Благие намерения
Шрифт:
Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так… Выпученные глаза, намечающийся зобик - видимо, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос - клювом. Одета в супермодный балахон, состроченный из цветных клиньев.
"Ну вот и стервятники, - беспомощно подумал он.
– Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Почуяли. Последний автограф Калогера… Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!.."
Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье - осторожно,
– Вы - Калогер?
Голос - хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема. Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.
– Чем обязан?
– Спасибо вам за "Медь звенящую".
– Фраза была несомненно подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.
"Господи!
– в страхе подумал Калогер.
– И эти два месяца они тоже растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по минутке…"
– А где это вы могли прочесть "Медь звенящую"?
– скрипуче осведомился он.
– Это неважно, - сказала женщина.
– Вы разрешите?
Она присела рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.
– "Медь звенящая"!..
– Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее, включая восклицания, звучала предательски заученно.
– Это - прочесть и умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..
Голос ее несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и истеричка вдобавок. Лет через десять… Дура ты, дура! Да на кой они мне черт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье мое - набредать на темы, которые будут разрешены лет через десять.
– Я завидую вам, - сказала она.
– Господи, как я вам завидую! Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз…
Калогер вздрогнул. Распушив оперение, клювастый стервятник смотрел на него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи, слава богу, у нее в руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать все что угодно, в том числе и рукопись.
Женщина поспешно отвела взгляд.
– Я, наверное, проклята, - горестно распустив вялые губы, призналась она ни с того ни с сего.
– Время уходит, уходит… И - ничего. Ни-че-го…
Ветер норовил добросить до Калогера ее обесцвеченные космы, обдавая удушающим запахом духов.
– Вы короче можете?
– процедил он, невольно задержав дыхание.
– Короче… - Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль.
– Значит, так… Короче… В общем, я намерена перевести на ваш счет два года.
Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался. Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами по себе.
Калогер выпрямился.
– Да вы что, девонька, в своем уме?!
– Ну вот… - беспомощно сказала она.
– Я так и знала…
– Что вы знали?
– Голос Калогера стал резок до пронзительности.
– Что вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить…
– Да поймите же!
– чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она.
– Я все растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так почему же я не могу спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я вам - время, а вы…
– А я?
– Ну, я не знаю… Ну… -
Она смешалась окончательно.– Книгу надпишете…
– С благодарностью за два года?
– бешено щурясь, уточнил он.
– Нет, - поспешно сказала она.
– Нет-нет… То есть…
Запуталась и испуганно умолкла, больше похожая теперь на больного воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по набережной пыль и обрывки бумаги.
– О ч-черт!
– сказал Калогер.
– Да как вам это вообще пришло в голову?
– А!..
– Она раздраженно дернула плечом.
– Сначала у меня пили, потом у знакомых… А потом вдруг такая тоска!.. Жить не хочется…
– Сколько у вас там еще на счету?
Она с надеждой вскинула голову.
– Много, - сказала она.
– Честное слово, много…
– Много… - повторил он и усмехнулся через силу.
– Вы и заметить не успеете, как оно разлетится в прах, это ваше "много". И вот когда у вас останется два месяца…
Ее глаза полезли из орбит окончательно.
– У вас осталось два месяца?
– в ужасе переспросила она, и Калогер мысленно обругал себя последними словами.
– Я сказал: к примеру, - сухо пояснил он.
– Так вот, - когда у вас останется, к примеру, два месяца… Тогда вы вспомните о своем подарке.
– Нет, - сказала она.
– Вспомните-вспомните, - холодно бросил Калогер.
– Можете мне поверить.
Она помотала головой, потом задумалась.
– Нет, - сказала она наконец.
– Не вспомню…
– Послушайте!
– Калогер вскочил. От его ледяной назидательности не осталось следа.
– Вы или сумасшедшая, или…
Она подалась вперед, тоже собираясь встать, но Калогер шарахнулся и, ускоряя шаг, бросился прочь от скамьи. Все это очень напоминало бегство.
Собственно, это и было - бегство.
Что жизнь растрачена дотла, Калогер понял еще утром. Отключился телефон. Первый признак надвигающегося банкротства - когда вокруг тебя один за другим начинают отмирать предметы: телевизор, кондиционер… Все, что в твоем положении - роскошь…
Он запер дверь, наглухо отгородившись ею от знакомых, незнакомых, полузнакомых, и подошел к столу. После разговора на набережной вопрос со "Слепыми поводырями" решился сам собой: он будет работать. Он будет работать над ними так, словно впереди у него добрая сотня лет, - не торопясь, отшлифовывая абзац за абзацем. Пока не кончится время.
Итак, "Поводыри"… Обширный кабинет. Рабочая роскошь: портьеры, старинные кресла, стол, две стены книг. А вот и наследник этой роскоши, в которую всажено несколько жизней - отца, деда, прадеда… Лидер. Зеленые насмешливые глаза, мягкая просторная куртка. Молод, слегка сутул. Вид имеет язвительно-беззаботный, как будто дело уже в шляпе и беспокоиться не о чем. Хотя все, конечно, не так, и первая его забота - удержать в узде остальных заговорщиков, которые уже сейчас тянут в разные стороны и уже сейчас норовят перегрызться между собой. Вот они, все пятеро, - расположились в креслах и ждут шестого, самого ненадежного. Отсюда они начнут мостить благими намерениями дорогу в ад, отсюда бросятся они спасать чужой неведомый мир и в результате порубят его… Сейчас мурлыкнет дверной сигнал, все шевельнутся и лидер скажет с облегчением: "Ну вот и он… А вы боялись…"