Барин-Шабарин 9
Шрифт:
— Предатели… — прошипел Чедли, глядя в пустоту.
Его лицо исказила гримаса ярости и бессилия. Он схватился за грудь, со стороны сердца. Из горла вырвался хрип. Лицо лорда снова побагровело. Он пошатнулся и рухнул на ковер, как подкошенный дуб, опрокидывая стул. Слюна вытекала из уголка рта. Апоплексический удар убил одного из самых влиятельных политиков Британской империи.
Монктон застыл в оцепенении, глядя на поверженного патрона и на депешу — материальное доказательство их краха. Крик секретаря, зовущего врача, казался доносящимся из другого измерения. Комитет по русским делам, созданный для того, чтобы разоблачить русскую аферу, был разгромлен. Не силой оружия,
Его карьере конец. Его ждало не награждение, а позорное расследование, обвинения если не в измене, то в чудовищной, катастрофической некомпетентности.
— Паттерсон… Барнс… Клэйборн… — бормотал он бессвязно.
Где была правда? Кто кого вел? Не зная о том, что всю его деятельность направлял русский вице-канцлер Шабарин, сэр Эверард Монктон, главный аналитик разведывательной службы Комитета по русским делам чувствовал лишь ледяное дуновение чужого, безжалостного расчета.
— Это не может быть подлогом, Шабарин? — спросил император, с отвращением швыряя бумаги на стол.
— К сожалению, нет, ваше императорское величество, — сказал я, солгав лишь в первом слове. Я вовсе не сожалел о том, что приближенные царя оказались подонками.
— А ведь они на тебя все время мне доносили, Шабарин, — продолжал самодержец. — У меня полный ящик таких доносов. В чем только тебя не обвиняли эти господа. Даже в том, что ты осчастливил когда-то супругу управляющего Варшавской биржей… Скажу откровенно — меня это не интересует. Ты укрепляешь трон, а следовательно — всю империю. Ты защитил меня и мою семью от этих «революционеров». А что касается твоих грехов — действительных и мнимых… Сказано — кто сам без греха, пусть бросит камень… Об этих, можешь больше не беспокоится… Суд разберет их грехи и вынесет справедливый вердикт… Что касается тебя… Жалую титулом канцлера Российском империи!
Я лишь поклонился. Покидая Зимний дворец, я вдруг почувствовал, что пройден важнейший этап всей моей жизни. Причем, не только той ее части, которую я провел в XIX веке. И ощущение это завершенности, было хоть и хрупким, но, черт побери, приятным.
Вернувшись в свой кабинет в здании Особого комитета, я с удовольствием поставил подпись в многостраничном документе. Это был проект «Договора о пересмотре условий торговли и мореплавания в Балтийском и Черном морях, а также о признании зон российских экономических интересов». Текст был сухим, юридически безупречным, но за каждым пунктом стояли недели напряженной работы, начавшихся сразу после демонстрации на полигоне ИИПНТ и окончательно завершенной сейчас, в конце весны.
Договор был весьма выгоден России, ибо означал отказ от признания унизительных статей, предлагаемых державами антирусской коалиции, в рамках так называемого «Парижского трактата о нейтрализации Черного моря».
Россия окончательно закрепляла свое право иметь на всей акватории этого водоема Военно-морской флот и базы, значительные таможенные льготы для русских товаров на ключевых рынках двух империй, признание преобладающего влияния России на Балканах — фактически, зеленая улица для поддержки славянских восстаний против Османской империи, уступки в Средней Азии, укреплявшие русские позиции на Востоке, секретные протоколы о делимитации сфер интересов на Тихом океане.
Понятно, что это пока проект, но Британия и Франция никуда не денутся, подпишут. Добровольно? Как бы не так. Наполеону III сейчас не до бодания с Россией. Ему бы не потерять корону, а заодно и голову, после резни, которую его солдаты устроили в Марселе. Этот город до последнего отбивали моряки русской эскадры, вместе
с алжирскими пиратами.И вынуждены были оставить город «под давлением мировой общественности», увозя раненых и семьи марсельцев, оказавших сопротивление правительственным войскам. Луи Бонапарту пришлось оправдываться перед французским народом, объясняя зверства солдатни «необходимостью освободить Марсель от русской оккупации».
Объяснения не помогли, в империи галлов назревала очередная революция. Французский поэт Теофиль Готье перевел стихотворение Константина Симонова, которое я вынужден был присвоить. Только он заменил в нем слово «француз» на слово «солдат».
Если ты солдату с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем, —
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Помолчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть солдата убил твой брат,
Пусть солдата убил сосед, —
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
В Британии дела не лучше. Мало того, что гордые сыны Туманного Альбиона вынуждены были бросить свои корабли в устье Дуная, убегая из Крыма. Мало того, что они получили болезненный отлуп под Питером, на Балканах и Пиренеях. Мало того, что Джованни Корси запутал их в политико-дипломатических играх с «банкирскими домами» Италии.
Так теперь моя информационно-психологическая операция, под названием «Золото Маккензи», и вовсе поставила их на колени финансовым крахом на бирже, который я «заполировал» технологическим шоком, пережитым Паллизером с присными во время демонстрационных испытаний на Балтике.
Теперь все они приедут в Санкт-Петербург на международную конференцию, как миленькие. Приедут, чтобы поклонится нашему императору, признать свое поражение и положение Российской империи как подлинной сверхдержавы.
Разумеется, к конференции этой следовало подготовиться. Имперская столица должна ослепить иностранцев не только роскошью своих дворцов и пышностью царских церемоний, но прежде всего — технологическим превосходством.
Электрическое освещение на Невском и Дворцовой площади, новехонькие трехэтажные архимагазы с эскалаторами. Показ коллекций одежды и аксессуаров фирмы «Две Лизы», которые навсегда закрепят за Питером славу мировой столицы мод.
Катание на электрокатерах по каналам и рекам. Открытие Эфирной башни Ефимова — первого в мире радиотранслятора — через которую из Финляндии примут даже не сообщение, а… целую арию из оперы «Русские на Луне», написанную Чайковским по повести князя Одоевского. Причем, арию исполнит певица, находящаяся в Гельсингфорсе.
И это далеко не все сюрпризы, которые я задумал.
Лондон встретил «Молнию» не туманом, а промозглым, мелким дождем, превращающим копоть и грязь города в липкую, серо-черную пасту. Вест-Энд сиял огнями клубов и театров, но «Молния» свернул к Уайтхоллу, где мрачные громады правительственных зданий в стиле неоклассицизма должны были подавлять своим величием.
Его цель была здесь. Адмиралтейство. Сердце морской мощи Британии. Не само здание — слишком охраняемое, но то, что рядом. Флигель. Там, по данным источника, располагался секретариат сэра Чарльза Уитмора, одного из самых ярых «ястребов» в правительстве, главного лоббиста против российских интересов, куратора операций вроде той, в которой был задействован броненосец «Ворон».