Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах

А еще у него есть дочь-помощница редкой красоты по имени Изида. Что до метода, то вот его суть:

«— Мысли вещественны, мистер Корам. Если мне будет позволено провести ночь здесь — на том самом месте, где пал бедный Конвей — я сумею из окружающей атмосферы (а она подобна чувствительной фотографической пластине) извлечь картину, которую сознание его, — и он указал на Конвея, — запечатлело последней!»^[152]

Мы видим, что в основе метода Майкла Клау лежат вовсе не мистические представления о мире, а хоть и ложные, но популярные некогда идеи о том, что в глазу умирающего якобы возникает отпечаток того, что он видел перед смертью. Нужно лишь научиться «проявлять» это изображение. Что наш эксцентричный детектив и делает — засыпая на месте преступления, а точнее — на том месте, где обнаружен труп жертвы. С тем чтобы спящее сознание детектива совместилось с умершим сознанием жертвы и, в свою очередь, могло бы воспроизвести предсмертную картинку: «Будем справедливы к Морису Клау — он и в далекий Рим готов отправиться, если того требуют интересы дела, и с лупой ползает по полу, изучая мельчайшие пылинки, и злодея может при случае застрелить. Но все же главное происходит во сне: первый импульс к разгадке Клау дают психические послания, следы “эфирной бури”, порожденной кровавой драмой. Сыщик называет эти эфирные следы “ментальными негативами” и утверждает, что способен “проявлять” их с помощью своей дочери, воссоздавая тем самым картину преступления»^[153]. Затем, по его рассказу после пробуждения, Изида делает рисунок, который становится отправной точкой расследования.

И конечно же профессия «спящего сыщика» тоже выбрана неслучайно. Морис Клау — антиквар. Примечательны описания его лавки:

«Где-то там, в мглистом сумраке этой лавки, заполненной реликвиями сотен веков и всех стран от одного полюса до другого — диковинными предметами, что скрывают свои черты в темноте, — обитает большой серый попугай. Дуновения неслыханных ароматов и звуки скребущихся коготков говорят посетителю, что поблизости снуют и другие животные; попугай же пронзительным криком извещает его о своем присутствии:

— Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол!

По этому сигналу Морис Клау выползает из своего укрытия»^[154].

Тут я хочу упомянуть один малоизвестный факт из истории криминалистики. Когда профессии «эксперт-криминалист» еще не существовало, полиция зачастую привлекала в этом качестве археологов и антикваров, умеющих замечать мелкие, но важные детали, способных, если можно так выразиться, «читать следы».

Как видим, изобретательный ум Сакса Ромера (под этим псевдонимом скрывался один из «отцов» детектива и триллера английский писатель Артур Генри Сарсфилд Уорд) придумал весьма своеобразного героя, метод которого можно назвать фантастическим, но при этом не сверхъестественным, лежащим вполне в рамках того, что когда-то считалось научным. Или, по крайней мере, наукообразным — эфир, ментальные следы, посмертные изображения и прочее.

Интересна еще одна особенность эксцентричного сыщика-антиквара: все дела, за которые он берется, отсылают к прошлому — поддельному или настоящему, но прошлому. Да он и сам во многом порождение прошлого. В этом рассказы Сакса Ромера весьма близки к рассказам Мэтью Шила о князе Залесском. Морис Клау тоже чужак, но еще более экзотический, нежели шевалье Ш. Огюст Дюпен или князь Залесский. Откуда он пришел? Где путешествует его душа, пока он спит на месте преступления? Каково его подлинное имя? Как на самом деле зовут его дочь Изиду? Судя по намекам, разбросанным в рассказах, родина Клау — Восток. Восток мистический, Восток инфернальный, Восток повелителя мертвых Анубиса, страшной Гекаты, темных культов, Восток Балканский, с его оживающими мертвецами, священными безумцами и волками-оборотнями.

Страшный волк Ганнибал

В книге Борхеса и Касареса «Шесть задач для дона Исидро Пароди» рассказчика зовут Гервасио Монтенегро, и его фамилия перебрасывает мостик к названию маленькой балканской страны, родины одного из величайших сыщиков двадцатого столетия — неподражаемого Ниро Вулфа, рожденного воображением замечательного американского писателя Рекса Стаута.

Поначалу Стаут писал не только детективы — его перу принадлежат и приключенческие, и фантастические, и «серьезные» психологические романы; наконец, он автор нескольких исторических книг. Впрочем, последние следовало бы отнести скорее к мифологическим или антимифологическим, ибо строились они чаще всего на основе сюжетов античной мифологии, с попыткой рационализации оной приемами, характерными для литературной моды 20 — 30-х годов ХХ века. Таков, например, роман «Легенда», события в котором происходят во время Троянской войны, а среди действующих лиц — Ахилл, Гектор и прочие герои древнегреческого эпоса.

Начав среди прочего писать детективы, писатель не сразу отыскал героя, обессмертившего его имя, — в ранних вещах у него действовали вполне стандартные, малозапоминающиеся персонажи.

