Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Мальчишка замолчал, очевидно, уйдя мыслями в тот далекий день, когда разом потерял своих родителей.

– Долго ты так не наживешь, – внушительно сказал Илья, сокрушенно покачав головой. – Или сам в лагерях сгинешь, или твои же кореша свернут тебе вязы.

– Ливер заступится, – беспечно ответил Шкет. – Он знаешь, какой сильный?

Мальчишка оценивающим взглядом оглядел на вид крепкую, но сухощавую, фигуру Ильи, которая, по всему видно, особого впечатления на него не произвела, потому что в его голосе сквозили откровенно пренебрежительные нотки, когда он ответил: – Таких, как ты, он одной левой троих завалит и не заметит.

Илья мельком взглянул на Шкета, лицо которого расплылось в довольной улыбке.

– Ливер – это кто? – спросил он, тоже улыбаясь, чтобы мальчишка не заподозрил его в желании выведать секретную тайну. – Дядя твой?

– Сам ты дядя! – захохотал мальчишка и звонко выкрикнул: – Это наш пахан!

Ноябрина настороженно замерла, не поднимая головы, даже убрала мизинчиком, – чтобы не испачкать руками свое холеное лицо, – ниспадавший локон за ухо, для того чтобы лучше слышать, и предусмотрительный Илья мгновенно перевел разговор на другую тему.

– Нам бы теперь раздобыть где-нибудь консервную банку, – с сожалением, что разговор не склеился, сказал он. – Я бы тогда из жести сделал подкрылки на шасси и пропеллер. Да парочку пружинок от каких-нибудь ненужных механизмов, чтобы смастерить рессоры. Тогда наш истребитель будет выглядеть как настоящий. Один в один, только размером меньше.

– Это можно! – обрадованно воскликнул Шкет, вскочил с корточек и побежал к хозяйке дома, оглашенно крича на весь двор: – Нора, у тебя пустой консервной банки нет?!

– Тебе зачем? – отозвалась Ноябрина, с недоумением взглянув на мальчишку.

– Для дела, – коротко ответил Шкет, не расположенный к долгому разговору.

Резко затормозив босыми в цыпках ногами возле девушки, он с нетерпением воззрился на ее красивое лицо правым глазом, прищурив левый от ослепительно яркого солнца, дожидаясь положительного решения своего вопроса.

– В дровяном сарае посмотри. Недавно там видела.

Юлой развернувшись на задубевших от постоянного соприкосновения с землей и нагретым на солнце асфальтом толстокожих пятках, Шкет, сверкая грязными подошвами, стремительно побежал к сараю, находившемуся в дальнем углу тесного двора.

Проводив его долгим взглядом, девушка посмотрела на Илью. В эту минуту он как раз весь сосредоточился на кабине, со скрупулезной точностью вырезая мужественное лицо летчика, которое отдаленно напоминало юное личико Шкета. Высунув от усердия кончик языка, Илья с великой осторожностью делал ему глаза, бережно зажимая потными пальцами ручку перочинного ножика с лезвием острым, как бритва.

Несколько секунд поколебавшись, Ноябрина по-быстрому сполоснула руки под алюминиевым с погнутыми боками рукомойником и, на ходу тщательно вытирая каждый пальчик по отдельности сухой тряпкой, решительно направилась к Илье, поминутно оглядываясь на сарай, в котором скрылся мальчишка. Остановившись против Ильи, нервно теребя в пальцах тряпку, она уставилась на него прищуренными глазами. В их глубине, в сжатых до крошечных точек зрачках в эту минуту было что-то отталкивающее, такое, что даже Илье, обладавшему лихостью и молодецкой удалью, немного стало не по себе, он машинально передернул плечами.

Его непроизвольное движение, по всему видно, не ускользнуло от внимательных холодных глаз девушки, потому что ее губы тронула едва заметная улыбка, на какой-то миг обнажив с левой стороны влажные зубы. Это было похоже на дьявольский оскал, что еще сильнее не то чтобы напугало Илью, а вдруг испортило ему настроение, которое до этой минуты было настолько приподнятое, что хотелось петь.

«Начинается, – мелькнула у него неприятная мысль, и в следующую секунду он озадаченно подумал: – И что ей сегодня от меня надо?»

