Белые Мыши на Белом Снегу

– А что вы ищете?
– я почему-то никак не мог от него отстать.

– То, что ты потерял, идиот! То, что ты п о т е р я л!!!..
– мужик вдруг размахнулся и швырнул в меня что-то, я хотел поймать, но не смог, и предмет запрыгал по асфальту белым легким мячиком. Это был скомканный листок бумаги, и ветер подхватил его и понес все дальше по темной улице, туда, где я уже не мог его схватить...

Я очнулся. Лил дождь, окно начинало синеть перед вечером, в палате горел яркий электрический свет. Гудели непонятные приборы, надо мной на блестящей никелированной стойке торчала полная бутыль какого-то розоватого раствора, который сочился по прозрачной трубке вниз, в мою проколотую вену на правой руке.

Я ожидал увидеть Хилю, но возле меня в наброшенном на плечи белом халате сидел Зиманский.

– Э-э, милый, - пробормотал он, встретив мой взгляд, - нельзя так больше... Что ж ты, а? Жена, бедная, чуть с ума не сошла.

– Ты?..
– я попытался вспомнить что-то, связанное с ним, но память зияла пустотой.

– Ну да, я. Что, надоел? Хиля спит, не могла сидеть больше - и так двенадцать часов, безвылазно. Могу разбудить, она за стенкой, но, думаю, не нужно. Успеется. Ты не беспокойся, все уже сделано, я с врачом договорился, тебе колют хорошее лекарство.

– Зачем ты возишься со мной?
– на самом деле меня это почти не волновало, но надо же было о чем-то разговаривать.

– Просто не хочу, чтобы ты пропал. Нравишься ты мне.

– Можно тебя попросить? Я дам тебе адрес, съезди туда...

– А кто там?

– Один человек, у него жена, наверное, уже родила. Попроси его... он художник... пусть раскрасит стены в нашей новой квартире, хорошо?

Зиманский озадаченно посмотрел на меня:

– Это сейчас самое важное, Эрик?

Я хотел посмеяться над собой, но не смог:

– И скажи Ладе, что я ее поздравляю, кто бы у нее ни родился. Она меня должна помнить.

– Ну, ладно...
– он достал блокнот и ручку.

Я продиктовал адрес, по которому когда-то жил мой родной отец, и это сразу вытащило целую гирлянду воспоминаний: старый мамин чемодан, автобус, дома химического комбината, Лада, сосед, Санитарный поселок и худые пальцы Глеба, аккуратно лежащие в ячейках металлической сетки. Я знал, что найду его и сделаю все, что не дал сделать маме - чего бы мне это ни стоило.

Зиманский покачал головой:

– У тебя нервное, ничего опасного. Но полежать придется, настраивайся. А вот это, - он кивнул на серый бумажный пакет на прикроватной тумбочке, - будешь пить по одной таблетке три раза в день, перед едой. И выпей все, тебе пока должно хватить. Может, твои железы сами начнут работать. А не начнут - тогда будем думать.

– Тестостерон?
– я поглядел на пакетик.
– А э т о сейчас самое важное?

Зиманский рассмеялся:

– Это всегда важно. Не сейчас, так в будущем - тебе пригодится.

* * *

Когда-то я детстве я слышал выражение "телефонный невроз", и в тот момент, когда маленький аппарат за стеллажами вдруг разразился серией коротких металлических взвизгов, понял, что тоже этим страдаю. Вздрогнуло у меня все, даже, кажется, внутренности. А вот Голес не шелохнулся.

– Возьми трубку, - приказал он.
– Скажешь, что здесь никого нет, а ты зашел случайно и сейчас запрешь комнату и сдашь ключи. Давай.

Я поднялся на ноги, чувствуя, как пульсирует под повязкой раненый глаз, и пошел, хватаясь за все подряд, чтобы не упасть.

– Тоже мне, барышня, - пробормотал вслед дознаватель.
– Все еще только начинается.

Не слушая, я поднял трубку и сказал:

– Триста седьмая.

– Какая триста седьмая?
– изумился женский голос.
– Борис, ты не в себе, что ли? Кто так представляется?.. У тебя там все нормально?

– Нет, - после паузы ответил я.

– Это Мила! Ты что! Что у вас там?
– голос зачастил.
– Эй, Борис, где маленькая? Только не говори, что выпустил ее бегать по коридору, я тебе голову сейчас оторву...

– Нет, - повторил я.

– Что - нет?..

– В комнате никого нет, - оглянувшись на Голеса, объяснил я.
– Все ушли. Я здесь случайно. Сейчас закрою и сдам ключи...

– Стой, стой, тпру!
– закричала она.
– А где все?! Где мой ребенок?

– Все ушли, - я потрогал повязку и почувствовал, что она намокла.

Мила задышала часто и испуганно:

– С кем моя девочка? Вы кто? Как вас зовут? У вас знакомый голос, не могу понять, где я его слышала... Пожалуйста, скажите, куда ребенка дели?..

– Все в порядке, - я снова оглянулся на Голеса, который начал делать протестующие жесты.

– Да что в порядке?!
– Мила снова закричала.
– Где она?

– С ней все хорошо. Ей купили попить, - я сжал кулак свободной руки, уверенный, что Голес сейчас кинется на меня.

– Стойте, я вас узнала! Вы с папой ходили тут по коридорам, да?.. Вы Эрик, кажется, у вас на глазу повязка?.. А что вы там делаете?

– Разговариваю с дознавателем. Вы не волнуйтесь, Борис тоже в порядке, он, наверное, с девочкой.

– Странно как-то...
– пробормотала Мила.
– Вам помощь не нужна?

– Да, - решился я.
– Будьте добры.

– Ага, ага...
– она отстранилась от трубки, сказала кому-то: "Сходи ко мне, посмотри, что там... оружие возьми" и вернулась.
– Эрик, слушайте, сейчас к вам придут. Отца нигде не могу найти, звоню, бегаю, он как сквозь землю...

На рычаги легла рука Голеса:

– Все, хватит.

– Это была Мила, мама девочки, - объяснил я, пятясь от него к стене.

– А я догадался. Слышимость на высшем уровне, особенно когда она истерит. Иди-ка сюда. И больше не трогай телефон. Ты, похоже, звонил в мое отсутствие? Ведь верно? Ну?
– он схватил меня за свитер на груди и подтянул к себе.
– Что ты творишь? Учти, неприятности будут у тебя, а не у меня...
– в голосе его, однако, поубавилось уверенности.

– А где тот сверток? Мой?
– спросил я, на всякий случай отворачивая лицо.
– Где то, что в нем было?

– Ты это не докажешь, - он вытер свободной рукой вспотевший лоб.
– Сейчас вот что. Мы поднимемся наверх и пойдем в мою машину. Там...