Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах

«Гора в желтой пижаме»

Вернемся к герою Рекса Стаута, явившемуся в Новый Свет именно с Балканского полуострова. Присмотримся к нему внимательнее. Вот, например, каким представляется его первое появление на книжных страницах (роман «Гремучая змея»):

«…Ниро Вульф был настолько огромен, что если бы на его плечах появилась голова обычного человека, то она была бы вовсе не заметной для постороннего глаза»^[157].

Он производит впечатление скорее ожившей статуи или какого-то сказочного чудовища, нежели человека. А вот в романе «Требуется мужчина»:

«...Вулф огромной глыбой восседал в кровати, со всех сторон обложенный подушками, а на одеяле покоился поднос с завтраком. Как всегда, ровно в восемь утра, Фриц приносил завтрак в его спальню на третьем этаже. Стрелки на часах сейчас показывали восемь пятнадцать, а потому в ненасытной утробе великого сыщика уже исчезли персики, сливки, изрядная часть здоровенного ломтя бекона и две трети яичницы, не говоря уж о кофе и пюре из зеленых томатов. Хотя черное шелковое одеяло было откинуто, приходилось приглядываться, чтобы уловить границу между ядовито-желтой перкалевой простыней и пижамой такого же замечательного цвета...»^[158]

«Гора в желтой пижаме чуть колыхнулась...»^[159]

Возвращение на Балканы

Прочитав несколько описаний, подобных приведенным выше, начинаешь представлять себе не обычный дом в Нью-Йорке, а скорее святилище, в котором, скрытое от посторонних глаз, обитает некое грозное божество.

Божество, кстати, связанное с растительным миром, — вряд ли стоит в очередной раз напоминать читателю о любви Ниро Вулфа к орхидеям и о том, что он все свободное время проводит в оранжерее, выращивая эти экзотические цветы.

Обратим внимание на то, о чем говорилось в главе «Дети подземелья» — об удивительном пристрастии Великих Сыщиков к цветам, к растениям (брат Кадфаэль, сыщик Кафф и т.д.), о том пристрастии, которое, как я полагаю, они унаследовали от своего прототипа — бога умирающей и воскресающей природы Диониса-Загрея.

И еще одна деталь — из уже процитированного отрывка: черно-желтая гамма спальни-святилища Ниро Вулфа. Дионис в грозной своей ипостаси судьи-преследователя являлся обычно в образе леопарда или барса, желтая шкура которого испещрена черными пятнами.

«Он тучен и одышлив...» — так говорила королева датская Гертруда по поводу Гамлета. Нет-нет, я не оговорился и ничего не перепутал. Просто об этой особенности датского принца почему-то вспоминают крайне редко, чаще в инсценировках и экранизациях Гамлет выглядит худым и стройным меланхоликом, а на процитированные слова Гертруды не обращают внимания — или попросту опускают их. Можно, конечно, объяснить это замечание Шекспира, например, тем, что актер, первым исполнявший роль Гамлета, был полноват, вот драматург и обыгрывает это. Но можно истолковать данную черту иначе: предположив, что тучность Гамлета, равно как и тучность нашего героя, — черта, унаследованная персонажами литературы от персонажей мифов. Вспомним, что трагедия первоначально родилась из дионисийских мистерий об умирающем и воскресающем боге. Тучность трагического героя в данном случае — напоминание о его древней ипостаси — боге подземного мира Дионисе.

Изначально природа, Мать-Земля, олицетворялась женским существом — Великой Богиней, Кибелой, Реей, Геей, Эрешкигаль и так далее. Самые древние, архаические изображения их, дошедшие до наших дней, — каменные и костяные женские фигурки, с едва намеченными чертами лиц, зато с тщательно вырезанными, грузными до карикатурности телами. Тучность последующих персонажей — будь то герои мифов или персонажи куда более поздних литературных произведений — это напоминание об изначально женской природе богов второго поколения, заменивших Великую Богиню в амплуа повелителей природы.

