Благие намерения

1

Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в четырех связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью людей не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от нормы.

Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора Чертослепов - обросший, оборванный - сидел на корточках и отогревал связанными руками посиневшую лысину.

–  Хорошо хоть руки спереди связывать стали, - без радости заметил он.

Ему не ответили. Было очень холодно.

–  Смотрите, Намазов идет, - сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за пазухи, сунул в снег.

Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нем уже был крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.

–  Товарищ Намазов!
– вполголоса окликнул замдиректора.
– Будьте добры, подойдите на минутку!

Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито пробормотав: "Моя твоя не понимай…", - поспешил повернуться к ним спиной.

–  Мерзавец!
– процедил Альбастров.

С ним согласились.

–  Честно вам скажу, - уныло проговорил Чертослепов, - никогда мне не нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони…

–  А что это вы всех под одну гребенку?
– ощетинился вдруг электрик.

Чертослепов с Шерхебелем удивленно взглянули на Альбастрова, и наконец-то бросилась им в глаза черная клочковатая бородка, а заодно и висячие усики, и легкая, едва намеченная скуластость.

Первым опомнился Шерхебель.

–  Мать?
– понимающе спросил он.

–  Бабка, - буркнул Альбастров.

–  Господи Иисусе Христе!..
– не то вздохнул, не то простонал Чертослепов.

Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа оказался ренегатом, другой…

–  Товарищи!
– в отчаянии сказал Чертослепов.
– Мы допустили серьезную ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но еще не поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и открытым голосованием выразить свое возмущение. Что же касается товарища Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные…

–  Ну ты козел!..
– изумился электрик, и тут - совершенно некстати - мимо узников проехал не знающий поражений полководец.

–  Эй ты!
– заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли сыромятные путы.
– В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!

Полководец остановился и приказал толмачу перевести.

–  Вы - идиот!
– взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за голову.
– Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!..

А толмач уже вовсю переводил.

–  Товарищ Субудай!
– взмолился замдиректора.
– Да не обращайте вы внимания! Мало ли кто какую глупость не подумав ляпнет!..

Толмач перевел и это. Не знающий поражений полководец раздул единственную целую ноздрю и, каркнув что-то поврежденными связками, поехал дальше. Толмач, сопровождаемый пятью воинами, подбежал к пленным.

–  Айда, пошли!
– вне себя напустился он на Чертослепова.
– Почему худо говоришь? Почему говоришь, что Субудай-багатур не достоин лежать с великим Чингизом? Какой он тебе товарищ? Айда, мало-мало наказывать будем!

2

–  Я его что, за язык тянул?
– чувствительный, как и все гитаристы, переживал Альбастров.
– Мало ему вчерашнего?..

За юртами нежно свистел бич и звонко вопил Чертослепов. Чистые, не отягощенные мыслью звуки.

–  И как это его опять угораздило? Вроде умный мужик…

–  Это там он был умный… - утешил Шерхебель.

Припорошенный снежком Афанасий сидел неподвижно, как глыба, и в широко раскрытых глазах его стыло недоумение. Временами казалось, что у него просто забыли выдернуть кляп, - молчал вот уже который день.

–  Ой!
– страдальчески сказал Шерхебель, быстро что-то на себе перепрятывая.
– Слушайте, это к нам…

Альбастров поднялся и посмотрел. Со стороны леска, хрустя настом, к узникам направлялся капитан Седьмых. При виде его татарский сторож в вязаной шапочке "Адидас" вдруг застеснялся чего-то и робко отступил за ствол березы.

Электрик осклабился и еще издали предъявил капитану связанные руки. Капитан одобрительно посмотрел на электрика, но подошел не к нему, а к Шерхебелю, давно уже всем своим видом изъявлявшего готовность правдиво и не раздумывая отвечать на вопросы.

–  Да, кстати, - как бы невзначай поинтересовался капитан, извлекая из незапятнанного плаща цвета беж уже знакомый читателю блокнот.
– Не от Намазова ли, случайно, исходила сама идея мероприятия?

–  Слушайте, что решает Намазов?
– отвечал Шерхебель, преданно глядя в глаза капитану.
– Идея была спущена сверху.

"Сверху?
– записал капитан, впервые приподнимая бровь.
– Не снизу?"

–  Расскажите подробнее, - мягко попросил он.

Шерхебель рассказал. Безукоризненно выбритое лицо капитана становилось все задумчивее.

–  А где сейчас находится ваш командор?

–  Занят, знаете… - несколько замявшись, сказал Шерхебель.

Капитан Седьмых оглянулся, прислушался.

–  Ну что ж… - с пониманием молвил он.
– Побеседуем, когда освободится…

Закрыл блокнот и, хрустя настом, пошел в сторону леска.

Из-за ствола березы выглянула вязаная шапочка "Адидас". Шерхебель облегченно вздохнул и снова что-то на себе перепрятал.

–  Да что вы там все время рассовываете?
– не выдержал электрик.

–  А!
– Шерхебель пренебрежительно шевельнул пальцами связанных рук.
– Так, чепуха, выменял на расческу, теперь жалею…

Припрятанный предмет он, однако, не показал. Что именно Шерхебель выменял на расческу, так и осталось тайной.

Потом принесли стонущего Чертослепова.

–  А тут без вас капитан приходил, - сказал Альбастров.
– Про вас спрашивал.

Чертослепов немедленно перестал стонать.

–  Спрашивал? А что конкретно?

Ему передали весь разговор с капитаном Седьмых.