Башня времен. Заброска в советское детство

— Ты не представляешь, как тебе повезло! — заорал на него Жека.

Самый высокий из старших был уже рядом, надвигался на Жеку, и Жека сунул ему палец грудь:

— Ты что, его брат?

Старший что-то вякнул, но Жека спрашивал не ради ответа.

— Тогда тебе тоже повезло! — заорал Жека ему в лицо, и тот от неожиданности отшатнулся. — Ещё больше повезло!

Цыганчата всех размеров застыли в неподвижности и недоумении, только оказавшийся на земле мелкий тихо возился, не зная, подниматься ему или лучше пока полежать.

— А знаешь, знаешь, почему тебе повезло?! — продолжал Жека тыкать пальцем в своего отступившего собеседника, а заодно в тех, кто стоял рядом с ним. Никто не знал, почему же им так повезло, и Жека, не теряя темпа, стал это эмоционально и напористо объяснять: — То, что этот малыш вздумал стукнуть меня, именно меня, это не страшно, я не в обиде. Но не дай бог кому-то тронуть вот его! — Жекин палец метнулся по воздуху и уставился в Воробья.

Воробей где-то на грани слышимости удивлённо и жалобно всхлипнул.

— Вот ты, — Жека перевёл палец на мелкого.

Тот, сидя на земле, умудрился каким-то образом подпрыгнуть, а потом энергично, по-паучьи, уполз за ноги товарищей.

— Нет, лучше ты! — Палец показал на всё того же высокого, и тот вздрогнул и нахмурился.

— Ты Брусли знаешь?

Тот Брусли определённо знал, но попробовал заговорить на другую тему, предыдущую и агрессивную.

— Видел, как Брусли бьёт? — перебил его Жека. — Вот так бьёт!

Он обозначил удар в плечо, немного не доведя кулак до грязноватой футболки пацана. Тот смотрел, настороженно выпятив нижнюю губу.

Говорить полагалось именно так, в одно слово: Брусли, с ударением на «у», потому что сказанного правильно никто бы здесь не понял. Ведь Брусли был не просто каратист, чемпион и тем более не актёр. Это был мифический, и в то же время как бы реально существующий человек, непобедимый боец, что иногда, при желании, ещё и снимался в разном кино. Таким же, кстати сказать, был и Рэмбо, обитающий в джунглях мускулистый солдат с повязкой в длинных волосах, исполин в полтора человеческих роста, что запросто мог заарканить верёвкой и сдёрнуть на землю вертолёт или выскочить из зарослей, упереться плечом и, скользя подошвами армейских ботинок по рельсам, остановить на ходу поезд. Рэмбо был американец и вроде бы даже воевал в каких-то далёких неизвестных странах против наших, но это не мешало им восхищаться.

Имя Брусли казалось слегка нелепым только поначалу, потом к нему привыкали, и уже находилось даже логичным и правильным, что оно похоже на брусья, на которых пацаны постарше накачивали себе плечи, грудь и дельтовидные мышцы. Еще в Жекиной памяти смутно брезжил брат героя, Бруслай, который дрался с тигром — хотя это мог также быть не очень удачно изображённый рисовальщиком плакатов и вдобавок неправильно транскрибированный всё тот же Брусли.

— Брусли так бьёт, что руки не видно, глаз просто не успевает руку заметить! — объяснил Жека.

Этот Брусли был китаец, а может и кореец, но не наш, доморощенный, а определённо импортный. А может, он был японец, хотя это конечно вряд ли, но кто их там разберёт. Потом каким-то образом выяснилось, что писать и произносить это славное имя следует всё же в два слова: Брус Ли. Но и Брус звучало тоже хорошо — твёрдо и несокрушимо.

Но всё это было неважно, главное — Брусли был неимоверно крутой. И в данный момент он был Жеке с Воробьём союзник. Он как бы встал с ними в этом опасном противостоянии плечом к плечу. И Жекиных с Воробьём противников его незримое присутствие заметно смущало.

