Арнайр
Шрифт:
Маркус понял. Джармод не просто проверял его. Он показывал ему возможность. Способ скрыться от обнаружения, быть "невидимым" для сил, ищущих резонанс, страх, жизнь. Как Вестник Бури? Или как то, что скрывалось за его спиной?
Война между тем катилась вперед. Вести с фронта были мрачными. Боргун, возглавив ударный кулак, пытался пробиться к Падшему Камню, но силы Горна, усиленные своими "теневыми зверями" и разрушительным резонансом шаманов, оказались крепким орехом. Город превратился в крепость, изрыгающую черные лезвия и волны голодной пустоты, выедающей силу атакующих. Потери росли. Успехи были мизерными –
Хельга, мастер интриг, работала в тени. Пошли слухи о внезапной смерти одного из второстепенных вождей Дарканов на западных рубежах – явно ее почерк. Но прочного союза между Горном и Ульем разорвать не удавалось. Их связывало нечто большее, чем договор – общая выгода от слабости Арнайров, или нечто более темное?
И однажды, когда Маркус, изможденный, пытался расшифровать запутанные символы на обломке ритуального барабана шамана Горна, в Архив вошла Ариэль. Бесшумно, как всегда. Ее взгляд, лишенный прежней хищной игры, был серьезен.
«Твой мальчик,» – произнесла она тихо, игнорируя Джармода, будто его не существовало. «Торвин. Он... изменился.»
Маркус поднял голову. «Что случилось?»
«Ничего. И все. Он вышел из своей комнаты. Сам. Стоит во внутреннем дворе. Смотрит на восток. Туда, где горит Штормовой Утес. И... улыбается.» В голосе Даниэль впервые прозвучало что-то, кроме холодного расчета. Настороженность. «Не детской улыбкой. Старой. Очень старой. И холодной, как глубина зимнего озера.»
Ледяная игла вонзилась Маркусу в сердце. Он вспомнил тот миг в коридоре, отражение в пустых глазах. И ощущение чего-то чужого.
«Он не смотрит на пламя, Маркус,» – добавила Ариэль, ее слова падали, как камни. «Он смотрит сквозь него. Туда, где Падший Камень. Где Вестник Бури. Как будто... видит их. Или... его видят.»
Джармод медленно повернул голову. Его каменное лицо оставалось неподвижным, но в воздухе повисло напряжение, острое, как лезвие.
«Контрольный пост у его покоев докладывал – никакой ментальной активности, никаких сигналов,» – произнес он, но это звучало не как опровержение, а как констатация загадки.
«Некоторые сигналы не фиксируются обычными кристаллами, Четвертый Старейшина,» – мягко парировала Ариэль. «Особенно если они... резонируют с чем-то вне наших пониманий. С чем-то вроде того, что съедает наши камни.» Она посмотрела на Маркуса. «Твой "пустой сосуд" перестал быть пустым, Маркус Арнайр. Кто-то... или что-то... начало им пользоваться. И оно смотрит на войну с интересом.»
Маркус встал. Усталость как рукой сняло, сменившись ледяной волной тревоги. Торвин был не просто слабым звеном. Он стал дверью. Дверью, через которую в сердце Аргоса могло заглянуть нечто невообразимое. И первым признаком стала эта ледяная, древняя улыбка, обращенная к пламени войны.
«Надо к нему,» – сказал Маркус, глядя в непроницаемые глаза Джармода. Не прося разрешения. Констатируя необходимость.
Джармод молчал секунду, две. Его взгляд скользнул по лицу Ариэль, затем вернулся к Маркусу. В этой паузе читалось взвешивание рисков: опасность Торвина против опасности самого Маркуса, получившего доступ к "двери".
«Под моим наблюдением,» – наконец произнес он. «И с полным подавлением любой твоей активной Гармонии. Ты – сканер. Не более.»
Маркус кивнул. Подавление означало боль, сжатие воли, но другого выхода не было. Он должен был увидеть. Увидеть,
что поселилось за глазами мальчика, которого он не смог защитить до конца. Увидеть врага, который, возможно, уже был внутри стен.Война шла не только у Падшего Камня. Она подбиралась к самым стенам Аргоса, и ее авангардом мог быть безмолвный мальчик с ледяной улыбкой. Подготовка к обороне требовала теперь не только карт и анализа резонансов, но и готовности посмотреть в бездну, заглянувшую к ним в дом.
Глава 31 Прорыв
Внутренний двор Цитадели встретил их неестественной тишиной. Не тишиной покоя – а гнетущим затишьем перед бурей. Воздух вибрировал от отдаленного гуля тревоги, идущего из глубин Аргоса, и пахнул не привычной горной свежестью, а гарью и… чем-то едким, металлическим, чужим. Слуги и воины Внешнего Круга толпились по краям, сбившись в кучки, их лица были бледны, глаза широко раскрыты от ужаса. Они не смотрели на восток, на багровое зарево Штормового Утеса. Они смотрели в центр двора.
На Торвина.
Мальчик стоял, как статуя, лицом к пылающему горизонту. Его поза была неестественно прямой, лишенной детской неуклюжести. И он улыбался. Эта улыбка заставила Маркуса сжаться внутри. Она не была злой или радостной. Она была… старой. Бесконечно древней и бесконечно холодной. Как трещина во льду над бездонной пропастью. В его пустых глазах, обычно тусклых и невидящих, теперь мерцал отраженный огонь пожаров – но не как свет, а как холодные, далекие звезды в бездне.
Даниэль стояла чуть в стороне, ее теневая фигура казалась плотнее обычного, а взгляд, всегда аналитический, сейчас был острым, как отравленная игла. Она следила не только за Торвином, но и за реакцией окружающих, за шепотом страха, который витал в воздухе – питательная среда для чего-то ужасного.
Джармод шагнул вперед, став между Маркусом и мальчиком, его каменная невозмутимость была живым упреком всеобщей панике. «Подавление активно,» – его мысленный приказ обжег сознание Маркуса, как раскаленный прут. Боль сжала виски, Гармония внутри него, только что встрепенувшаяся при виде Торвина, была грубо втиснута в узкие, невидимые оковы. Он мог только смотреть. Чувствовать. Не действовать.
Маркус сделал шаг, ощущая, как взгляд Джармода впивается ему в затылок, сканируя малейшую попытку сопротивления подавлению. Он подошел к Торвину, медленно, стараясь не спугнуть… что бы это ни было. Он опустился на одно колено, пытаясь встретиться с этим ледяным, звездным взглядом.
«Торвин?» – его голос прозвучал хрипло, чужим даже для него самого.
Глаза мальчика медленно, очень медленно сместились с горизонта на Маркуса. Улыбка не дрогнула. В этих пустотах не было узнавания. Был… интерес. Как у энтомолога, рассматривающего редкого жука. Интерес бездушный, оценивающий.
Холод.
Он ударил Маркуса не как температура, а как физическая сущность. Волна ледяного, чужеродного безразличия, исходившая не от тела мальчика, а из той бездны, что глядела его глазами. Это был не ментальный удар Элдина. Это было прикосновение иного. Прикосновение Глубины. Голодной пустоты, которая пожирала связи – связи между частицами камня, связи между мыслями, связи между душами.
И в этом холоде, в этой пустоте, Маркус увидел.