Беспечные

— Ах, вот оно что, — съязвил отец. — Тебя подкосили дела сердечные.

— Да какие ещё дела сердечные?! — вскочил Леон. — Ей одиннадцать всего. Одиннадцать! Какие могут быть у нас дела?! Лучше б ты меня на младенце женил! Я бы хоть понимал, как с ним себя вести.

— О! Так это как раз поправимо! — воодушевленно ответил отец.

— В смысле? — не понял Леон. — Что ты снова задумал? Двоежёнство у нас запрещено.

— Размечтался! — рассмеялся отец. — Ты вот с одной «женой» малолетней справится не можешь, куда тебе ещё вторая? А если серьёзно, то я бы хотел, чтобы ты прочитал письмо, которое мне вчера принёс. Думаю, тебе тоже будет полезно это знать.

— Что ещё за письмо? — нахмурился Леон, садясь обратно и безуспешно пытаясь вспомнить, что было вчера.

— Письмо от некого Эрнеста Вотерфола. Там как раз про Ванессу и её поведение.

Граф перелистнул стопку документов на столике перед ним и, достав три листка, протянул их Леону.

Леон их взял и попробовал прочитать первый абзац, но тонкие черные линии изящно начертанных букв сливались у него в одну пятнистую чёрную строку.

— Не могу я ничего прочитать, — Леон с досадой бросил листы обратно на стол. — У меня со вчерашнего дня раскалываться голова, перед глазами всё плывёт. Или жди, пока я высплюсь, или сам мне его читай.

С этими словами Леон снова улегся на диван спиной к отцу и укрылся покрывалом.

— И в кого ты такой лентяй? — вздохнул отец. — Ладно, расскажу тебе в двух словах, а потом сам прочтёшь.

— Я не лентяй! — буркнул Леон, не оборачиваясь.

— Так вот, мистер Вотерфол пишет, что, по его наблюдениям, реальный возраст психического развития Ванессы — это не одиннадцать лет, а пять.

— Как пять?! — обернулся Леон.

— А вот так, — начал свой рассказ граф Мэйнер, а Леон снова сел на диване, откинувшись на спинку. — С точки зрения развития личности, она застряла в пятилетнем возрасте из-за того, что её личность никто не развивал после смерти её родителей. Мистер Дэмис, конечно, обучил её чтению, письму, этикету и прочим базово необходимым знаниям для графини, но он не озаботился её воспитанием как личности. По недальновидности или с умыслом, не знаю. Из того, что я заметил сам, прочитал в письме и услышал от тебя, смею утверждать, что её желание искать физического контакта с окружающими людьми вызвано детским стремлением найти безопасного взрослого, опереться на него и попросить защиты. Другими словами, она ищет в других маму, и ты здесь не единственный объект её интереса. Со слов мистера Вотерфола, тех, кому она доверяет, она возводит в ранг «семьи» и дальше ищет у них защиты и поддержки, как в настоящей семье.

— А… вот почему она меня братиком называла, — вслух подумал Леон, потирая виски и всё пытаясь получше сосредоточиться на рассказе отца, несмотря на туман в голове и не до конца отступившую боль. — А я думал…

— Не важно, что ты успел себе надумать, — перебил его отец, — можешь быть уверен, что при всём её внимании к тебе, ты не являешься объектом её романтического обожания, а всего лишь «безопасный взрослый», за которым можно спрятаться.

Отец замолчал, а Леон задумался, вспоминая все случаи, когда Ванесса лезла к нему обниматься, прижиматься и целоваться, и понял, что это всегда было или во время опасности, или сразу после того, как опасность миновала, или тогда, когда она о чём-то тревожилась, то есть опасность ей мерещилась.

— Похоже, ты прав, — задумчиво ответил он. — Из всего, что я припоминаю, она всегда искала у меня защиты в случае реальной опасности или воображаемой, — а потом раздраженно спросил: — И что мне с этим делать? Записаться на пожизненную роль её «мамочки»?

— Во-первых, не тебе, а нам, — спокойно ответил граф, — а во-вторых, её излишняя привязанность к другим людям — это не главная проблема.

— И что может быть ещё хуже? — с сомнением спросил Леон, не веря, что быть пожизненно зависимым от других не является самой главной проблемой в жизни.