— А он, — Жека указал на Воробья, и тот, и так изрядно уже сбитый с толку, испуганно моргнул, — он бьёт ещё быстрее! И сильнее! Пять лет на секцию ходит! Или шесть! Вот таким отдали родители!

Жека показал, каким Воробья отдали на секцию. Выходило, что отдали его очень невысоким.

— Карате кёкушинкай, — произнёс Жека со значением. — Слышали?

Сам Жека про карате в те годы уже скорее всего слышал, но слово «кёкушинкай» (на самом деле она произносилось и писалось несколько по-другому) выговорил, вполне могло так статься, вообще впервые в жизни.

Притихшие цыганчата вылупились на Воробья и повтягивали головы в плечи. И действительно, смесь удивления и ужаса на лице того смотрелась жутковато, и выражение это можно было принять за что угодно. А Жека продолжал свой эмоциональный рассказ — тянуть искусственную истерику было легко, примерно как катиться на машине с горы на нейтральной передаче.

— Они там на все шпагаты садятся! Спаррингуют каждый день до крови!

Компания их уже не окружала, цыганчата сгрудились вокруг старшего и медленно пятились, наступая друг другу на ноги, причём уже успели отпятиться метра на четыре.

— Кирпичи голыми руками разбивают! — орал Жека. — Которые не раскалываются, об голову доламывают!

Воробья Жеке приходилось держать за рубаху, тот всё норовил и себе куда-нибудь отпятиться.

— А половинки — зубами обгрызают!!!

Последние слова Жека кричал уже в спины. А когда закончил, быстрые пятки мелькали напоследок у самых дальних кустов. Тогда Жека отпустил ошеломлённого Воробья и перевёл дух.

***

Похожие друг на друга дома с балконами снисходительно посматривали из-за высоких заборов окнами вторых этажей. Дворы утопали в зелени садов. Одни ворота в глубине улицы были открыты, оттуда торчала, блестела фарами, бампером и всем на свете белая «Волга». Напротив, перед кустарниковыми зарослями, синел глубоким синим цветом «дипломат» новенький жигуль-шестёрка. Граждане цыганской национальности, судя по всему, чувствовали себя в материальном отношении совсем неплохо.

У заборов ковырялись в земле куры, вдалеке толстая тётка в цветастом халате швыряла палку радостной немецкой овчарке, та носилась, шуршала, разворачиваясь, лапами по щебёнке. Из кустов высунулись и тут же спрятались знакомые детские лица.

Воробей уже подустал убеждать Жеку сюда не ходить и только напряжённо зыркал по сторонам. Жека тоже зыркал по сторонам, вглядываясь сквозь заборные щели и в просветы добротных кованных ворот — искал лохматого кривонового мужика. Про себя Жека называл его Вор Велосипедов. Интересно, какие у цыган фамилии? Наверное, самые обычные, и все они тут Василии Петровы, Игори Смирновы и Сергеи Максимовы. С фамилиями, что пораздавала им в своё время доброжелательная, сама едва только обучившаяся грамоте Советская власть. А может, ещё до революции похожие на писателя Чехова мужчины в костюмах с жилетами, с часами на цепочках, учили и врачевали их по сёлам и хуторам, раздавая заодно фамилии. Но этот пусть будет Вор Велосипедов.

Жека хотел поделиться своей идеей с Воробьём, когда багажник жигуля стукнул и из-за машины вынырнул он — Вор Велосипедов.

Жека вжухнул кроссовками по земле, как та овчарка, и устремился к нему.

Кривоногий их знакомец повернулся, на лице мелькнуло удивление, которое сменилась лёгкой задумчивостью.

— Велосипед верните, — сказал Жека, подходя вплотную.

Храбрый Воробей не отставая маячил за плечом.

Было большой удачей отыскать этого мужика, ведь он запросто мог валяться где-то в доме на диване или вообще умотать куда-нибудь по своим цыганским делам, и тогда можно было бродить здесь без толку хоть до самой ночи. Конечно, ещё лучше вышло бы застать его прямо с великом и взять, что называется, с поличным, но рассчитывать на такую удачу было бы чересчур.