Базар житейской суеты. Часть 4

Мистеръ Джой не принималъ съ своей стороны слишкомъ дятельнаго участія въ этихъ загородныхъ прогулкахъ. Посл обда онъ обыкновенно ложился спать, или нжился въ садовой бесдк, любуясь на очаровательные ландшафты. О, рейнскіе сады, восхитительныя сцены спокойствія, мира и блистательнаго сіянія солнечныхъ лучей! Кто, увидвъ васъ однажды, не обогатится самыми сладостными воспоминаніями на всю свою жизнь? Еще я вижу васъ, изъ своего туманнаго далека, благородныя пурпуровыя горы, отражающіяся своими вершинами въ благороднйшихъ струяхъ, и одна мысль о теб, поэтическая страна Рейна, переполняетъ восторгомъ мою душу… Въ этотъ вечерній часъ пастухъ гонитъ свое стадо съ бархатныхъ холмовъ, ревутъ коровы, мычатъ быки, и позванивая колокольчиками, входятъ въ этотъ старинный городъ съ его старыми окопами, и шпицами, и воротами, и каштановыми деревьями, распространяющими длинную голубую тнь на окрестные луга; небосклонъ и рка пламенютъ багряно-золотистымъ заревомъ; и луна, выплывая на горизонтъ, смотритъ блдными очами на величественный закатъ дневнаго свтила. Но вотъ солнце вдругъ сокрылось за горами, ночь наступаетъ, рка станомтся темне и темне, появились огоньки въ окрестныхъ хижинахъ, и слабые лучи ихъ пугливо заглядываютъ въ тезмныя воды Рейна съ обоихъ береговъ.

Хорошо было мистеру Джою! Каждый день посл обда отходилъ онъ на сонъ грядущій, прикрывая свои красный носъ и тусклыя очи кашмировымъ платочкомъ изъ Калькутты, и каждый день читалъ онъ англійскую газету отъ первой строчки до послдней. — Благодареніе ему отъ всхъ британскихъ журналистовъ, наборщиковъ и типографщиковъ, промышляющихъ печатнымъ дломъ! Но спалъ ли мистеръ Джой, дремалъ, храплъ, моргалъ, читалъ или просто переворачивался съ бока на бокъ — пріятелямъ нашимъ не было до него никакого дла. Хорошо имъ было и безъ Джоя. Въ тихіе поэтическіе вечера они частенько отправлялись въ театръ на эти милыя, незатйливыя оперы старинныхъ нмецкихъ городковъ, гд noblesse вяжетъ чулочки на одной сторон, а bourgeoisie помщается по другую сторону театра. Здсь-то мистриссъ Эмми, утопая въ свтломъ поток душевныхъ наслажденій, была впервые посвящена въ тайны Моцарта и Чимарозы. О музыкальныхъ талантахъ майора мы уже имли случай намекнуть, и читатель знаетъ, что онъ съ большимъ успхомъ упражнялся на флейт, но главнйшимъ его удовольствіемъ въ этихъ операхъ было наблюдать за душевными движениями мистриссъ Эмми, когда она прислушивалась къ мелодическимъ звукамъ. Новый невдомый міръ любви и красоты открылся въ роскошныхъ формахъ передъ ея умственнымъ взоромъ, когда она слушала эти очаровательныя композиціи; одаренная самою острою чувствительностью, могла ли эта леди оставаться равнодушною къ Моцарту? Его оперы сообщали ея нервамъ такое настроеніе, что, приходя домой, она нердко спрашивала себя: ужь не преступно ли въ моральномъ смысл заслушиваться этихъ чарующихъ мелодій? Но майоръ, къ которому она однажды обратилась съ подобнымъ вопросомъ, въ совершенств успокоилъ ее. Разбирая данную тэму эстетически, психически, логически и философически, майоръ Доббинъ представилъ неотразимыя доказательства, что вс красоты искусства и природы могутъ производить на насъ одно только самое благодтельное впечатлніе. Удовольствія, ощущаемыя нами при звукахъ музыкальной мелодіи, совершенно равняются тому наслажденію, какое испытываетъ каждый смертный съ чувствительною душою при взгляд на луну, на звзды, на прекрасный ландшафтъ или картину. Въ отвтъ на нкоторыя весьма слабыя возраженія Эмии, майоръ Доббинъ разсказалъ ей восточную басню о «Сов«; воображавшей, что солнечный свтъ нестерпимъ для глазъ, и что соловей слишкомъ напрасно гордится своей пснью.

