Благие намерения

В лаборатории Степану не понравилось - там, например, стоял бильярдный стол, на котором тускло блестел один-единственный шар. Еще на столе лежала стопка машинописных листов, а над ними склонялась чья-то лысина - вся в синяках, как от медицинских банок.

–  Так это вы тут людей фокусам учите?
– спросил Степан.

–  Минутку… - отозвался лысый и, отчеркнув ногтем строчку, вскинул голову.

–  Вы глубоко ошибаетесь, - важно проговорил он, выходя из-за бильярда.
– Телекинез - это отнюдь не фокусы. Это, выражаясь популярно, способность перемещать предметы, не прикасаясь к ним.

–  Знаю, - сказал Степан.
– Видел. Тут у вас сегодня жена моя была, Ираида…

Лысый так и подскочил.

–  Вы - Щекатуров? Степан… э-э-э…

–  Тимофеевич, - сказал Степан.
– Я насчет Ираиды…

–  Вы теперь, Степан Тимофеевич, берегите свою жену!
– с чувством перебил его лысый и схватил за руки.
– Феномен она у вас! Вы не поверите: вот этот самый бильярдный шар - покатила с первой попытки! И это что! Она его еще потом приподняла!..

–  И опустила?
– мрачно осведомился Степан, косясь на испятнанную синяками лысину.

–  Что? Ну разумеется!.. А вы, простите, где работаете?

Степан сказал.

–  А-а… - понимающе покивал лысый.
– До вашего предприятия мы еще не добрались. Но раз уж вы сами пришли, давайте я вас проверю. Чем черт не шутит - вдруг и у вас тоже способности к телекинезу!

–  А что же!
– оживился Степан.
– Можно.

Проверка заняла минут десять. Никаких способностей к телекинезу у Степана не обнаружилось.

–  Как и следовало ожидать, - ничуть не расстроившись, объявил лысый.
– Телекинез, Степан Тимофеевич, величайшая редкость!

–  Слушай, доктор, - озабоченно сказал Степан, - а выключить ее теперь никак нельзя?

–  Кого?

–  Ираиду.

Лысый опешил.

–  Что вы имеете в виду?

–  Ну, я не знаю, по голове ее, что ли, стукнуть… Несильно, конечно… Может, пройдет, а?

–  Вы с ума сошли!
– отступая, пролепетал лысый. И так, бедняга, побледнел, что синяки на темени черными стали.

–  Сходи за картошкой, - сказала Ираида.

Степан поднял на нее отяжелевший взгляд.

–  Сдурела?
– с угрозой осведомился он.

–  Я тебе сейчас покажу "сдурела"!
– закричала она.
– Ты у меня поговоришь! А ну вставай! Разлегся! Тюлень!

–  А ты… - начал было он по привычке.

–  Кто?
– немедленно ухватилась Ираида.
– Кто я? Говори, раз начал! Кто?

В гневе она скосила глаза в сторону серванта. Сервант накренился и, истерически задребезжав посудой, тяжело оторвался от пола. Степан, бледнея, смотрел. Потом - по стеночке, по стеночке - выбрался из-под нависшего над ним деревянно-оловянно-стеклянного чудовища и, выскочив в кухню, сорвал с гвоздя авоську…

–  …у-у, к-коза!
– затравленно проклокотал он, стремительно шагая в сторону овощного магазина.

–  Знаешь, ты, доктор, кто?
– уперев тяжкие кулаки в бильярдный стол, сказал Степан.
– Ты преступник! Ты семьи рушишь.

Лысый всполошился.

–  Что случилось, Степан Тимофеевич?

На голове его среди изрядно пожелтевших синяков красовались несколько свежих - видимо, сегодняшние.

–  Вот ты по городу ходишь!
– возвысил голос Степан.
– Людей проверяешь!.. Не так ты их проверяешь. Ты их, прежде чем телетехнезу своему учить, - узнай! Мало ли кто к чему способный!.. Ты вон Ираиду научил, а она теперь чуть что - мебель в воздух подымает! В Каракумы запульнуть грозится - это как?