– Послушай… тамбовский, – начала Ноябрина вкрадчивым невинным голосом, не сводя пронзительно сверлящего взгляда с Ильи. – Хотелось бы мне у тебя одну вещь прояснить…

– Я весь внимание, – ответил Журавлев как можно спокойнее и даже насильно улыбнулся, старясь обезоружить суровую девушку своей очаровательной улыбкой. – И между прочим, меня Илья зовут, – напомнил он.

– Так вот, Илюха, – с бесцеремонной откровенностью обратилась она, напрочь отметая те условности, которые обычно сохраняются в разговоре наедине между парнем и девушкой, – просвети меня насчет того, почему это ты вдруг спас Косьму? Ведь он тебе ни брат ни сват, совсем чужой человек. К тому же бандит конченый.

«Во-он оно в чем дело, – наконец сообразил Илья, догадавшись теперь о причине ее пристального к нему внимании именно сегодня. – Вот, оказывается, что беспокоило Нору с самого утра. Интересно, чье поручение она выполняет? Ливера… или по собственной инициативе?»

– Мы ж в одной лодке находились, – решил он отшутиться, собственно, сказав сущую правду. – Как же я его мог бросить? Да и не по-товарищески это.

– Вот это мне и непонятно, – сказала она, и на несколько секунд лицо у нее стало по-настоящему растерянным, что без всяких слов говорило о том, что девушка действительно находится в состоянии полного недоумения. – Зачем тебе, молодому, полному здоровья… и симпатичному парню нужно было рисковать своей жизнью ради мужика, который тебя же при первой опасности предаст? Даже не почешется. Неужели его никчемная жизнь для тебя дороже своей? Ни за что не поверю. Ну, так что было причиной?

Илья как-то неопределенно пожал плечами, как будто и сам был несказанно удивлен своим поступком. Он поднялся с чурбака, положив на свое место недоделанную модель самолета, задумчиво почесал обросший русыми волосами затылок, ощущая подушечками пальцев бугристый шрам от удара кастетом, совершенным этим недоумком Лиходеем, и неожиданно для Норы выпалил, желая посмотреть на ее реакцию:

– А черт его знает! Если честно.

– Так не бывает, – разочарованно протянула девушка. – Причина всегда имеется. Я бы, например, так не смогла… По мне пускай хоть десяток, хоть сотня человек погибнет… – внезапно забормотала она, как ненормальная, полыхая на Илью глазами, полными отчаяния и скорби: нижнее веко у нее нервно подергивалось, словно от тика, длинные пальцы мелко дрожали, да и сама вдруг от охватившего ее непонятного возбуждения стала заметно дергать головой, грудь от участившегося дыхания высоко вздымалась, тело ходило ходуном, – мне ни на столечко не жалко. – Она на мизинце отмерила ногтем большого пальца крошечный кусочек, наглядно показывая, насколько ей не жалко всех этих проклятых людишек.

«Чего это она вдруг так разошлась, что не может себя контролировать? – с недоумением подумал Илья, одновременно с опаской и жалостью наблюдая за ее сумбурными жестами. – Ишь как колошматит».

– Мне моя жизнь дороже, – продолжала исповедоваться Ноябрина, находясь словно в горячечном бреду. – А то что ж получается? Я, значит, умру, а эти ушлепки все так же будут радоваться жизни? Видеть новые рассветы и закаты, рожать своих недоносков и так до старости. Неправильно это! – воскликнула она трагическим голосом. – Не бывать этому! Умри ты сегодня, а я завтра!

«Оно и неудивительно, – невесело хмыкнул про себя Илья. – С кем поведешься, от того и наберешься. Старо как мир».

Глядя, что она расходится все больше и больше и может своим неадекватным поведением напугать мальчишку, который должен вот-вот вернуться, Илья грубо посоветовал:

– Ты это… обороты сбавь… Ты все же девушка, – последние слова он сказал уже более мягким голосом, не желая дальше выслушивать ее ахинею, – к тому же очень красивая.

Ноябрина, по всему видно, не ожидала от парня подобной реакции, потому что на полуслове запнулась, смешалась, гордо вскинула голову, как норовистый конь, раздувая ноздри и глядя на него расширенными глазами, которые постепенно приобретали осмысленное выражение. Потом как-то быстро поникла, повернулась и опустошенная пошла в дом, слегка покачиваясь на ослабевших от пережитого волнения худых ногах, забыв про рыбу, очищенную, но еще не потрошенную.