— Однимъ суждено пть, другимъ — гукать или выть, заключилъ, улыбаясь, мистеръ Доббингь, — у васъ, Амелія, прехорошенькій голосокъ, и стало-быть вы, по этой теоріи, принадлежите къ соловьиной пород.

Пріятно остановиться на этомъ період жизни мистриссъ Эмми, и вообразить, что она была вполн счастлива. Вы видите, что она первый разъ еще наслаждается такимъ образомъ существованія и судьба до сихъ поръ не посылала ей удовлетворительныхъ средствъ къ образованію ума и сердца. Вращаясь въ ограниченной сфер дятельности, она постоянно сталкивалась съ людьми довольно мелкими и пошлыми. Такой жребій раздляютъ съ нею мильйоны женщинъ. И какъ представительницы прекраснаго пола слишкомъ расположены ненавидть одна другую, то случастся весьма нердко, что естественное чувство робости считаютъ он необозримымъ тупоуміемъ, деликатность — глупостью, молчаніе — невжествомъ, и такъ дале. Мн однакожь кажется, что помалчивать иной разъ позволительно даже самому умному джентльмену. Если, примромъ сказать, я или вы, почтенный мой читатель, очутимся въ одинъ прекрасный вечеръ въ интересномъ обществ прачекъ и мелочныхъ лавочниковъ — скажите по совсти: будетъ ли ваша рчь сверкать тми искрами остроумія, которымъ вообще вы отличаетесь въ нашемъ образованномъ кругу? Думать надобно, что и прачки съ мелочными лавочниками не въ состояніи будутъ обнаружить особеннаго краснорчія, какъ-скоро судьба приведетъ ихъ въ наши утонченныя гостиныя, гд мы съ такимъ похвальнымъ соревнованіемъ, стараемся разбить въ дребезги и уничтожить въ прахъ репутацію нашихъ ближнихъ.

Должно еще припомнить, что эта бдная леди, вплоть до настоящей нинуты, ни разу не встрчала джентльмена въ истинномъ смысл этого слова. Да и много ли такихъ джентльменовъ между нами? Укажите мн на этихъ избранныхъ людей съ возвышеннымъ характеромъ, съ благороднымъ образомъ мыслей, съ великодушными стремленіями — людей, которые никогда не лгутъ, и прямо смотрятъ въ глаза свту, много ли, спрашивается, насчитаете вы такихъ джентльменовъ въ своемъ кругу? Вс мы знаемъ сотни, или пожалуй, тысячи отличныхъ фраковъ, сшитыхъ по послдней мод, десятки особъ, выплясывающихъ вальсъ или мазурку съ неподражаемымъ искусствомъ, но сколько же истинныхъ джентльменовъ между ними? Потрудитесь взять клочокъ бумажки, и напишите реестрикъ своихъ знакомыхъ, которыхъ, какъ истинныхъ джентльменовъ, вы уважаете душевно и сердечно.

На моемъ клочк, безспорно, прежде всхъ будетъ стоять имя пріятеля моего, майора. Пусть у него длинныя ноги, желтоватое лицо, и пусть онъ пемножко пришепеливаетъ и картавитъ, что съ перваго раза представлястся обыкновенно чрезвычаино забавнымъ и смшнымъ, но мысли струятся свтлымъ и чистымъ потокомъ въ майорскомъ мозгу, жизнь его идетъ путемъ правильнымъ и честнымъ, и умъ его никогда не былъ въ разлад съ сердцемъ. Чего жь вамъ больше? майоръ Доббинъ — истинный джентльменъ. То правда, и я не спорю, что ноги у него чрезмрно велики, такъ же, какъ и руки, и надъ этимъ обстоятельствомъ, каждый въ свое время, вдоволь потшались оба Джорджа Осборна, но это все вздоръ, если смотрть на дло съ философической точки зрнія.

