Барин-Шабарин 9

Иволгин стоял на мостике, втиснутый в меховую доху, поверх шинели. Его лицо, обветренное дочерна, покрытое ледяной щетиной, было похоже на маску из старого дерева. Только глаза горели — лихорадочно, устало, но с неукротимой решимостью.

В руках — подзорная труба. Он вглядывался в серую мглу на горизонте, где море сливалось с низким, свинцовым небом.

— Машина дышит? — спросил он хрипло, не отрывая глаза от окуляра трубы.

Механик Белов, в самоедской малице, мрачно кивнул:

— Еле-еле, господин капитан. Угля на донышке. Через час— другой машина встанет. А лед… — Он махнул рукой на белое царство вокруг. — Сжимается. Как тиски. Если не выберемся на чистую воду к ночи…

— Господин Орлов! — окликнул Иволгин.

Гидрограф Викентий Ильич Орлов, тоже закутанный в меха с головы до ног, стоял чуть поодаль с картой в руках, свернутой в трубку. На его не менее обветренном лице тускло поблескивали серые глаза. Он подошел.

— Ну, Викентий Ильич, каковы наши шансы? — спросил капитан «Святой Марии». — Тот проход, о котором вы говорили, он еще существует?

Орлов взглянул на карту, потом на ледяное месиво вокруг, на небо, словно читая по нему, как по книге.

— Должен, Григорий Васильевич, — сказал он и его голос был почти академически спокоен. — По моим расчетам, приливная волна и этот северо-западный ветер должны были разбить и разогнать лед в протоке у мыса Барроу. Это наш единственный шанс вырваться в Чукотское море. До устья Юкона — рукой подать, но… Проход весьма узок. Весьма. И если он забит льдом…

— Если он забит льдом, мы застрянем, — резко сказал Иволгин. — Назад нам ходу нет. Арктическое лето оказалось не лучше зимы. Так что, курс на мыс Барроу! Полный вперед, пока уголь есть!

Последние слова прозвучали неестественно громко в ледяной тишине, но они сработали. Усталые, обмороженные, измученные лица матросов оживились. Мелькнула искра надежды, или просто — азарта обреченных.

Машинный телеграф звякнул, стрелка застыла на словах «Полный вперед». «Святая Мария» дрогнула и, скрипя всеми шпангоутами, поползла вперед, впиваясь окованным железом форштевнем в нагромождения льда, расталкивая небольшие льдины бортами.

Час. Два. Три. Машина взревела в последнем усилии. Угольная пыль висела в воздухе машинного отделения. Лед становился реже. Появились разводы зловеще-черной воды. Мыс Барроу — темный, угрюмый утес — показался впереди по правому борту. И рядом с ним — узкая, как горловина бутылки, протока, ведущая на свободу.

Надежда вспыхнула и… тут же погасла. В угольных бункерах не осталось и пыли. Правда, был запас дров, который они доставили с берега, когда возвращались с Клондайка. Дровишки предназначались не для обеспечения хода, а для того, чтобы не замерзнуть в случае вынужденного дрейфа.

Израсходовать их сейчас, значит, рисковать жизнями экипажа. И все-таки капитан барка не отдал приказа стопорить машину и в топки полетели чурбачки, напиленные из еловых стволов. «Святая Мария» прибавила ходу, кренясь и едва не царапая клотиком выступ скалы.

Жертва оказалась не напрасной. Барк вырвался в относительно чистые воды, но в топке его паровой машины сгорели не просто дрова — сам шанс на горячую пищу и теплый кубрик. Матросы, под командованием боцмана Бучмы латали паруса, без них «Святая Мария» лишенная топлива, останется игрушкой ветра и морских течений.

Иволгин, однако, держал еще один вариант про запас. Барк был сделан в основном из дерева, так что в случае крайней нужды в топку пойдет все, что может гореть, но душа капитана не лежала к тому, чтобы ободрать свой корабль.

— Рискованный маневр, сэр! — сказал капитан Маккартур, поднимаясь на мостик.

— Не жалеете, что не перешли на «Персеверанс» вместе со своими людьми? — спросил Иволгин.

— Нет, — ответил британец. — В противном случае, мне бы пришлось вызвать Клэйборна на дуэль. Вот только мне бы она не принесла чести.

— Почему?

— Потому, что этот человек не знает чести. Когда-то он поднял мятеж против своего командира и избежал виселицы только потому, что имеет покровителей в верхах. Как только я узнал, что Клэйборн командует этим пароходом, сразу понял, дело здесь нечисто.

Русский капитан улыбнулся в покрытые инеем усы. Он не стал напоминать собеседнику, что почти два года назад тот сам преследовал «Святую Марию» как пират. Дуглас Маккартур, в качестве военнопленного, вел себя весьма прилично.

Не чванился, не избегал работы, подменил заболевшего штурмана Горского. Вместе со всеми мыл золото, обнаруженное на Клондайке, до которого экспедиция Иволгина смогла добраться с огромным трудом. И при этом — не рассовывал песчинки желтого металла по карманам, как некоторые.

Мысли Иволгин прервал крик впередсмотрящего:

— Вижу дымы на горизонте!

* * *

Лиза постепенно оттаяла. Она видела, что я каждую свободную минуту уделяю семье. Хотя свободных минут у меня почти не было. Дети росли здоровыми, во многом благодаря тем усилиям, которые я прилагал для развития медицины.

Люди этой эпохи привыкли к высокому уровню детской смертности, но я не собирался терять ни одного своего ребенка. Спасибо Пирогову, он проявлял недюжинный ум и энергию, внедряя передовые для этой эпохи методы профилактики детских заболеваний. Делались и прививки.

Супруга моя стала в петербургском обществе законодательницей мод не только в одежде и аксессуарах. Куда важнее, на нее стали равняться в уходе за детьми. В отличие от большинства дам высшего света, Елизавета Дмитриевна не сбросила детишек на попечение нянек и гувернеров, она сама занималась с ними.

Да и дом наш стал примером высоких технологий в быту. Пока небольшая электростанция, работавшая на торфе, снабжала его электричеством. В жару у нас работали вентиляторы, а в холод — специальные тепловые пушки, нагнетавшие печной жар в помещениях, где печей не было.

В комнатах были установлены телефоны, по которым можно было вызвать слуг, заказать на кухне обед и так далее. Внешняя линия связывала дом с Особым комитетом. Вообще телефон произвел фурор. Пришлось создавать специальную компанию, которая вовсю ставила по городу столбы, строила телефонную станцию, уже для коммерческой сети.

Купцы смекнули, что вкладывать средства в развитие технологий и техническое образование выгодно. Не только в столице, но и во всех крупных городах Империи стали открываться училища для подготовки заводских и фабричных кадров. Я настоял, чтобы принимали талантливых пацанят всех сословий. Особенно — из крестьян.