Башня времен. Заброска в советское детство

Но отголоски именно что некоторые, понял Жека чуть позже, когда мужик собирал разбросанный картон, вышагивая совсем рядом с Жекиными кустами.

— Стрейнджерз ин зы найт, ту-ту ту-туу-ту, — напевал мужик, рассеянно ухмыляясь, и Жека подумал с некоторым смущением, что с причислением непростого этого дядьки к безграмотным полубомжам совсем опростоволосился. Не нужно, не нужно судить людей по внешности. Да и Жеке ли в его теперешнем положении этим заниматься, он здесь вообще тринадцатилетний пацан в шортах и с облупленным носом.

День был субботний, и Жека об этом помнил, потому что тётя Оля на работу не пошла.

Он посидел в кустах и решил плюнуть на всё до вечера. Все эти надоевшие гены, снежаны — ничего, подождут, никуда не денутся. Сходил искупался, полежал на песке у камня, где на этот раз восседал орлом мосластый тип с длинным бородатым лицом, а другой, в фетровой шляпе, снимал его чёрным и блестящим фотоаппаратом «Смена».

Обсохнув, Жека оделся и отправился домой.

Он нашёл тётю на кухне, завёл разговор о чём-то их общем, семейном, и всё так повернулось, что они проговорили до самого вечера. Беседовать с ней, жизнерадостной и остроумной, было одно удовольствие.

Пользуясь случаем, Жека узнал то, из чего помнил только смутные обрывки давних рассказов матери: о своих прадеде и прапрадеде, простых крестьянских мужиках, и об их таких же простых крестьянских жёнах. Ещё Жека послушал о своём деде (по материнской, естественно, линии), умершем, когда Жеке было два года. Дед работал в колхозной кузнице, потом пошёл на войну, попал в плен, бежал, был пойман и бежал снова, партизанил, потом снова воевал, вернулся — и никогда не любил ни о чём этом рассказывать. Послушал о бабушке, что поднимала, пока дедушка воевал, двух сыновей, будущих Жекиных дядей — дядю Васю и дядю Егора.

Разговор не обошёл вниманием и тёти-Олиного супруга, дядю Диму, чей фотографический портрет улыбался со стены в зале. Рассказывала о нём тётя Оля с тщательно скрываемой обидой и горечью, уверенная, что юный её собеседник мало что в откровенных этих словах понимает. Жека всё, конечно же, понимал — и старательно притворялся, что не понимает, хотя делать это было совсем не просто. Всё там было понятно. Как будто перед глазами возникла картина похорон, где старые дяди-Димины друзья растерянно переглядывались среди хмельной оравы новых, прилепившихся к их ушедшему товарищу месяц-два назад.

Кто был дядя Дима, безответственная загульная скотина или раздавленный хмельным недугом неплохой, но слабый человек, Жека так для себя и не решил. Дядя не только скомкал и выбросил свою бестолковую жизнь, он сделал куда хуже — сломал судьбу любившей его чудесной женщине. Могло ли сложиться по-другому? Как знать.

— Ох, Женя, а ты уже совсем большой, — печально проговорила тётя Оля, когда уставшее за день солнце начало свой путь к крышам домов. — Так незаметно вырос… Вообще, так быстро всё… происходит…

Жека задумчиво и согласно кивал, а сам чувствовал, что ещё немного, и он разревётся, как маленькая девочка. Пора, пора было уходить, и Жека поднялся и ступил из кухни. И каждый шаг как будто отдалял его от тёти на годы. Он знал, что скорее всего сюда уже не вернётся — вместо него прибежит тринадцатилетний Женя Барсуков, настоящий и бестолковый. Оно, конечно, и к лучшему. Тётя глядела на него, стоя у кухонной двери. Хотелось подойти, обнять её, но Жека знал, что тогда уж точно разрыдается, а это было ни к чему.

Он вывалился в подъезд и застучал сандалиями по лестнице. Горло проглатывало один за одним большие горьковатые комки.

Улица встретила Жеку шумом. В крайнем подъезде высовывалась с балкона растрёпанная старуха в пижаме, что-то кричала, грозила кому-то кулачком. Из-за угла выглядывала малышня, на лицах сияли ужас и восторг. Жека помнил эту сумасшедшую бабку, она всегда была в пижаме и всегда кричала на детей с балкона. «Зачем ты кричишь, старушка, — печально подумал Жека. — Перестань. Тебя давно уже нет».

***

Красный набухший солнечный шар висел над морем, раздумывая, булькнуться туда прямо сейчас или ещё повременить. Цикады замолчали, и вместо них с крыши санатория кричали дурными голосами чайки. Лёгкий ветер трепал плавки и полотенца на балконах.

Жека просидел недалеко от санаторных ворот час с лишним, и вот Гена наконец появился. Издалека Жека его и не узнал, на том была новая рубаха в светлых кремовых оттенках. На плече болталась небольшая спортивная сумка.

Гена энергичным шагом потопал в направлении городского центра, и Жека поспешил следом.

У памятника революционному матросу, что со зверским лицом тащил куда-то пулемёт, Гена остановился. Вместе с притаившимся за уже не работающим киоском «Соки-воды» Жекой он стал чего-то ждать. Скоро выяснилось — ждали они Снежану. Платье на ней было сегодня жёлтое в крупный ромашковидный цветочек. Парочка пошла гулять по вечернему городу.

Вдоль залитых электрическим светом улиц и площадей высились, тянулись в тёмное уже небо кипарисы. Удушливо пахло какими-то неизвестными терпкими цветами. Иногда над крышами куда-то целенаправленно пролетали чайки, такие белые на фоне небесной черноты.

Парочка гуляла, Жека таскался за ними на некотором отдалении, гадая, что же будет дальше — всё как обычно.

И тут случилось ужасное.

Геннадий, что последние минут десять стал отчего-то вертеть головой по сторонам, вдруг шагнул с тротуара на проезжую часть и вскинул руку. Гена вскинул руку, и рядом с ним затормозила светлая «Волга» с зелёным огоньком у лобового стекла — такси.

В этот момент Жека понял, что всё пропало. Гена не терял времени и, похоже, что-то предпринял. Может, снял-таки где-нибудь в прибрежном селе флигель, комнату у глуховатой бабули, да хоть бы собачью конуру, лишь бы там можно было совершить наконец-то понятно что — и никакие метатели камней по стёклам или орущие из темноты всякие гадости жуткие дети им не помешают. Или просто разведал у местных, где тут есть дикие далёкие пляжи: днём на них могут повстречаться удивительные обитатели — подпольные советские нудисты, а по ночам наверняка нет вообще никого.

Гена раскрыл перед своей подругой дверцу с шашечками, а Жека запаниковал. Сейчас вот уедут — и тогда всё, капут, миссия провалена. Поди поймай тут ещё одно такси: вокруг, как назло, не было не то что такси, не было машин вообще. Жека помнил, что в те времена автотранспорта было совсем мало, они с друзьями спокойно играли на дороге возле дома — зимой в хоккей, летом в волейбол или в бадминтон, лишь раз в десять-пятнадцать минут убегая на тротуар, чтобы пропустить машину. Ещё он помнил, что ловля такси была в те времена занятием нелёгким и малоблагодарным.