Не вздоръ только въ томъ отношеніи, что шуточки и насмшки обоихъ Джорджей имли весьма значительное вліяніе на мннія мистриссъ Эмми объ этомъ джентльмен. Она ршительно была въ заблужденіи насчетъ умственныхъ и нравственныхъ достоинствъ майора. Не случалось ли и намъ двсти-тысячь разъ составлять ошибочныя понятія о своихъ ближнихъ? Но мы перемняли свои мннія, перемнила ихъ и мистриссъ Эмми. Теперь только прозрли ея умственныя очи, и она увидла, что майоръ, во всхъ отношеніяхъ, былъ истиннымъ джентльменомъ.

Быть-можетъ эта эпоха была счастливйшимъ временемъ его жизни; а можетъ-быть и нтъ. Кто изъ насъ въ состояніи опредлить и вычислить относительную цнность земныхъ благъ и наслажденій? Во всякомъ случа, Доббинъ и мистриссъ Эмми были довольны своей судьбой, и совершали заграничное путешествіе съ большимъ комфортомъ. Въ театр Джорджинька всегда былъ съ ними, но майору только предоставлялось исключительное право набрасывать, посл спектакля, кашмировую шаль на плеча мистриссъ Эмми. Въ прогулкахъ Джорджинька всегда забгалъ впередъ, или карабкался на вершины башень и деревьевъ, тогда-какъ счастливая чета, оставаясь внизу, степенно занималась своимъ дломъ: майоръ философствовалъ и курилъ сигару; Эмми рисовала ландшафтъ или какую-нибудь руину. Въ эту эпоху я самъ кочевалъ до европейскому континенту, и тогда-то собственно имлъ счастіе встртиться первый разъ съ этими дйствующими лицами своей исторіи, гд каждое слово есть чистйшая правда. Я поставилъ себ за правило ничего не выдумывать.

Я познакомился съ ними въ Пумперниккел, всмъ извстномъ городк, хотя собственно говоря, имя его вы едва-ли отыщете на географической карт. Здсь, въ свое время, состоялъ на дипломатической служб сэръ Питтъ Кроли; это было очень давно, еще прежде аустерлицкой битвы, заставившей всхъ британскихъ дипломатовъ повернуть изъ Германіи направо-кругомъ, въ свою отчизну. Первый разъ я увидлъ полковника Доббина и пріятелей его въ гостинниц Телячьей Головы, лучшей во всемъ Пумперниккел. Они сидли за общимъ столомъ. Обдъ былъ превосходный. Вс любовались на величественную осанку Джоя, прихлёбывавшаго, съ видомъ знатока, іоганимсбергское вино, поставленное за его приборомъ. Мальчикъ тоже обращалъ на себя вниманіе своимъ алчнымъ, истинно британскимъ аппетитомъ. Онъ истреблялъ Schiokou und Bralen und Kartoffeln, ветчину съ клюквой, гуся съ малиной, телятину съ черносливомъ, и пуддингъ, и саладъ, и жареныхъ цыплятъ, съ такою безцеремонною любезностью, что длалъ великую честь туманному Альбіону, снабжающему европейское человчество желудками идеальныхъ размровъ. За пятнадцатью блюдами слдовалъ десертъ, и Джорджинька, дйствуя по указанію нкоторыхъ молодыхъ джентльменовъ, забавлявшихся его бойкими и смлыми манерами, нагрузилъ свои кармаыы макаронами и сладенышми пирожками, которые онъ кушалъ уже дорогой, на пути въ театръ, куда вс въ этомъ патріархальномъ мстечк, отправлялись какъ въ свои собственный домъ. Леди въ черномъ плать, маменька Джорджиньки, безпрестанно смялась и краснла впродолженіе всего обда, и было очевидно, что выходки смлаго мальчика чрезвычайно забавляютъ мистриссъ Эмми. Полковникъ — то-есть, мы должны замтить, что Доббинъ вскор получилъ этотъ чинъ — полковникъ весело подшучивалъ надъ малюткой, указывая ему на новыя блюда, предостерегая не слишкомъ загружать желудокъ, чтобъ оставить въ немъ мсто для другихъ лакомствъ. Былъ въ этотъ вечеръ великолпный спекталь на пумперниккельскомъ театр. Давали «Фиделіо». Мадамъ Шрёдеръ-Девріентъ, еще въ ту пору молодая женщина въ полномъ расцвт красоты и генія, выполняла роль главной героини въ этой чудной опер. Изъ своихъ мстъ за креслами, мы очень хорошо разглядли новыхъ знакомыхъ, встрченныхъ нами въ гостинниц Телячьей Головы. Содержателъ ея, господинъ Швейнкопфъ, озаботился нанять лучшую ложу для своихъ гостей. Нельзя было не замтить удивительнаго эффекта, производимаго на мистриссъ Осборнъ великолпной музыкой и примадонной. Когда, впродолженіе хора плнниковъ, голосъ мадамъ Девріентъ задрожалъ и залился патетической трелью, лицо мистриссъ Эмми приняло такое чудное выраженіе изумленія и восторга, что это поразило даже маленькаго Фиписа, blas'e attach'e, лорнировавшаго всхь дамъ въ театр, На этотъ разъ онъ припрыгнулъ на своихъ креслахъ, и воскликнулъ довольно громко: «Ахъ, Боже мой, какъ пріятно видть женщину въ такой сильной степени энтузіазма!» Въ тюремной сцен, гд Фиделіо, бросаясь въ объятія мужа, кричитъ изступленнымъ голосомъ: «Nichts, nichts, mein Florestan!» Амелія совсмъ растерялась, и поспшила прикрыть платкомъ свое лицо. Впрочемъ, тутъ переплакались кажется вс почтенныя Frauen пумперниккельскаго театра, но мн суждено было замтить одну только мистриссъ Эмли, такъ-какъ я ршился внести ее въ свои мемуары.

