Арменикенд и его обитатели

Варвара Петровна работала на заводе кадровиком. Не одного пришлось за пьянку уволить. А этот Серож, паразит, в ударниках социалистического труда, прости Господи, ходил. Русский Иван уйдет в запой – не остановишь. А этот сварщик на работе – ни-ни, ни грамма. Зато на выходные вдоволь напивался и измывался над своей семьей. Хоть на 15 суток гада сажай. По-другому он не понимал.

Кнарик оставалось только проклинать мужа, провоцируя его, и терпеть. А он, когда выпивал, то скандал устраивал. И все посреди двора, ему публика нужна была. Выходил из парадного и начинал выдавать. Про Кнарик, севшую ему на шею, про ненасытность женщин вообще.

– Это не жена – хаясыстка (скандалистка – прим. автора). Только орать умеет. Зырт (шиш – прим. автора) тебе, а не квартальная премия! – Серож поворачивался в сторону своего окна и показывал кукиш.
– Жировку (квитанция из домоуправления – прим. автора) принесли – Серож за квартиру плати. Дочкам кримплен нужно – Серож, деньги давай. А я что, печатный станок Госбанка?! У меня дашбаш (халтура – прим. автора) нет, я не взяточник какой-нибудь. Серож - рабочий человек!

Сварщик делал паузу. Потом вновь поворачивался к своему окну.

– Я тебе не фармазон какой-то! Сама такая пинтишка (грязнуля – прим. автора), дома бардак, про веник вообще забыла… Готовить не умеет… Зачем я вообще женился на этой дуре?! Ничего, ничего… Сейчас чарыхи (обувь – прим. автора) надену, «Макнамара» надену и пойду на Торговую чувих клеить. Это голодушникам районским и чушкам девушки не дают. Серожу дадут, - ухмыльнулся оратор, явно довольный собой.

– Серож, дети кругом, как тебе не стыдно!

– Пусть будет стыдно их педагогам, что таких дебилов учат.

Дети во дворе смеялись от души. Особенно мальчишки. Дочки Стелла, Венера и Анжела стыдливо опускали головы…

К слову сказать, никаких стильных чарых у Серожа не было, как и фирменных очков «Макнамара». Одевался Серож своеобразно. Можно сказать, что гардероб у него отсутствовал. На наряды для дочек и даже для жены он денег не жалел. Кнарик вечно у спекулянтов модные вещи доставала. То кримпленовую кофточку, то духи польские, то югославские туфли на каблуках… Мужа лишь однажды попыталась приодеть, но он такой скандал устроил:

– Ай, ахчи (обращение к женщине – прим. автора), Серож, что тебе, стиляга?!

Никакой мужской одежды, кроме заводской спецовки, в доме не водилось. На работу он в ней ходил. В холодную погоду сверху ватник надевал, в котором из Баиловской тюрьмы вернулся. Ватник берег, как семейную реликвию, в память о своей драматической судьбе. А дома газосварщик ходил в пижамных штанах в голубую полоску и застиранной белой майке без рукавов. В этом одеянии (плюс ватник осенью и зимой) он появлялся на людях. И лишь однажды, на собственной свадьбе, Серож облачился, по настоянию Кнарик, в костюм, который одолжил ему сосед Мартиросов.

Серож выходил из дома и направлялся к беседке, где по вечерам собирались мастера и любители настольных игр - нардисты, шахматисты и доминошники. Играли там только «на интерес». Серож предпочитал нарды. Когда выигрывал, что случалось крайне редко, возвращался домой и пил за победу водку. Когда проигрывал – тоже пил. Теперь уже дешевый портвейн «Далляр».

В беседке Серожа недолюбливали. Играл он неважно, а шуму от него было много. Особенно задумчивым шахматистам он мешал.

– Еще тот фраер не родился, который у Серожа марс выиграет! – приговаривал он, бросая зары.

Что правда, то правда. Марс взять у Серожа никому не удавалось. Даже в безвыходной ситуации он бросал нужные зары и чудом спасался. Везунчик…

Во дворе Серожа не любили еще по одной причине. Летом Пал Палыч, работавший до пенсии киномехаником в заводском клубе, устраивал для всего двора бесплатный сеанс. Списанным кинопроектором он обзавелся перед самой пенсией. Бобины с кинолентами доставал по знакомству. Вот и начал крутить фильмы. На глухую стену дома Пал Палыч вывешивал белую простыню. А напротив, метрах в тридцати, устанавливал на тумбочке аппаратуру. Народ выходил из своих квартир с табуретами, стульями и семечками.

К кино Серож относился с безразличием. Ему нравился только один фильм – про восстание Спартака. Он вообще уважал мужчин за храбрость, дерзость и свободолюбие. Раб, который не хотел оставаться рабом, превратился в его кумира. А Кирк Дуглас там играл – ну просто красавчик! Серож три раза смотрел «Спартака» и еще бы столько раз посмотрел.

Как правило, он появлялся, когда фильм уже шел. Пристраивался на корточках в первых рядах, где сидели дети на пластмассовых стульчиках. Закуривал свой «Беломор». А потом начинал комментировать происходящее на экране:

– Ара, Яша, такой телке надо сразу пистон вставить куда надо, а не цветы ей дарить… Ну и фраер!

Мужчины снисходительно посмеивались, женщины, напротив, возмущались. Серож докуривал сигарету, сплевывал сквозь зубы и уходил к себе. Скучно ему становилось на людях…

Единственным взрослым человеком во дворе, который не имел к Серожу никаких претензий, считался Фаик из третьего подъезда.

Наверное, потому, что редко они сталкивались. Фаик слыл известным всему Арменикенду наркоманом. За анашу его сажали, потом выпускали, потом опять сажали. На свободе Фаик имел интерес к Кубинке, где можно было купить все на свете. Там он и ошивался круглыми сутками. Домой возвращался за полночь и крайне редко появлялся во дворе. Когда выходил, шел к гаражам, садился на корточки и молча смотрел в одну точку.

Пацаны подходили близко-близко, наклонялись над застывшим в оцепенении Фаиком и смотрели в его красные зрачки. Спорили – моргнет или не моргнет?

Серож уважал Фаика за судимость («Настоящий мужик должен тюрьму пройти и автоген в руках держать!») и где-то даже жалел. Он подходил с бутылкой «Бадамлы» к соседу, находившемуся в прострации, присаживался рядом на корточки…

– Сколько раз говорил ему, чтобы бросил курить анашу. Лучше пить, чем эту гадость курить, - доставая из кармана «Беломор», вздыхал Серож.

Покурив, оставлял возле Фаика бутылку минералки и уходил.