Барин-Шабарин 7

Эта война уже менее благородна, чем предыдущие. Рыцарства здесь нет, лишь подлость. Начиная с политиков-лгунов, заканчивая отдельно взятым вражеским солдатом, пришедшим не только бить русских, но и нажиться на нас.

Сейчас лишь холодный расчёт и рационализм играют роль. А ещё хотелось бы, чтобы и государь, и все русские чиновники поняли, что наступает эра войн, когда воюют не только солдаты и офицеры и матросы. Воюет конструкторская мысль. Пусть здесь нет Козьмы Ивановича, моего главного инженера и конструктора, но и он прямо сейчас воюет. Потому как мне удалось подстрелить уже двоих английских солдат и подранить одного офицера из той эксклюзивной винтовки, что была сделана Козьмой для меня лично.

Я, кстати, отписался ему, что, несмотря на проблемы с пружинами, магазинная винтовка показывает себя с хорошей стороны. Скорострельность, несмотря на недоработки, всё равно является преимуществом. Пусть пришлет еще, даже если в наличии только экспериментальная дюжина винтовок.

— Эко бегут быстро! — подал голос один из стоявших неподалёку офицеров.

Действительно, Елисей с двумя бойцами показывал сейчас неплохое время для спринтеров. В нашей подготовке есть и такая дисциплина, как быстрый бег. Существуют нормативы в беге на сто, двести и четыреста метров. Так что я уверен, что благодаря физической подготовке прямо сейчас трое моих бойцов выигрывают себе секунду за секундой. Они, несмотря на то, что от вражеских позиций до раненных расстояние меньше, чем от нас, все равно Елисей с двумя бойцами опережает врага.

— Бах-бах-бах! — почти не прекращаясь, звучали выстрелы в сторону всё ещё пытающихся эвакуировать своих подранков англичан.

— Зверство. Почему не дать забрать раненых?! — зло выпалил один из офицеров.

Вот оно — благородство, которым славен русский офицер. Французы пришли бить варваров? Так эти варвары, мы, уже более ста пятидесяти лет учатся морали и милосердию у якобы цивилизованных европейцев. Учатся русские офицеры во многом по книжкам или высказываниям, которые идеализируются, но мало имеют общего с реальностью.

И получается так, что русский офицер более цивилизован, чем любой из европейцев. Когда у англичан есть возможность убить врага, они не останавливаются ни перед чем. Они убивают. Ибо закон войны суров: нужно убить врага, чтобы не быть убитым самому.

— Заряжай мортиры! Трубка на версту по неприятелю! — стал выкрикивать вице-адмирал Нахимов.

Я понимал, что он делает. Он решил поддержать моих ребят, ударив по позициям англичан, сбивая с них любое желание вытащить своих раненых. Хотя что-то они слишком многим жертвуют, чтобы вытянуть подстреленных нами людей.

— Что ты делаешь? — вырвалось у меня, когда я смотрел в бинокль за действиями Елисея.

Конечно же он меня не слышал. Но должен же был понимать, то мне, нам, не нужен тот, в непонятно в каком мундире человек, что был в группе с офицерами. Двоих могут и не дотащить. Но Елисей не слышал моих слов, он был на месте и действовал.

— Ба-бах! Ба-бах! — не прекращающиеся винтовочные выстрелы перекрыл гром русских мортир.

Бомбы по большой дуге, навесом, устремились на вражеские позиции. Разрывы уже скоро последовали. И пусть накрытие скопления врага не произошло, но англичане спрятались за свои укрепления и выжидали.

А в это время Елисей с двумя бойцами уже тащили в нашу сторону двоих подранков.

— Волк, берёшь двоих, и быстро помочь Елисею! — приказал я одному из бойцов.

То, что в моём полку используются позывные, тоже будет откровением для Нахимова. Но так проще и быстрее обращаться в бою. Тем более, что у меня процентов двадцать всего личного состава — Иваны да Фёдоры.

Англичане ещё попробовали сделать одну попытку. Отчаянная группа человек из десяти выбежала из укрытия и направилась в сторону Елисея и тех англичан, которых тащила его группа. И почему же всё-таки настолько есть желание отбить наших пленников? Ведь не звери мы, право слово. Можем и на обмен пойти, что-то выторговать за пленных. Наверняка уже хватает русских офицеров, которые томятся в английском и французском плену.

— Бах-бах-бах! — вновь отработали стрелки.

Группа английских солдат с двумя офицерами приблизилась на расстояние менее четырёхсот метров в своей погоне за Елисеем. А это расстояние… Нет уже больше тех отчаянных англичан.

— Почему ослушался приказа и стал тащить двоих? — вместо слов восхищения или благодарности я начал отчитывать Елисея.

— Ваше превосходительство, был дан приказ взять главного английского офицера. Вот он, — Елисей указал в сторону английского полковника. — Но этот английский офицер только сопровождал другого господина. Я не понял, кто из них главный. Так что я посчитал нужным взять обоих. Готов понести любое справедливое наказание.

Всё же молодость в Елисее ещё имеется. Вот сейчас он несколько перегнул палку. Чувствует себя победителем и даже какой-то вызов что ли бросил мне. Ну ничего, с ним мы и потом поговорим, не обсуждать же свои внутренние вопросы в присутствии различного рода офицеров, которые всё ещё охают, ахают и выражают крайнюю степень скептицизма. Мол, только божественное проведение виновато в том, что все удалось. А так… Безрассудство чистой воды, а не успешные действия. Но… завидуют!

— Представьтесь! — подошёл я к тому самому неизвестному англичанину.

Его можно было бы спутать с английским офицером, вот только не было никаких знаков отличия. А костюм, который был на мужчине, скорее стилизован под армейский, чем армейским является. Да и сразу видно, что человек не бедный передо мной: отличная ткань, золотые пуговицы, шёлковая рубаха с серебряной вышивкой.

— Вы не имеете права со мной обращаться как с военным. Я известнейший репортёр…

— Мы можем вам оказать медицинскую помощь и не будем обращаться с вами как с пленным. На посмотрите, сэр на правду, я вам ее покажу! — сказал я и повернулся к Нахимову.

— Вот так мы умеем воевать, — сказал я вице-адмиралу.

Глава 7

— Так, как вы говорите вас зовут? — спросил я у раненого в ногу мужика.

— Моя фамилия Говард. Я журналист «Times», — горделиво отвечал мне пленник на своем родном языке.

— Мистер Говард, а вы владеете русским языком? — спросил я журналиста.

— Нет, к сожалению, — ответил мне журналист.

Вопрос о знании русского языка был задан лишь только для того, чтобы я мог спокойно обратиться к Елисею. Впрочем, если Говард и солгал, то озвучивать государственные тайны рядом с ним я не собирался.

— Ты как в этом мужике смог увидеть кого-то важного? — спрашивал я своего подчинённого.

Дело в том, что, пусть и ткань дорогая, пуговицы золотые, однако назвать Елисея ценителем моды и знатоком, что отличит золото от золотой краски, нельзя. В остальном же журналист был похож, скорее, на русского мужика, чем на рыцаря пера. Густая, причём, нечёсаная борода, длинные, также не особо ухоженные волосы. И где тут рассмотреть в мужике журналиста? И сапоги… В лучшем случае в России такие могут носить купцы-однолавочники, только встающие на путь коммерции.