Белые Мыши на Белом Снегу

Странно все-таки - никакой паники, люди даже пытаются шутить и разговаривать о посторонних вещах. Может, не все еще так страшно, и тревога ложная? Может, и нет здесь никого?..

Я умылся холодной водой, вспомнив вдруг о злосчастной куртке, оставшейся в туалете Управления Дознания - с нее и началась цепь всех этих случайностей. Именно случайностей, которые, сложившись вместе, вызвали какую-то цепную реакцию в моей судьбе, и я не знал, ожидать ли теперь взрыва.

Надо было найти Трубина, все рассказать и попроситься, наконец, на волю. Хватит приключений.

Нервное напряжение немного отпустило - я захотел спать. В подвальном туалете было тепло, вентиляторы нагнетали откуда-то пахнущий машинным маслом разогретый воздух. Я причесался, отряхнул брюки от какого-то приставшего сора и вышел.

Коридор совсем опустел. Мила была здесь - и уже собиралась стартовать куда-то, повеселевшая. Меня забавляет такая порода женщин, делающих все вечно на бегу - они и спят, наверное, шевеля ногами, как кошки. Видели, наверное: коту что-то снится, и он лежит, дергая лапами? Вот такого кота и напоминала мне Мила. Вечно бегущего.

– Нашла девочку?
– я решил перейти с ней на "ты", все-таки я на несколько лет старше.
– Все нормально?

– Угм, угм! Нашла, то есть она сама нашлась, за статую забилась...
– она на ходу весело потрепала меня по щеке, нечаянно задев ссадину.
– Потом, Эрик, все потом!

– Мне нужен твой отец...

– Слушай, мне сейчас некогда, я не знаю, где мой отец, сама только от начальника вышла, а тут такая заваруха, я уж звонила, искала, только папа, наверно, занят... приходи завтра к вечеру в гости, тогда и поговорим, ладно?
– она уже включила двигатели своего тела, но вдруг остановилась.
– Как интересно! А ну-ка, улыбнись.

Меньше всего мне хотелось сейчас улыбаться, но я послушно растянул губы и ждал, чем все кончится.

– Интересно!
– Мила удивленно хлопала глазами.
– Знаешь, только не смейся, мой ребенок на тебя похож. Странно... я думала - на мужа, а она - на тебя. Разве так бывает?
– глаза сделались лукавыми.
– А может, мы встречались с тобой раньше?..
– смех.
– Ах, извини. Лезет из меня иногда какая-то пошлость.

Я улыбнулся - на сей раз искренне:

– Прощаю - если позволишь мне еще с ней поболтать. На редкость умная девчонка. Можно сказать, спасла меня.

– Да она же где-то здесь...
– Мила огляделась.
– Только что была. Эй, малявка!.. Странно. Ну, наверное, играет где-то. Она всегда так. Пойду, заодно, кстати, поищу. Еще увидимся! Это ненадолго, наверное, - она махнула мне рукой и пошла быстрым шагом прочь, заглядывая по все двери подряд.

Я остался в коридоре один и сразу, не успев еще забыть смешливых глаз Милы, увидел первого постороннего.

Позже я не раз вспомню этот момент встречи с ч у ж и м: он выскочил из двери с табличкой "Лаборатория высоких частот", посмотрел налево, направо, словно собирался переходить дорогу, и рванул прочь, роясь на бегу в карманах. На нем были странные штаны - синие, из плотной ткани, и такая же куртка, только с черным меховым воротником. Я успел разглядеть очки на его встревоженном, каком-то смазанном лице, и полосатый свитер, поверх которого, на груди, болталось в черном чехле что-то непонятное - прибор с антенной, совсем небольшого размера, буквально с пачку сигарет.

– Эй! Стой!
– я побежал за ним, почти не надеясь догнать - с одним-то глазом.
– Стой! Ты что здесь делаешь?!..