— Отсутствие моральных ценностей, — твёрдо сказал отец. — Другими словами, она не знает, что такое хорошо и что такое плохо. Да, я не сомневаюсь, что она в силу возраста и образования знает уже достаточно много понятий, но я сомневаюсь, что она на самом деле понимает их истинное значение. Например, малое нашкодившее дитё может быть обучено тут же говорить «Извини!», но ещё в силу возраста никак не может искренне раскаиваться в своих поступках. Оно лишь знает, что после этого слова взрослые часто перестают на него сердиться, а значит, оно снова «в безопасности». Вскоре же оно точно также нашкодит снова, но не из вредности, а из непонимания, что это плохо и почему это плохо.

«Вот оно что! — осенило Леона, — а я всё думал, что она всё время надо мной издевается, а она не из вредности, а из-за недопонимания. Зря я на неё всё время вызверялся… Но откуда мне было знать, блин!»

— Судя по твоему лицу, — усмехнулся отец в ответ на его мысли. — Извинений ты от неё успел услышать сполна.

— Да, блин! — возмущенно ответил Леон. — Но как я мог знать, что она не издевается?!

— Никак, не переживай, — примирительно сказал отец и продолжил: — А теперь давай наложим это на этапы развития личности…

— Отец… — взмолился Леон. — Не грузи меня… Какие ещё этапы? Давай сразу к делу, а то я и так плохо соображаю.

— Молчи и начинай соображать, — строго оборвал его нытьё граф Мэйнер и продолжил: — До шести лет дети лишь учатся осознавать своё «я» и понимать разницу между своим и чужим, то есть определять свои и чужие физические границы. Следующие три года они должны научиться осознавать свои мысли, и ещё три года уходит на осознание эмоций. То есть к двенадцати годам человек должен уметь определять как свои, так и чужие физические границы, то есть границы тела, так и границы собственности, мыслей и эмоций. Что значит осознавать? Знать о своих границах и уважать чужие. Возвращаясь к Ванессе, это значит, что за оставшийся год до её двенадцатилетия она должна научиться осознавать свои мысли и эмоции, а также уважать мысли и эмоции других. Говоря проще: начать понимать, что у тебя есть своё мнение и потребности, а также не бежать к тебе за утешением при каждом эмоциональном потрясении. Другим словами, должна научиться контролировать свои мысли и эмоции. Да, я видел, что она и сейчас это делает, но я думаю, что это результат её «дрессировки» советником. Скорее всего, её наказывали за проявление эмоций, а следом выработался условный рефлекс.

— Будем считать, что я понял, — устало вздохнул Леон и сжал виски ладоням. — Если сейчас начать учить её границам, то через год она должна перестать на мне виснуть. Только я всё равно не понял, что я для того должен сделать.

— Об этом мы поговорим с тобой в другой раз, а пока я бы хотел попросить тебя быть к ней терпимее и, как ты выражаешься, давать на себе виснуть. Нам надо её убедить, что она с нами в безопасности, и только после этого мы сможем приступить к её обучению и выстраиванию её границ, а для того, чтобы обучение прошло успешно, она должна нам доверять. Иначе это будет очередная «дрессировка».

— Что-то я не особо вижу разницы между «обучением» и «дрессировкой», — честно признался Леон и начал ожидать, что его обвинят в том, что он идиот и плохо слушал всё это время.

К его удивлению, отец ответил спокойно и серьёзно:

— Разница огромна: дрессировка лишь учит тебя реагировать определенным образом на внешние раздражители. Она не подразумевает полного понимания происходящего. Кинули еды — поднял лапу. Зачем? Иначе не дадут еды или ударят. Кому и зачем понадобилось, чтобы я поднимал лапу? Хочу ли я поднимать лапу? Могу ли я поднять лапу? Да не важно! Надо поднять. Обучение же призвано воспитать понимание происходящего и осознанный выбор реакции на него. Кинули еды? Могу поднять одну лапу, а могу две, чтобы получить больше еды. Могу завилять хвостом — ещё и погладят. А могу ничего не делать, притворившись, что у меня болит лапа, и тем самым вызвать к себе жалость и продолжать отдыхать. Как видишь, во втором случае решение более гибкое и основано на внутренних потребностях и возможностях, а не внешних обстоятельствах.

— Ясно, — ответил Леон, не желая больше ничего слушать на эту тему.

Ему действительно было ясно, что в ближайший год ему придётся быть терпеливым и снисходительным к Ванессе и прощать ей все её выбрыки. Осталось лишь как-то себя убедить, что это его «внутреннее желание», а не «реакция на внешние раздражители». Что бы не рассказывал отец, Леону всё равно казалось, что тот его просто «дрессирует».

— Если перестанет быть «ясно», — усмехнулся отец, будто читая его мысли, — приходи, ещё раз объясню.