Лишь с появлением (в романе «Гремучая змея») замечательного дуэта — великого толстого сыщика Ниро Вулфа и его помощника, друга и летописца Арчи Гудвина — Рекс Стаут стал тем Стаутом, которого читают и перечитывают миллионы. Действительно, образ сыщика чрезвычайно необычный, колоритный — и весьма многослойный.

Если попросить любителя детективов набросать условный портрет Ниро Вулфа, мы получим несколько характеристик, несколько черт, которые выглядят довольно странно и которые — как мы увидим ниже — обыгрывали на все лады писатели следующих поколений. Во-первых, габариты, явно превосходящие норму. Во-вторых, гурманство, временами переходящее в обжорство. В-третьих, любовь к орхидеям. В-четвертых, странное имя.

Начнем с последнего. «Ниро Вулф». «Вулф» даже не требует объяснения — волк, понятно. А имя «Ниро (Ne-ro)»? Нерон? Сыщик по имени Нерон-Волк, в смысле — Волк-Император, Волк-Повелитель... Весьма любопытное и многозначительное имя. И каков же он, этот царственный Волк, выходец из балканской страны и поселившийся в самом центре Нью-Йорка?

Человек-Волк из Черногории... Фигура скорее фольклорная, сказочная. Волки-оборотни обитают в сказках и легендах балканских народов, и корни этого образа уходят в седую древность — в языческие времена, в культы хтонических божеств, повелителей подземного мира, мира смерти. Образ волка-оборотня, очевидно, сложился под влиянием описанного Вячеславом Ивановым в книге «Дионисийская религия» культа «людей-волков», распространенного в древней Фракии. Согласно ему, жрецы подземных богов (видимо, в том числе, и пра-Диониса) практиковали во время оргий ритуальное каннибальство: обряженные в волчьи шкуры они преследовали и пожирали «людей-оленей». Считалось, что после подобной мистерии жрецы становились настоящими волками. Вернуться в человеческое общество они могли лишь в том случае, если в течение девяти лет более не притрагивались к человеческому мясу^[155].

Вот такие волки-оборотни, людоеды — и одновременно слуги подземных богов и сами боги, вестники мира смерти, — водились на севере Балканского полуострова, на родине Ниро Вулфа. Древние фракийцы, кстати, были предками и черногорцев, и валахов — подданных знаменитого Влада Цепеша-Дракулы. Именно там в наибольшей степени распространены мрачные легенды об оживающих мертвецах — вампирах. Сербия, Черногория, Румыния, Болгария, частично — Греция, — вот ареал существования этих жутких порождений народной фантазии. И в этом же ареале в свое время получил наибольшее распространение культ умирающего и воскресающего азиатского бога Диониса (вобравшего и упомянутый выше культ людей-волков).

Дионис — бог виноделия, бог вина, всегда воспринимавшегося мифопоэтическим сознанием как кровь (ну да, ведь виноградный сок — «кровь» ягод!). В христианстве это представление дожило до наших дней в таинстве евхаристии. Дионис — хтоническое божество, тесно связанное не только с весенним оживлением природы, но и с типично хтоническим оргиастическим буйством, со смертью и подземным миром. Дионис — матрица более поздних балканских вампиров, мифологический, религиозный прототип фольклорно-поэтического персонажа. Кроме прочего, он обладал даром пророчества: Дельфийский оракул, в позднейшие времена посвященный светлому богу Аполлону, поначалу был оракулом именно Диониса, в его подземной, мрачной ипостаси Загрея, растерзанного титанами. Кстати, и волк на самом деле сопровождает как Диониса — Великого Ловчего, так и Аполлона, к тому же имеющего обыкновение самостоятельно превращаться в волка^[156].

Поскольку мы занимаемся не анализом мифологии и генезиса языческих богов, а трансформациями и отражениями языческих образов в современной литературе, примем в дальнейшем ту точку зрения, что говорить можно о неких общих чертах, характерных и для Диониса, и для Аполлона. А они суть таковы: волк и вампир — ипостаси данного существа (Диониса-Аполлона), отражения его хтонической, подземной природы. Хтоническая природа выражается также в связи с растительным миром. И одновременно этот волк-оборотень-вампир-Дионис — еще и культурный герой, одаряющий человечество... дурманом. Будь то вино, опий и прочие наркосодержащие вещества. Почему именно так? Видимо, потому, что, будучи владыкой или, во всяком случае, посланцем Мира Смерти, он повелевает снами и видениями. Ведь сон как состояние, близкое к смерти, фигурирует во всех мифологических системах — Гипнос и Танатос у греков родные братья. А у евреев сон — одна шестидесятая доля смерти. То есть то же самое, но в ослабленном виде... Плюс к тому Дионис обладает профетическим даром — он способен раскрывать героям загадки прошлого, настоящего и будущего. Однако замечу также, что эти разгадки-пророчества обычно выражаются иносказательно и могут иной раз вселить в заказчика ошибочные представления и побудить его к ошибочным действиям. И еще замечу, что для получения разгадок требуется жертвоприношение.