Бег в золотом тумане
Шрифт:
– - Хватит тявкать! Дай сказать!
Я махнул Юрке, и тот умолк. И тогда Федя подробно рассказал, что рядом с тропой, по которой мы шли в город три дня назад, сейчас стоит большая дехиколонская отара, и чабаны вооружены. И вряд ли они пасутся на этом участке тропы в целях повышения суточных привесов. Слишком жидковата травка... И поэтому он предлагает подниматься на другой борт реки Уч-Кадо и оттуда, по Интрузивному саю, спуститься к реке Тагобикуль.
Времени это путешествие займет почти столько же, сколько через Ягноб.
Мы сочли это
В прежние годы частенько, не дождавшись старенького, и вечно ломавшегося вахтового "ГАЗ -51", я подымался по ней пешком в наш разведочный лагерь. Грунтовая дорога была местами с резко завышенным уклоном, глубокими, под брюхо, колеями и многочисленными крутыми поворотами. Она начиналась в долине Уч-Кадо на высоте 2700м и заканчивалась на отметке 3820м у последней нашей штольни в развороченных бульдозерами "альпийских" лугах. В те времена неспешный подъем с частыми переходами на тропы, срезающие отдельные пологие петли дороги, занимал у
меня около полутора часов. Сколько времени он займет у нас после трех суток лишений, я не знал. Да и знать не хотел. Главное -- мы с каждым шагом уходим прочь от этого проклятого места, пусть пустые, но живые...
Дойдя до первого поворота дороги, мы перешли на тропу.
По ней я пошел первым. Лейла семенила позади ишака, ведомого мною, и смотрела то себе под ноги, то на казавшуюся совершенно недостижимой вершину 3904. В начале подъема я сказал ей, что мы пересечем водораздел чуть левее и ниже, и сейчас в глазах девушки светилось любопытство: она никак не могла поверить, что сможет туда добраться.
– - Сколько часов мы будем лезть?
– - крикнула она мне.
– - Десять или
двадцать?
– - Без ''иншалла" три часа. К обеду будем! А ты что, сомневаешься, что поднимешься? Брось! После Арху это тьфу!
– - Не сомневаюсь!
– - Ответила моя козочка и опять посмотрела на вершину.
Когда она опустила глаза, я увидел в них слезы.
– - Что случилось?
– - спросил я удивленно
– - Ничего!
– - прошептала Лейла, отвернувшись в сторону.
– - Если не скажешь, то я сейчас от огорчения споткнусь и упаду вниз, как Федя!
– - шутливо пригрозил я, кивнув в сторону обрыва, вплотную
подобравшегося к тропе.
– - Оттуда будет видно все...
– - пробурчала Лейла, не поднимая головы.
– - Опять ты за свое!
– - повысил я голос, поняв, что Резвон опять ворвался в нашу жизнь, и его надо будет как-то забывать.
К счастью, в это время внизу в распадке на берегу ручья я увидел
прямоугольники палаточных площадок своего старого поисково-съемочного лагеря и, обрадовавшись возможности отвлечь Лейлу от воспоминаний, начал быстро рассказывать:
– - Смотри, видишь вон те заросшие бурьяном прямоугольнички? Там стояли мои палатки, когда твой отец еще и не думал, что попадет сначала в Иран, а потом и под твою мать.
– - Ты сказал что-то грубое про мою маму?
– - Прости, я больше не буду.
– - Красивое место. Вы, я вижу, долго здесь жили. Плотина на
ручье была...– - Да плотина. И канал обводный. Ничего не могу с собой поделать: как
только попадаю на ручей какой-нибудь, сразу начинаю плотины строить, изгибы выпрямлять или вовсе русла изменять. С детства и до сих пор. Мне иногда кажется, что когда-то, в другой жизни, я был строителем каналов...
– - А на Марсе каналы не ты строил?
– - прокричал из середины
каравана Сергей.
– - Не знаю, -- ответил я честно, обернувшись к нему.
– - Может быть...
***
Через десять минут мы выбрались на третий снизу поворот серпантина.
Четверть пути была позади. Но метров через двести, на самом крутом участке дороги, Федя неожиданно остановился и. указав на нижний конец длинной и глубокой канавы, торжественно сказал:
– - Копайте!
Это была канава N 667, или, как пишут на геологических картах и в
документационных журналах, К-667. В ее средней части в 78-ом году была вскрыта сульфидно-кварцево-турмалиновая жила, с содержанием олова 11,2 кг/тонну и серебра 250 г/тонну. В нижнем ее конце, в рыхлых склоновых отложениях были найдены обломки другой жилы с видимым касситеритом. Чтобы достать и опробовать коренные породы, нам пришлось проделать на дне канавы углубление метра полтора. На это место указывал Федя.
Мы недоуменно переглянулись и, оставив женщин наблюдать за ишаками, пошли за ним. Догнав его у самого конца канавы, я хотел спросить, какого черта он выпендривается, но застыл с раскрытым ртом. Углубление было засыпано! И недавно! И кто-то хотел, чтобы издалека следов засыпки не было заметно. В недавно набросанный грунт были воткнуты несколько пышных, но пожелтевших кустов югана.
– - Я похаваю чуток, а вы копайте, -- сказал очень довольный собой Федя, доставая из кармана остатки лепешки и, неизвестно откуда взявшиеся, замызганные кубики рафинада.
– -Заодно и расколюсь, как дело было! Только икру, чур, не метать, если мои шестёрки лягут вам не в масть, а на погоны! Прапорами у меня будете! Федя заржал, ему явно нравилось чувствовать себя фаворитом ситуации.
Мы молчали. Первым высказался Житник:
– - Копать? Руками? Ты это здорово придумал! Но имей в виду, -- если там дохлый баран, то я горячиться не буду. Просто удавлю тебя собственными руками, -- мрачно пригрозил Юрка, откидывая ногой маскировочный юган.
– - Вот так всегда! Выручишь козлов, а они копытом норовят, да побольней!
– - Давай, Федя, ближе к делу!
– - проворчал я, начав выковыривать камни. Я понимаю, что ты три дня молчал, и наболтаться теперь не можешь! Только старайся понятнее изъясняться и без фени!
– - Я Оксфордов не кончал, но рассусолю, ежели кому, чего не совсем ясно будет! Ответ Фредди поразил меня своим здравомыслием, но я терял терпение:
– - Ты в зоне исправлялся пять лет, а я с вами, уркаганами десять лет из одной миски ел! На Кумархе на пятьдесят человек рабочих, отсиженного срока было сто сорок семь лет! Меня следователь на этот счет просветил, когда у нас два ящика аммонита из склада унесли.