Ha другой день давали другую пьесу Бетховена: «Die Schlacht bei Vittoria». Сначала, въ вид прелюдіи, выступаетъ на сцену Мальбрукъ, извщающій о быстромъ приближеніи французскаго войска. Слдуютъ затмъ барабаны, трубы, литавры, залпы артиллеріи, стоны умирающихъ; наконецъ, въ заключеніе, играютъ торжественную псшо: «God, Save the King!»

Въ театр было десятка два Англичанъ, и вс они, безъ исключенія, поднялись съ своихъ мстъ при звукахъ этой чудной британской мелодіи. Сэръ Джонъ и леди Булльминстеръ, и даже мистеръ Киршъ, какъ членъ британской націи, поспшили явственными знаками выразить свои патріотическія чувства. Мистеръ Тепъуормъ, секретарь англійскаго посольства, раскланивался изъ своей ложи на вс стороны, какъ бы представляя своей особой вс Три Соединенныя Королевства. Тепъуормъ былъ племянникъ и наслдникъ стараго маршала Типтова, командовавшаго, въ эпоху ватерлооской битвы, тмъ полкомъ, гд служилъ мистеръ Доббинъ. По смерти Типтова команда перешла къ полковнику, сэру Михаилу Одауду, кавалеру Бани.

Тепъуормъ вроятно встрчался съ полковникомъ Доббиномъ въ дом своего дяди, маршала, потому-что теперь онъ узналъ его въ театр. Выступивъ изъ своей ложи, великій дипломатъ пошелъ къ нашимъ пріятелямъ, и публично протянулъ руку мистеру Доббину, повидимому, совсмъ неожидавшему этой чести.

— Hy, да, ужь это мы знаемъ, шепнулъ Фиппсъ одному изъ своихъ пріятелей, — гд только есть хорошенькая женщина, Тепъуормъ непремнно тутъ, какъ листъ передъ травой.

Изъ этого открывается, что мистеръ Тепъуормъ былъ весьма исправнымъ дипломатомъ.

— Кажется, я имю удовольствіе видть мистриссъ Доббинъ? спросилъ секретарь съ вкрадчивой улыбкой.

Джорджинька расхохотался, и безъ церемоніи замтилъ, что это было бы весьма хорошо. Майоръ и мистриссъ Эмми раскраснлись: мы замтили это изъ своихъ мстъ за креслами.

— Эта леди — мистриссъ Джорджъ Осборнъ, сказалъ майоръ, — а это — братъ ея, мистеръ Седли, чиновникъ ост-индскойКомпаніи: позволъте рекомендовать его вамъ, милордъ.

Секретарь посольства бросилъ на Джоя самую обворожительную улыбку.