Башня времен. Заброска в советское детство

В общем, наеденные как удавы и уставшие, члены башенного коллектива от перспективы немедленного выступления твёрдо отказались. И Жека после недолгих внутренних колебаний решил прикинуться удавом вместе с остальными. Акулий непоседливый человек повыступал, психанул и отправился покорять холмы в одиночестве.

— В разведку я бы с ним не пошёл, — раздалось с топчана Николаича сразу как громыхнула, выпустив Акулу, входная дверь. Действительно. Вот и никто не пошёл.

Потом какая-то добрая душа догадалась погасить свет, и скоро Жека уснул.

Спалось не очень хорошо. Топчан был жестковат, но Жека такое для сна и предпочитал. Дело было в другом: он как будто и не засыпал до конца, тревожная мысль о том, что находится он внутри загадочного строения в непонятных каких-то местах не давала расслабиться, брезжила где-то на краю сознания — и наяву, и во сне. И снилась из-за этого всякая дрянь. Через какое-то не очень скорое время зашумело, затопотало: вернулся исследовательский человек Акула. Что он там на холмах увидел, рассказать ему было некому, все спали и за шумные проявления ему напихали и послали подальше. Жека сквозь сон слышал, как тот бурчит себе под нос, укладывается и недовольно ворочается на топчане.

Утром — а в этих местах весёлый принцип «когда проснулся, тогда и утро» был применим как мало где ещё, — так вот, утром Акула и поведал о результатах своей вылазки. А результаты были не очень впечатляющие: поход оказался хоть и достаточно продолжительным, но абсолютно неудачным. Всё для Акулы разбилось о местную затейливую топологию. Когда он перевалил за нижний холм и отправился к следующей вершине, Башня из его поля зрения пропала. Так что, преодолев хоть и пологий, но долгий подъём и взобравшись-таки на новый холм, Акула сначала кроме спуска и пустого далёкого горизонта ничего оттуда не увидел, а потом, продолжая путь и спустившись, узрел внизу среди снегов знакомое белое строение. Бредя к нему, он питал некоторую надежду, что Башня это другая, но нет, это оказалась та же самая.

— Туда надо идти не одному, — хмуро объяснил коммерческий человек, сияя красной обветренной мордой. — Растянуться по всей длине пути, в пределах видимости… Тогда, может, и получится увидеть, что там за этими сраными пригорками.

— Да то понятно, — кивнул охранный Фёдор.

Жеке показалось, что Фёдору неловко за то, как оно получилось с Акулой.

— Давайте позавтракаем и сходим, — предложил Жека.

Сам он особенной вины не испытывал, но сходить-то всё равно было нужно.

— Правильно, — поддержал Фёдор.

Николаичу с Костей если идея была и не по душе, протестовать они не стали. Тогда охранный человек Фёдор взглянул на пиджачного человека Акулу.

— Но ты как, не сильно там набродился? Можем отложить поход на попозже. Ну, или в нижних звеньях цепочки можно тебе будет постоять.

Акула действительно выглядел хоть и румяным, но чуть осунувшимся, а ещё сердитым. Насчёт сердитым, правда, уточнение излишнее, по-другому человек Акула здесь никогда и не выглядел.

— Нормально, — пробурчал он. — И внизу это ты постоишь.

Но денежный человек, выступая вчера о том, что делать дела нужно сразу когда есть такая возможность и не откладывая, во многом оказался прав. Вскоре после завтрака (ели они то же самое и частично доедали вчерашнее), когда все разбрелись кто куда, а Жека шарил по кухонным полкам в поисках целлофановых пакетов, чтобы надеть их в поход под кроссовки поверх носков, из зала прозвучал телевизионный голос.

«Внимание! Займите, пожалуйста, кресла».

Эти слова запомнились Жеке ещё с прошлого раза. А вот голос был, кажется, другой.

В зале уже горел на стене цветной прямоугольник экрана, и оттуда смотрел не психотерапевт Анатолий Кашпировский, а кто-то иной. Новый этот человек был мягче, круглее. Интеллигентнее. Он тоже был Жеке смутно знаком — кажется, по давно прошедшим телевизионным временам. Изображение терпеливо ждало, пока все сбегутся оттуда, где застал их неожиданный зов.

Наконец народ собрался у овального стола.

Народ собрался, но усаживаться в кресла спешили не все.

«Просьба всем занять кресла», — доброжелательно повторил экранный голос забытого Жекой человека.

— А если нет? — раздался голос не экранный.

Принадлежал он, конечно, сердитому и невежливому человеку Акуле.

Непокорный коммерсант стоял у своего кресла, и пиджак его топорщился на плечах, напоминая поднявшуюся дыбом шерсть. Все притихли, ожидая заинтересованно и опасливо, чем же закончится этот неожиданный демарш. Жека почувствовал, что, несмотря на всё предыдущее, сейчас он вредного человека Акулу немного зауважал.

Противостояние закончилось традиционно для этих мест. Воздух позади Акулы электрически затрещал, громко — погромче, пожалуй, чем в прошлые разы. Акула вздрогнул плечами, пробормотал «У, с-суки», шагнул медленно вперёд, полез в кресло. Не хотеть садится в кресло было здесь в Башне нельзя, запрещено. Как в том анекдоте про недавно женившегося мужика: «И ты не жалеешь? Жалеть тоже нельзя…»

Акула сидел теперь в кресле и неприязненно, почти что ненавидяще смотрел на экранного человека. Человек тоже смотрел с экрана, но смотрел он не на бунтаря в дорогом пиджаке, а смотрел он сразу на всех.

— Спасибо, — мягко произнёс телевизионный человек.

Был он, кстати говоря, тоже в пиджаке, но насколько дорогом, то кто уже его знает.

— Это академик Капица, что ли? — прошептал вдруг лысый Фёдор. — Из передачи «Очевидное невероятное».

— Он не академик, — шепнул в ответ Костя. — То отец его был…

— Да тихо вы, ну вас на хер! — грымнул Акула, срывая недавнюю свою злость на ком придётся.

А изображение на экране двинулось, камера отъехала, и стало видно, что человек-Капица сидит в кресле, слегка даже в нём откинувшись. Кресло у него было, конечно, не такое, как у них здесь, оно было больше похоже на домашнее.

— Сегодня мы поговорим на такую тему, как путешествия во времени, — добродушно произнёс очевидный и невероятный телевизионный учёный, поведя перед собой расставленными в стороны руками. — Многие писатели, как зарубежные, так и отечественные, не обошли эту тему стороной. Даже такая литературная величина, как Михаил Афанасьевич Булгаков, в своей пусть и не самой известной пьесе «Иван Васильевич»…

Вообще Жека книги читал и фантастику вполне уважал, хотя в последнее время попадалась ему в этом жанре всё больше или какая-то мутная заумь, или совсем бессовестная халтура. И он бы с удовольствием послушал, что рассказывает с экрана приятный этот мягкий дядька, хоть тот был и не академик. Тем более тема его выступления оказалась вон какой актуальной. Но, видать, не для того дядька тут в Башне рассказывал, чтобы Жека его слушал, а с целями несколько другими. Так что Жека, заметив напоследок, что такой он вовсе не один, откровенно закунял носом, а потом довольно быстро уронил беспомощную свою голову на грудь.