–  В Каракумы?
– ужаснулся лысый.

Сердце у Степана екнуло.

–  А что… может?

Приоткрыв рот, лысый смотрел на него круглыми испуганными глазами.

–  Да почему же именно в Каракумы, Степан Тимофеевич?
– потрясение выдохнул он.

–  Не знаю, - глухо сказал Степан.
– Ее спроси.

Лысый тихонько застонал.

–  Да что же вы делаете!
– чуть не плача, проговорил он.
– Степан Тимофеевич, милый! Да купите вы Ираиде Петровне цветы, в кино сводите - и не будет она больше… про Каракумы!.. Учили же в школе, должны помнить: сила действия всегда равна силе противодействия. Вы к ней по-хорошему - она к вам по-хорошему. Это же универсальный закон! Даже в телекинезе… Вот видите эти два кресла на колесиках? Вчера мы посадили в одно из них Ираиду Петровну, а другое загрузили балластом. И представьте, когда Ираида Петровна начала мысленно отталкивать балласт, оба кресла покатились в разные стороны! Вы понимаете? Даже здесь!..

–  И тяжелый балласт?
– тревожно спросил Степан.

–  Что? Ах, балласт… Да нет, на этот раз - пустяки, не больше центнера.

–  Так… - Степан помолчал, вздохнул и направился к двери. С порога обернулся.

–  Слушай, доктор, - прямо спросил он.
– Почему у тебя синяки на тыковке? Жена бьет?

–  Что вы!
– смутился лысый.
– Это от присосок. Понимаете, датчики прикрепляются присосками, ну и…

–  А-а… - Степан покивал.
– Я думал - жена…

Купить букет - полдела, с ним еще надо уметь обращаться. Степан не умел. То есть умел когда-то, но разучился. Так и не вспомнив, как положено нести эту штуку - цветами вверх или цветами вниз, он воровато сунул ее под мышку и - дворами, дворами - заторопился к дому.

Ираида сидела перед зеркалом и наводила зеленую тень на левое веко. Правое уже зеленело вовсю. Давненько не заставал Степан жену за таким занятием.

–  Ирочка…

Она изумленно оглянулась на голос и вдруг вскочила. Муж подбирался к ней с кривой неискренней улыбкой, ДЕРЖА ЗА СПИНОЙ КАКОЙ-ТО ПРЕДМЕТ.

–  Не подходи!
– взвизгнула она, и Степан остановился, недоумевая.

Но тут, к несчастью, Ираида Петровна вспомнила, что она как-никак первый телекинетик города. Степана резко приподняло и весьма чувствительно опустило. Сознания он не терял, но опрокинувшаяся комната еще несколько секунд стремительно убегала куда-то вправо.

Он лежал на полу, а над ним стояла на коленях Ираида, струящая горючие слезы из-под разнозеленых век.

–  Мне?..
– всхлипывала она, прижимая к груди растрепанный букет.
– Это ты - мне?.. Степушка!..

Степушка тяжело поднялся с пола и, подойдя к дивану, сел. Взгляд его, устремленный в противоположную стену, был неподвижен и нехорош.

–  Степушка!
– Голос Ираиды прервался.

–  Букет нес… - глухо, с паузами заговорил Степан.
– А ты меня - об пол?..

Ираида заломила руки.

–  Степушка!

Вскочив, она подбежала к нему и робко погладила по голове. Словно гранитный валун погладила. Степан, затвердев от обиды, смотрел в стену.

–  Ой, дура я, дура!
– заголосила тогда Ираида.
– Да что ж я, дура, наделала!

"Не прощу!
– исполненный мужской гордости, мрачно подумал Степан.
– А если и прощу, то не сразу…"

Через каких-нибудь полчаса супруги сидели рядышком на диване, и Степан - вполне уже ручной - позволял и гладить себя, и обнимать. Приведенный в порядок букет стоял посреди стола в хрустальном кувшинчике.