Башня времен. Заброска в советское детство

Жека уронил голову на грудь — и оказался в других местах.

***

Туманы в этом непонятном месте наползали друг на друга так же, как и в прошлый раз, через асфальт торчала из знакомых трещин бледная трава. Колыхалась вокруг тишина, разбавляемая время от времени смутными вздохами неизвестной большой реки. А вот усатый в пиджаке как-то смутно изменился, и Жека всё не мог уловить, что в его собеседнике стало другим. И решил: да и хрен с ним — может, подстригся.

Они куда-то шли, и Жека Барсуков ёжился от висящей в воздухе прохладной влаги.

— Для первого раза нормально, — хвалил Жеку усатый, — хоть и долго ты там проваландался.

Жеке хотелось высказаться, объяснить, что он думает о таких заданиях — не высказал, оставил при себе.

— Новая миссия будет, пожалуй, попроще, — сообщил собеседник.

— Спасти СССР? — не сдержался всё-таки Жека.

— СССР? — Усатый моргнул. — Нет, мы здесь спасать СССР точно не будем. У нас другие задачи. Да это и невозможно, я же, вроде, объяснял.

Он пропустил Жеку вперёд, обходя широкую лужу, где в застывшей воде отражались чёрные лапы деревьев.

— Да и то, — продолжил человек с усами, — в некотором роде ты уже это сделал, спас Союз, пусть и аллегорически — если понимаешь, о чём я говорю. Когда не дал вульгарной торговой бабе разрушить союз Гены Баранова и его прекрасной жены, учительницы истории, умницы, поэтессы.

Жека задумался, усмехнулся невесело.

— Инженер и учительница-поэтесса, да уж. Как же они девяностые переживут… Вернее, пережили… Пережили же?

Туман медленно перетекал через дорогу, вблизи прозрачный, дальше — мутный, непроницаемый.

— Как, как, — сказал усатый, помолчав и как будто вглядываясь в какие-то неведомые пространства. — Хреново, как и почти все тогда. Одно время, года два, прямо вообще хреново было. Потом знакомые подтянули Гену компьютеры паять и другое всякое электронное. Торговали, жена с дочкой подключились, пришлось себя пересилить, не без того. Встали тогда на ноги, другим много помогали…

Он махнул рукой.

— Ладно. Давай-ка лучше к делу. Теперешнее твоё задание вот такое. Нужно помочь Воробью возвратить то, что у него украли.

Жека не стал переспрашивать, какому ещё Воробью — кто такой Воробей, он прекрасно знал. А что там у него украли, то, видать, придётся разбираться уже на месте.

Только тут Жека вспомнил, каким способом здесь принято запуливать людей в прошлое. Усатый задумчиво смотрел куда-то мимо Жеки и пожёвывал губами. Он коротко кивнул, и позади них раздался деловитый шорох. Жека запоздало обернулся — да, пионер-переросток был уже там. Всё случилось в мгновенье ока: ходячий этот монумент сделал движение, и его музыкальный инвентарь обрушился на Жеку всей своей бетонной мощью.

Глава 10

Солнце висело в самом зените. Это было не то, курортное солнце, жгучее и неумеренное — нет, сдержанное и щадящее светило средних широт. Но запросто обгорали и под таким, облазили по два-три раза за лето.

Сейчас от солнца голову закрывали ветви с шелестящими листьями. Эти деревья росли здесь повсюду, даже у Жеки возле двора высились два большущих. Жека никогда не знал, как они называются, и только недавно заинтересовался — оказалось, ясени. Я спросил у ясеня…

— Блин, отец меня убьёт, — друг-Воробей ничего не спрашивал у ясеня, он плакал навзрыд, и слёзы бежали по его веснушчатому лицу быстрыми ручьями.

Воробей, Серёга Воробьёв, товарищ детства, лучший Жекин друг. Вместе в детсаду, потом десять лет в школе (сначала Воробья определили в класс Б, но его пробивной отец сходил к директору, и на следующий день, почему-то прямо посреди урока, волочащего по полу ранец Воробья привели в правильный класс А, и Жека Барсуков радостно замахал ему со своей второй парты).

По окончании школы оба поступили в институты: Жека, не долго думая, в местный, куда поступить было проще, а умный Воробей смог пройти конкурс в солидный вуз в соседнем облцентре. Он жил там в общаге и при любой возможности прыгал в плацкарту и мчался в родные края, где был Жека и вся компания, девчонки и много чего ещё. Потом техникумы с институтами закончились, пошла взрослая жизнь, и Воробей внезапно взял и укатил в столицу. Он звал и Жеку, Жека не захотел.

Серёга Воробьёв… Бесконечно долго он был просто Воробьём, потом, подрастая, он был иногда Птица, время от времени Пернатый и ещё почему-то Ворона. Дальше, когда они совсем выросли и стали типа остроумные, он некоторое время побыл Птеродактилем. А потом стал опять Воробьём, теперь уже навсегда.

Поначалу они слали друг другу письма, весёлые и подробные, иногда даже с рисунками, в бумажных конвертах, потом электрическими буквами по сети. Время постепенно размывало эти отношения, а тут ещё вмешалась всякое политическое. Жека с Воробьём не то чтобы поссорились — нет, ещё чего не хватало. Но в какой-то момент Жека почувствовал, что писать Воробью его тянет не особо. Видимо, что-то подобное там, за тысячу километров, ощутил и Воробей. И это было печально.

Это было печально, но это было в другом времени. А теперь Воробей-ребёнок плакал под ветвями ясеня и не стеснялся слёз — было не до того.

Да, Жека помнил этот летний солнечный день. Помнил, конечно, не досконально — сколько лет уже прошло, — но некоторые детали отпечатались в памяти вполне себе ярко.

Началось всё тогда с рыбалки.

Воробей редко ездил с Жекой на рыбалку, ловить рыбу он почему-то не любил. Рыба, видимо, это его отношение чувствовала — в присутствии Воробья хорошего клёва никогда не бывало.

Так получилось и в этот раз. Приехали они не с самого утра, поймали по паре бычков длиной меньше пальца, потом начало припекать, клевать перестало совсем. К тому же Жека, неловко повернувшись, опрокинул в воду баночку с червями. Впрочем, казус с червями случился, может, и в другой день. Как бы то ни было, тогда они свернули удочки, выплеснули бычков в среду обитания (тех, правда, это уже не обрадовало — они, побелевшие и задохнувшиеся в тёплой воде бидона, мёртво пошли ко дну) и поехали по широкой истоптанной тропе на другую сторону пруда.

Были они, конечно на великах, на чём же ещё.

Чем был для нормального советского пацана велосипед? Жека помнил, чем. Не просто рама с рулём и колёсами, чтобы при случае куда-нибудь сгонять — о, нет. Хотя и сгонять, конечно, тоже: взять в кладовке штук пять пустых бутылок (они там всегда находились, если не пивные или высокие водочные, то хотя бы молочные, а в крайнем случае — баночки из-под сметаны) и съездить, бренча на неровностях повешенной на руль сумкой, в пункт приёма стеклотары. Там строгая усатая тётка в рабочем халате поводит придирчиво пальцем по верху стеклянных горлышек, переставит бутылки в пластмассовый ящик и отсыплет за них мелочи. А если в окошке пусто и над ним висит унылая картонка «Нет тары», можно сгонять к другому магазину, на велике это быстро.