Белые Мыши на Белом Снегу

– А в другую сторону?
– он улыбнулся мне, как ребенку.
– Что ж ты так плоско мыслишь? Ты знаешь хотя бы, что Земля имеет форму шара? Есть же что-нибудь на этом шаре, кроме нашей страны?

Разговор начал меня слегка раздражать, хотя я и не понимал, почему. Да, в детстве, в редкие школьные дни, я слышал все эти вещи: Земля круглая и вращается вокруг солнца. Солнце - это звезда, а есть еще много других звезд, но все они гораздо дальше, чем солнце, а потому не могут согревать и освещать Землю. Что-то еще говорили о земном притяжении, ветрах, приливах, но я все забыл. Говорили и о других континентах. Вроде бы их три - или пять? Там, конечно, тоже живут люди: негры, европейцы и азиаты, их очень много, больше двух миллиардов...

– Понятно, - вздохнул Зиманский.
– Ты ничего не помнишь. У Хили в голове больше зацепилось, но тоже - какая-то шелуха. Она страшно удивилась, когда я, например, сказал ей, что жители других стран летают в космос...

Я оглянулся на него, пытаясь понять, шутит он или нет, а если шутит - то зачем? Странная какая-то шутка, больше похожая на издевку - или, в лучшем случае, на Хилину загадку: "Маленький, серенький, на слона похож, кто это?". Я понял, наконец, что меня раздражало: в присутствии Зиманского я чувствовал себя круглым дураком. Он говорил о чем-то, очевидном для него (и еще для кого-то?..), но я ничего не понимал.

– Вот-вот, именно такая реакция!
– он курил и выглядел не то расстроенным, не то просто задумчивым.
– Круглые глаза и бегущая строка на лбу: "Не делай из меня идиота!". А я серьезно говорю: летают, Эрик.

– Да ни один самолет...
– начал я и вдруг осекся, увидев его взгляд.
– Какого черта я тебе объясняю. Ты что-то вбил себе в голову - пожалуйста, твое дело. Меня дурачишь - ладно, я человек мягкий. Но вот Хилю тебе бы лучше не трогать, она... у нее, в общем, не так давно было очень плохое событие, хуже просто не бывает...

– Знаю, - спокойно сказал Зиманский, - ее изнасиловали.

Если бы он вдруг ударил меня, я ошалел бы меньше:

– Это еще откуда?!..

– Не волнуйся, она мне сама сказала. Как другу. Кстати, за что я тебя ценю, Эрик, так именно за мягкость. Любой другой на твоем месте уже давно выгнал бы меня в шею, а ты терпишь. Я скажу тебе одну вещь: тестостерона у тебя не хватает. Не пойму, чем врачи с тобой занимались, в домино, что ли, играли?

– Чего у меня не хватает?
– я невольно отложил кисть.

– Тестостерона. Никогда не слышал? Но ты же чувствуешь это на себе, правда? Да и видно. Я тебя в первый раз увидел и сразу понял: что-то не так.

Я не знал, обидеться мне или продолжать спрашивать, поэтому просто молчал. Знать бы еще, что такое "тестостерон". Если это в мозгу что-то, то меня, получается, уже в открытую дураком назвали?

– Это мужской гормон, - усмехнулся Зиманский.
– У тебя гормональная недостаточность, отсюда и проблемы. Ты смотришься с Хилей, как сын с матерью, а все потому, что ты - пока не мужчина. Не психуй, дослушай, я ведь сказал - "пока"!
– он нахмурился с веселой суровостью.
– Медицина у вас на нуле, это ясно. Но помочь тебе несложно, это даже проще, чем ты думаешь. Таблетки, правда, придется пить, но это за счастье цена невысокая.

Я присел на подоконник. Хотелось как-то возразить, но я понимал, что он прав, хотя бы в одном - я не мужчина. Не мальчик, конечно, но все равно - существо какое-то бесполое, и неважно, что я к этому привык. Если он может помочь, надо любым путем добиться этой помощи, пусть даже придется выслушивать неприятные вещи. Какая разница, что он будет говорить, главное - ничего подобного мне в результате не скажет Хиля.

– Я понимаю, почему она пошла за тебя замуж, - Зиманский бросил окурок в кучу мусора и тут же закурил новую сигарету.
– После того, что с ней сделали, она и думать не хочет об этой стороне жизни. Ты ее устраиваешь: добрый, мягкий, порядочный. Максимум, что тебе нужно - это чтобы гладили, как кошку, а ты за это горы свернешь. Не пьешь, не материшься, рук не распускаешь... Но рано или поздно...

– Знаю.

– Естественно - ты ведь не раз об этом думал. А тебе-то самому это надо? У тебя хоть иногда бывает... ну, возбуждение, что ли? Во сне, например?

Я задумался. Мне трудно было понять, что такое "половое возбуждение", как трудно человеку, родившемуся глухим, представить себе звук водопада. Но все-таки там, у замочной скважины родительской спальни... что это было? Я ведь что-то почувствовал, точно, и раньше - ведь раньше со мной тоже было такое, в тот день, когда я пошел коту за килькой и поджег маленький сарайчик в овраге?

– Я не уверен, - осторожно сказал я.
– Может быть, два раза... или три...

Пока я рассказывал, Зиманский бродил по комнате и пускал кольца дыма целыми очередями, словно расстреливал невидимых мне призраков. Я следил за ним взглядом, но он не замечал меня, весь превратившись в одно большое ухо и внимательно, даже как-то профессионально слушая. Как врач. Может, он и был на самом деле врачом - ведь я никогда не выяснял его настоящую профессию, верил на слово, что он инспектор Управления Статистики...

– Все?
– спросил он, остановившись, как только я замолчал.
– Это все? При других обстоятельствах не было?.. Что ж, понятно. Чтобы хоть сколько-нибудь завестись, тебе обязательно нужен выброс адреналина в кровь. Что такое адреналин, ты тоже не в курсе? Бедный ты, бедный. Дикий, дремучий, но, к счастью, не безнадежный. Такие вещи лечатся.

– Я не знал, что ты медик.

– Какой еще медик? Чушь. Я фрезеровщик, который внезапно сделался статистиком, вот и все. То есть, это все, что тебе надо обо мне знать. Есть вещи, которые я не имею права рассказывать - извини.

– Ты - иностранный шпион?
– еще не договорив, я понял, какую сморозил глупость, и засмеялся.

Зиманский, однако, поглядел без улыбки:

– Что ж, по сути, возможно... возможно, ты и прав. Но я... не иностранный, не чужой, мы с тобой одной национальности... как же тебе это объяснить-то, черт...

– Никак не объясняй, только не ври, - я взял кисть и принялся красить. Это занятие - как и обдирание старых обоев - здорово успокаивает нервы.

– Эрик, - Зиманский подошел и ласково положил мне руку на плечо, - очень прошу, поверь мне и не обижайся. Когда будет можно, я тебе расскажу. А таблетки принесу уже завтра - лечить людей мне не запрещается.

– И что будет?

– Счастье будет, дети будут, да что хочешь! Эти таблетки только любви дать не могут, остальное - пожалуйста! Станешь нормальным мужиком, силы появятся, энергия... болезни, возможно, прекратятся. Характер запросто может измениться, у тебя же переходного возраста еще не было!

Если честно, он меня слегка напугал.

– Ладно, не шарахайся, - он улыбнулся и отошел.
– Монстром ты не станешь, не то воспитание.

– А как же тот сарай и...

– Никак. Ты больше ничего не поджигаешь? Ну, и славно. Будем считать это особенностью твоего детства.