Башня времен. Заброска в советское детство

— Тёть, а дайте хлебушка…

В окне показалось румяная женская голова в белой косынке, а потом оттуда протянулось нечто чудесное: большущая плетёнка с маком, круглая и горячая. В магазинах такие удавалось купить не часто — их сразу разбирали.

— Спасибо!!! — заорали друзья в один голос.

— Да тише вы, — заулыбалась женская голова.

Жека помнил, как взрослые предостерегали есть горячий хлеб, будет, мол, заворот кишок. Звучало устрашающе, но и совсем неправдоподобно: куда там эти кишки будут заворачиваться, что за ерунда — и уплетали горячий хлеб все за милую душу. Тётки в пышущем паром окне всегда угощали детей, отказывали очень редко, и случалось это скорее всего оттого, что нечего было дать: всю продукцию отгрузили, а новое ещё не вышло из печей. Чаще всего Жека с друзьями разживались здесь обычными прямоугольными буханками с коричневой зажаренной верхушкой, тоже вкуснейшими в своей горячей свежести. Так что сегодняшняя плетёнка была редкой удачей.

Они разломили добычу напополам и поглотили, обжигаясь и дуя на пахучую мякоть. Не стали отыскивать, где бы присесть, захавали всё прямо на ходу. Булка, несмотря на всю свою громадность, упала в их голодные утробы как в пропасти. Только покончив с подарком добрых пекарских тёток, Жека понял, как же зверски он был голоден. А ещё ощутил, что чувство это никуда не делось. С Воробьём было то же самое.

Тогда они направились туда, где большие серые ангары отбрасывали длинные тени, кругом что-то гудело и лязгало, под ноги лезли трубы и рельсы, а между нагромождений плит и кучами щебня бродили люди в спецовочных комбинезонах. Здесь, в отличие от хлебозавода, никаких заборов почему-то не было. В этих производственных местах можно было набрать плоских железяк в форме буквы Ш (или Е, это с какой стороны посмотреть), что валялись там во множестве и, если их правильно запустить, летали не хуже старых крышек от банок с закаточными огурцами и помидорами, да и кроме этих неясного предназначения буквовидных железок там было много другого интересного. Но Жека с Воробьём пришли туда сейчас не за этим. Друзья направлялись в заводскую столовую.

Денег с собой на рыбалку они не брали, но, ожидая, пока цыгане наиграются с Жекиным великом и мячом, Воробей нашёл и выковырял из засохшей земли маленький белый десюлик, так что теперь деньги у них имелись и этого должно было хватить.

И этого, можно сказать, хватило: проведя поднос вдоль съестного ассортимента, друзья взяли два капустных салата, что стоил две копейки порция, и на оставшиеся шесть копеек — одну котлету на двоих. Женщина за кассой, пожилая и восточная, спросила, нужен ли им хлеб, а когда оценила их платежеспособность, сунула два куска бесплатно. Мало того, чуть позже она выбралась из-за кассы и, ворча о Жекиной с Воробьём худобе, принесла им по пирожку с картошкой и два компота из сухофруктов. Самой ей, кстати говоря, худоба совсем не грозила.

Из своих детских лет Жека помнил всякое, не только хорошее, разного там хватало. То, что им с Воробьём встретились сегодня подряд добрые люди, он воспринимал как некоторую компенсацию мироздания за предыдущее цыганское бедствие. В котлете, правда, попалась острая косточка, ну так не всё же коту Масленица.

Едоков за здешними не самыми чистыми столиками почти не было, только пара работяг в потёртых робах неспешно ковырялась в тарелках с каким-то подозрительным рагу, да сидящий под воззванием «Помоги товарищ нам, убери посуду сам!» задумчивый мужик в клетчатой рубахе медитировал над борщом.

Жека допил компот, стакан с темневшими на дне сухофруктами подвинул к Воробью — сам он такое не любил, а Воробей, как теперь вспомнилось, поедал с большим удовольствием. Потом Жека поделился с другом своим планом.

Жека решил угнать у цыган машину и потом обменять её на велосипед.

***

Заросли кустарника, что граничили с цыганской улицей, занимали изрядную площадь, и это играло Жеке с его товарищем Воробьём на руку, помогало прокрасться в нужное место незамеченными. Пробираться там, правда, было не везде удобно, кое-где пришлось повоевать с колючками, а пару-тройку особенно заросших участков вообще проползали на четвереньках.

Кусты тут и там изобиловали жизнью, и на друзей недовольно пищали невидимые в ветвистой чащобе птицы, одинаково ругаясь как на Жеку, так и на Воробья, не зная о пернатой природе его фамилии и не желая принимать его за своего. А однажды под ноги выскочил, всех напугав и сам ещё больше перепугавшись, одичавший лохматый котяра.

