зал. Зрители тоже сидели затаренные - с трехлитровыми баллонами, графинами и бутылками лимонада или минералки. Без воды выдержать две серии было тяжело. Особенно летом, в страшную жару.

А спустя много лет, когда завершался трагический исход армян из Баку, в «Шафаге» собрали всех несчастных, гонимых, уцелевших от погромов стариков, женщин и детей. Они три дня спали вповалку в зале, фойе, на подоконниках. Выводили армян сквозь живой коридор солдат внутренних войск под дикие окрики и ругань озверевшей толпы. У кинотеатра изгнанников ждали автобусы, отвозившие их на морской вокзал. Оттуда паромы увозили их из Баку. Навсегда.

<p align="right">

<p align="right">

1998 г.

<p align="center">

Серож

<p align="center">

1

В будние дни весь двор окончательно просыпался от зычного голоса молочника Арменака:

– Мааацони, мааалоко! Самый свежий… Мааацони, мааалоко!

По Арменаку время можно было проверять. Неизменно в 7.30 он появлялся со своей тележкой во дворе. Зазывал покупателей. На заводе давали гудок, означавший начало смены. А через полчаса в школе, что стояла еще ближе к жилым домам - прямо через дорогу, раздавался звонок на урок. Взрослые уходили на свой завод, а дети в школу. Все как всегда.

На зов молочника откликались только старушки и домохозяйки. Они выходили из квартир в байковых халатах и чувяках на босу ногу, с трехлитровыми баллонами в авоськах и алюминиевыми бидонами.

Арменак свое дело знал хорошо – обслуживал быстро и с улыбкой:

– Пусть сегодня твой внук, Зулейха-ханум, получит пятерку по природоведению.

– Эээ, Арменак, что ты такое говоришь! Гасанчик только в первый класс пошел. Какой природоведение! 

Подходила следующая покупательница.

– Софа, вы сегодня такая красавица! Вашему мужу крупно повезло.

– Ну вы прямо скажете, Арменак… Но все равно спасибо за комплимент.

Появлялась еще одна постоянная покупательница.

– Кнарик, матах (ласковое обращение – прим. автора), пусть у твоих дочек кожа будет белая и нежная, как это молоко.

– Лучше скажи, где хлорофос купить. Подсыплю его в молоко и отравлю своего гада.

– Вай, зачем отравить, Серож хороший. Ну, шумный немножко, правду скажу. Но хороший.

Молочник знал постоянных покупателей по именам и даже слегка был посвящен в их семейные дела.

По выходным Арменак не приходил. Поговаривали, что он уезжал в село под Хырдаланом, где держал целую подпольную ферму. И еще говорили, что его вот-вот ОБХСС посадит. Хотя зачем сажать человека, если его жена горбатится на этой ферме, ухаживает за коровами, доит их, а Арменак тоже горбатится и еще сам развозит молоко по городским дворам. И всегда свежее. Это у Абдула в продмаге на углу все быстро скисает, особенно в жару. И вечно мухи зеленые сидят на вонючем сыре.

Да, пунктуальный старый молочник служил вроде ходячего будильника. Воскресным же утром двор просыпался, как обычно, от хриплого крика Серожа:

– Где Серож не пройдет – его автоген пройдет!

Наверное, в этой странной формулировке таилась вся жизненная философия Серожа. Мол, преодолею любое препятствие, на моем пути не должен стоять никто и ничто. Бесполезно.

Про автоген он не зря упоминал. Серожа на заводе называли сварщиком от Бога. Он не боялся струи огня, накаливания высокой температуры - с металлом вообще был «на ты». Как писала заводская многотиражка, Серож обладал «привычкой к металлу». Сколько труб на заводе он сварил, сколько планов и соцобязательств выполнил и перевыполнил! Слов нет, работу свою он знал и любил. С газосварочным агрегатом и с небрежной улыбкой на лице проходил он по заводским цехам, тянул за собой на тележке два баллона - синий и белый, с кислородом и ацетиленом. Сварщик направлялся туда, где срочно требовался его огненный талант.