Багровая река

— Да?

— Во сколько ужин в пятницу?

14. ВЭНС

Семья Иден была шумной.

И дело было не только в громкости — хотя за ужином их смех мог заглушить всё вокруг. Они были громкими в своих улыбках, объятиях, в своей любви.

Я уже давно не бывал на семейных ужинах Саттеров. Может, память меня подводит, но единственный раз, когда моя семья была громкой, — это тот самый последний ужин, когда всё пошло наперекосяк. И это был не тот хороший шум, который царил у Иденов.

Идены были «хорошим» шумом.

Энн и Харрисон сидели по разные стороны обеденного стола. Между ними расположились их дети и внуки.

Сам стол — гладкий, из чёрного орехового дерева, с подходящими стульями — был новым. На нём не было ни вмятин, ни царапин, характерных для мебели, которая повидала много семейных сборов. Он был чуть великоват для комнаты, но, видимо, его покупали с расчётом на такое количество людей.

Большая семья нуждалась в большом столе. Даже если за ним было тесно, Энн и Харрисон явно хотели, чтобы у каждого здесь было своё место. Даже для самых маленьких с их высокими детскими стульчиками.

Неудивительно, что родители Лайлы оказались хорошими людьми. Энн встретила меня с объятиями, Харрисон — крепким рукопожатием. А потом появились её братья и сёстры — любопытные, но не навязчивые.

Они задавали вопросы, но не лезли в мою личную жизнь. Они узнали, что я предпочитаю виски пиву, люблю стейки средней прожарки и что мой любимый цвет — голубой.

Цвет глаз Лайлы.

Хотя, когда Элоиза спросила меня об этом, я не уточнил.

— Синий был бы хорошим выбором, — сказал Нокс.

— Но я не хотела синий, — Энн гордо подняла подбородок. — Я хотела жёлтый.

— Но это не жёлтый, мам, — возразил он.

— Конечно, жёлтый, — Энн недавно покрасила гостевой туалет в коридоре. Сегодня все впервые увидели результат. — Этот цвет называется «горчичный». А горчица жёлтая.

— Больше похоже на цвет детской неожиданности, — бросил Гриффин.

— Грифф, — возмутилась Уинн.

— Что? Это правда.

— Это не цвет детской неожиданности, — Энн фыркнула и поправила Эмму, дочь Гриффа и Уинн, у себя на коленях. — Меняй подгузник своей дочери время от времени, и почувствуешь разницу.

Гриффин только рассмеялся и покачал головой, скорчив гримасу своему двухлетнему сыну Хадсону, который устраивал жуткий беспорядок в своем детском кресле с помощью пластилина.

Некоторые отцы избегали смены подгузников, но мне казалось, что ни один из мужчин за этим столом не уклонялся от этой задачи.

— Всё-таки он немного похож на цвет детских какашек, мам, — вставила Талия, положив руку на свой беременный живот.

Она и её муж Фостер ждали мальчика. Среди вариантов имён были Кейден и Джуд. Я бы проголосовал за Джуда.

— Неужели у всех моих детей дальтонизм? — возмутилась Энн. — Это жёлтый!

Харрисон сдерживал смех, прячась за бутылкой пива.

— На самом деле он не так уж и плох, — сказал Джаспер, обнимая Элоизу за плечи.

Он почти не отходил от неё. А если был рядом, обязательно дотрагивался.

Я уже сталкивался с подобными постоянными прикосновениями раньше. Одержимость Джаспера Элоизой поначалу застала меня врасплох. Может, из-за личного опыта, но волосы у меня на затылке вставали дыбом, пока я почти постоянно наблюдал за ними краем глаза.

Но после нескольких часов, проведенных вместе, я понял, что мужду ними не то же самое, что между Андреей и Брэндоном.

Джаспер прикасался к Элоизе не из желания владеть ею, контролировать. Он прикасался к ней так, словно она была его связующим звеном с землей. Как будто без нее его унесло бы ветром. Он любил ее.

За этим столом было много любви.

Им повезло.

— Спасибо, Джаспер, — сказала Энн с гордой улыбкой.

— Подлиза, — пошутил Нокс. — Цвет ужасен.

— Не ужасен, — мягко улыбнулась Энн Мемфис, жена Нокса. — Мне тоже нравится.

У Нокса и Мемфис на руках были дети. Мемфис кормила их младшего сына, Харрисона Идена, из бутылочки. Нокс гладил по спине их старшего сына.

Дрейк заснул около часа назад, несмотря на весь этот шум. Мы доели десерт. Грязные тарелки все еще были на столе. Он съел свои брауни и мороженое, а затем забрался в объятия Нокса. Положил голову на плечо отца и через пять минут отключился.

— Проведём голосование, — сказала Энн и повернулась к Фостеру. — Тебе как?

— Мне нравится, — ответил он, быстро обменявшись взглядом с Джаспером.

Сегодня вечером я узнал, что они работали вместе много лет, пока Фостер был в UFC. Джаспер был тренером Фостера, пока тот не ушел на пенсию, и оба они переехали в Куинси примерно в одно и то же время.

Этим вечером они обменивались несколькими взглядами, и через этот стол летели невысказанные послания.

Когда-то давно у меня была такая дружба. Братство.

С Кормаком.

Лайла положила руку мне на бедро под столом, и ее нежное прикосновение прогнало воспоминания о прошлом.

Я накрыл ладонью костяшки ее пальцев, рисуя круги на ее коже большим пальцем.

— Лайла? — Энн подняла брови. — Твоё мнение?

— Не думаю, что это цвет детских какашек, мам. Больше похоже на гороховый суп.

Челюсть Энн отвисла.

— Он не зелёный.

— С зелёным оттенком.

Я стиснул зубы, борясь со смехом, который не смогли скрыть братья Лайлы.

— Вэнс? — Энн обратилась ко мне с мольбой в глазах.

— Жёлтый, — соврал я. — Определённо жёлтый.

Хотя это был точно горохово-какашечный цвет.

Её лицо засияло от счастья.

Так же, как и лицо Лайлы. Она улыбнулась, понимая, что я солгал ради её матери.

— А нам точно нужно голосовать? — спросил Матео. — Я тебе сразу скажу, как всё будет. Твои дети ненавидят этот цвет. Твои зятья и невестки тоже его ненавидят, но слишком тебя любят, чтобы сказать правду.

— Значит, ты не только критикуешь мой вкус, но и заявляешь, что не любишь меня? — Энн схватила тканевую салфетку и швырнула её в его голову. — Уходи! Ты мне больше не сын.