Друзья заблудились в этих негостеприимных дебрях и вылезли, грязные и исцарапанные, не там, где было нужно, а в самом конце улицы, где на них подозрительно уставился куривший на лавке толстенный старый цыган. Пришлось возвращаться в кусты и проделывать немалый путь вдоль дороги, держась от неё на некотором расстоянии. Когда в уже наступивших сумерках вылезали из кустов снова, то едва не наткнулись на всё тех же мелких цыганских оболтусов. Те жгли в костерке какую-то вонючую резину метрах в пятнадцати от жигуля, и друзья обнаружили их заранее — но один мелкий отошёл пописать в неудачную для Жеки с Воробьём в сторону и едва их не обнаружил.

Посиделки у костра могли затянуться надолго, и Жека занервничал. Какое-то неочевидное чувство подсказывало ему, что времени на всё про всё именно у него остаётся не так и много. И нескольких суток, как в случае с недавним курортным делом, здесь ему не дадут.

Хоть сумерки наступили, темнело, однако, медленно. Жека подумывал уже потихоньку пробираться к машине — авось сидящая у костра ребятня тихого движения в сумраке и не заметит. Но что, если заметит? Тогда придётся удирать — и весь план полетит к чертям. Пока Жека колебался, из дворов раздался густой как бульон женский голос, и двое цыганчат, что-то расстроенно пробормотав, поглядели напоследок в костёр и побежали к своей калитке. Постепенно и остальная компания разбрелась по домам — видимо, на ужин. Жеке так и представилась патриархальная картина: за столом большое семейство, три поколения, а то и все четыре, если где-то сбоку примостилась морщинистая усатая прабабка, кто-то младший лезет нетерпеливой ручонкой в общее блюдо впереди всех — и получает по лбу строгой отцовской ложкой…

Тем временем костёр, возле которого теперь никого не было, затрепетал на ветру, вспыхнул напоследок совсем ярко — и погас. И Жека с Воробьём тут же отправились, что называется, на дело.

В глубине души Жека надеялся, что машина будет не заперта: чего, мол, боятся хозяевам, они же сами цыгане. Ну или одну из дверей просто забыли бы закрыть. Но увы, хозяин жигуля был не дурак и знал, как оно в жизни случается. Хорошо хоть стекло водительской двери было закрыто неплотно, Жека просунул туда край острой ветки, а потом пальцы, и с большим трудом немного эту щель расширил. Было бы совсем здорово опустить стекло настолько, чтобы туда могла пролезть тонкая детская Жекина рука, но нет, так это не работало, и дальше оно не пошло.

Тогда Жека ободряющее махнул засевшему на стрёме Воробью и достал из кармана заранее приготовленную леску с петелькой на конце.

Кто хоть раз захлопывал в кабине ключи и вскрывал автомобиль, набрасывая нитку с петлёй на пластмассовый столбик отпирающего двери механизма через щель в окне, тот запомнит этот процесс надолго. Жеке приходилось это делать не единожды.

Просто чёртова петелька эта надевается на чёртов этот столбик совсем не с первого раза. И хорошо ещё, если наденется с двадцатого. А когда она надевается, то может и не захотеть затягиваться. А когда всё же затянулась, может запросто не потянуть столбик вверх, а соскочить вхолостую.

И вот Жека, высунув в усердии язык, снова и снова наводил своё лесочное приспособление на цель. Фонарь на столбе возле двора бил в глаза, но всё же больше помогал, чем мешал, без него пришлось бы худо. Из ближних кустов напряжённо зыркал офигевший от происходящего Воробей. В случае, если Вор Велосипедов или кто-то другой вздумает припереться в этот тёмный час к машине, Воробей должен был издать условный тихий свист.

Но когда кто-то возле жигуля таки появился, Воробей ни свистнуть, ни даже пикнуть вообще не успел.

Не успел ничего сообразить и увлечённый своим занятием Жека: просто рядом что-то резко зашуршало, и тут же прямо возле уха кто-то задышал. Жека не успел и испугаться — подумал, что это прибежал зачем-то Воробей. Но нет, то был вовсе не Воробей, то была большущая собака, немецкая овчарка. Наверное, та самая, что бегала здесь днём за палкой. Уши её высоко торчали, а глаза внимательно смотрели Жеке в лицо. «И что это мы тут делаем?» — как бы спрашивала умная собачья морда всем своим видом.

У Жеки, кстати, одно время была почти такая же собака. Тоже немецкая овчарка, молодой кобелёк по имени Бой, отец привёл его от какого-то своего товарища, у которого их жила целая свора. Этот Бой был добродушный и весёлый, но, видимо, по причине своей совсем ещё юности, отличался неимоверной бестолковостью. Ни о каком выполнении команд и речи не шло. Нет, он вполне нёсся за палкой и хватал её, но пока трусил обратно, о палке всегда забывал, и она выпадала из его радостно раззявленной пасти. Да что там команды, с глупым этим псом нельзя было даже прогуляться рядом с двором: он не отличал безопасных мест от проезжей части и летел, размахивая ушами, прямо на дорогу перед машинами. То, что его не сбили и не переехали прямо у Жеки на глазах, это им обоим просто повезло.