Габариты Вулфа — того же происхождения. И с тем же связана еще одна характерная его черта, накрепко впечатавшаяся в память читателя, — нелюбовь к каким бы то ни было перемещениям, малоподвижность. Что же до «женственности», тут представляется интересным обратить внимание на пародийную серию детективных романов, написанную современником Стаута, не менее знаменитым Эрлом Стенли Гарднером.

В этих романах, написанных Гарднером под псевдонимом А.А. Фэйр, Ниро Вулф вдруг травестировался в стокилограммовую дамочку Берту Кул — частную сыщицу, с помощником по имени Дональд Лэм, пародийным двойником Арчи Гудвина. Лэм обладает всеми чертами своего «оригинала» — он тоже остроумен, ироничен, грубоват, охотно пускает в ход кулаки. Он столь же популярен у представительниц прекрасного пола. Правда, в какой-то момент, когда читатель уже нарисовал в своем воображении Арчи-2, вскользь роняется фраза насчет его роста. А рост у этого мордобойца, питуха и ловеласа... что-то около полутора метров^[160].

Вернемся к Вулфу. Итак, существо огромных размеров, большую часть времени проводит в оранжерее, выращивая экзотические цветы, которые раздаривает всем желающим. Обжора и гурман. Из дома старается не выходить (формально это связано с чрезмерным весом).

Все так. Но вот в романе «Черная гора» Ниро Вулф в сопровождении неизменного Арчи Гудвина вынужден отправиться на свою родину — на Балканы. И здесь, на протяжении буквально нескольких страниц, с ним происходит совершенно невероятная метаморфоза!

«Он спокойно двинулся по скалистой плите, и я последовал за ним…

<...>

Он предпочитал идти, карабкаясь вверх, а не понизу, что достаточно неудобно, и я решил, что он просто чудит…

<...>

Он ориентировался по звездам, а я в это не верил. Тем не менее он, по-видимому, знал, где мы находимся. Например, спустившись со склона, после того как мы отмахали не меньше восьми миль, он резко свернул вправо, еле протиснувшись между двумя огромными валунами, прошел через россыпь зубчатых скал и, остановившись перед скалой, вертикально вздымавшейся вверх, протянул руки и затем поднес их к лицу. Я догадался по звукам о том, что он делает: он подставлял руки под струйку воды, падающей вниз, и пил ее»^[161].

Дальше — больше. Мало того что Вулф вдруг превратился в заправского альпиниста (при том что в Нью-Йорке он даже в любимую орхидейную оранжерею поднимается в специальном лифте!), так он еще и в единоборство с противниками вступает, не моргнув глазом:

«Я развернулся влево и остолбенел. Буа, привалившись спиной к стене, по-волчьи ощерился, держа перед собой нож, а Вулф, вытянув вперед руку с тесаком, наступал на него в классическом боевом полуприседе»^[162].

Ни дать ни взять — греческий Антей (кстати, сын Матери-Земли, Геи), неуязвимый на собственной территории, — но становящийся беспомощным в отрыве от нее. Вот финальная сцена — уже в Нью-Йорке, по возвращении из Черногории:

«Я едва успел нащупать в кармане свой “марли”, когда Зов уже выстрелил. Вулф качнулся вперед и упал»^[163].

_{* * *}

Неожиданнее всего Ниро Вулф раскрывается в продолжениях, пародиях и трансформациях, которые он претерпевает в книгах не Рекса Стаута, а других авторов. Если герой Конана Дойла приобрел в дальнейшем прямую новую жизнь стараниями целых поколений писателей-детективщиков (от Адриана Конана Дойла и Джона Диксона Карра до Эллери Куина и Николаса Мейера), то Вулф продолжает существовать в непрямом варианте и под разными именами. Об одном мы уже вспоминали. Но если Гарднер-Фэйр всего лишь подтрунивает над коллегой по перу, его не лишенное пародийности подражание можно рассматривать как дружескую шутку, не касавшуюся глубинных и, прямо скажем, страшноватых черт образа Вулфа, то в дальнейшем трансформации великого сыщика перешли на иной уровень.