В том, что он - посторонний, я нисколько не сомневался, слишком уж необычно он выглядел. Дело даже не в одежде, просто взгляд у него был странный, диковато-ошарашенный, как у человека, впервые оказавшегося в незнакомом месте.

– Стой!

Мы вылетели за поворот коридора, миновали статую Основоположника с опустевшим дежурным столом, и незнакомец неожиданно завозился у какой-то низкой двери, похожей на служебный вход для электриков. Это и был служебный вход - я добежал до него как раз в тот момент, когда дверца хлопнула у меня перед носом, явив табличку: "Посторонним вход воспрещен!". Дернул - не подалась, заперли изнутри. Я приложил ухо: там убегали, звонко стуча подошвами по бетону.

Я выпрямился, еще задыхаясь. Никого вокруг не было, ни одной души, и никто не высунулся на мои крики. Я скорее почувствовал, чем понял - подвал опустел, всех собрали в каком-то другом месте, бросив меня здесь одного.

А девочка?.. Мила нашла ее и снова потеряла. Вечно бегущая мама и вечно теряющийся ребенок - интересное сочетание. Но где она сейчас?

Я вернулся на прежнее место, к кабинету триста семь, и заглянул. Комната была пуста, на столе россыпью валялись цветные карандаши и лежал детский рисунок: три фигурки, две больших и одна маленькая, стоят, взявшись за руки, а вокруг них только красные флаги и солнце.

– Маленькая!
– позвал я, спохватившись, что не знаю, как зовут девчушку.
– Ты где?..

Ответом была глухая тишина. Даже Борис куда-то делся.

Постояв над рисунком, я взял его в руки, и тут же мгновенная картинка прошила мой мозг насквозь, словно удар током: лицо Милы с закрытыми глазами, голова по белой подушке катается туда-сюда, и выражение то ли страдания, то ли удовольствия на этом молодом симпатичном лице как-то связано со мной...

Включилась трансляция, и ее голос (продолжение картинки) громко, задыхаясь, умоляюще проговорил:

– Папа, отзовись, это Мила! Папа, пожалуйста! Где все? Где ты?.. Папа, это Мила, позвони на Центральный!..

Я замер. Предчувствие опасности заставило мое тело окаменеть - опасности, которую я не понимал. Что-то произошло, какая-то мощная машина сошла с дороги и ухнула в кювет, а я ничего не мог сделать, только стоять и слушать, как Мила умоляет сначала отца, а потом хоть кого-нибудь ответить.

Потом я очнулся и положил рисунок на место. Надо идти наверх, там Трубин, Полина, там висит на вешалке моя одежда, да там просто - небо, раннее утро (часы на стене показывали половину шестого), люди, наконец.

Возле лифта, прямо на полу, валялись несколько листков с машинописным текстом, я поднял один из них и прочел заглавие: "Приложение Љ 5 к Моральному кодексу, дополненная выписка", а ниже, строго по пунктам, было расписано, как можно и нельзя вести себя на рабочем месте. Мне врезалась в память одна строчка: "Попытка использования непричастных к основному служебному процессу лиц в целях улучшения своего должностного положения или для материальной выгоды квалифицируется как аморальный проступок третьей степени. В зависимости от причин требует психологической обработки по методу Штрауса-Ромме в течение трех-пяти месяцев либо передачи в ведение Управления Дознания как уголовно наказуемого действия". Я усмехнулся. Написано было немного неуклюже, но удивительно точно - если вспомнить Голеса.

Нажимая кнопку вызова, я все еще читал. Там было и обо мне: "Сообщение кому-либо информации, касающейся третьих лиц и содержащей сведения, ложно порочащие этих лиц, квалифицируется как аморальный проступок третьей степени. В зависимости от причин требует психологической обработки по методу Вышковского в течение шести-восьми месяцев либо передачи в ведение Управления Дознания в случае, если сообщенная информация реально повредила упомянутым третьим лицам".

Вот-вот, в зависимости от причин...