Бобо

– Боя?
– поразился я.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что один будешь сражаться с тысячей воинов?

– А разве у нас есть иной выход, Бобо?
– тихо спросил он и тут же перевёл разговор на другую тему.
– Эх, нельзя нам тут с тобой костёр развести, придётся сегодня ночевать в холоде и голоде.

– Почему это в холоде?
– возмутился молчавший до этого конь.
– А я на что?

– Ну хоть какой-то с тебя прок, любитель крахламаджей, - хмыкнул Сагитариус и весь оставшийся вечер конь обиженно молчал.

Я лежал, привалившись к тёплому лошадиному боку и не спускал глаз с башни, в которой, по словам Сагитариуса, держали маму. Когда на горы спустилась ночь, я насчитал тринадцать окон, в которых горел свет. Где поярче, где едва теплился огонёк свечи или лучины. Как же мне найти мамино окно?

– Бобо!
– шёпотом позвал Сагитариус.
– Не спишь?

– Нет, - признался я.

– Расскажи мне ещё про твоих ворон. Только тихо, в горах ночью звук далеко разносится.

– Да что рассказывать? Я Бобо. Жёлтая ворона. Некоторые пытаются притворяться белыми воронами или цветными, но это смешно. Я сразу замечаю их нелепые попытки изобразить то, чем они не являются. Чёрные вороны уже редкость. А чёрных всё-таки должно быть большинство, так устроена природа. Но там, где я живу, быть обычным сейчас не модно. Все хотят быть необыкновенными и всячески выделяться из толпы. По улицам ходят толпы одинаково необыкновеных людей, которые считают себя белыми воронами.

– Глупость несусветная, - фыркнул конь.

– Продолжай, - попросил Сагитариус.

И я продолжил.
– Иногда я задумываюсь: отчего это, почему одни люди рождаются обычными и стараются подражать кому-то необыкновенному, а другие с детства другие? Это зависит от наследственности, воспитания или чего-то ещё? Учёные давно бьются над этим вопросом, но так до сих пор и не поняли. И я не понял. Если это наследственность, то что-то не сходится - моя мама, например, розовая ворона, а папа был фиолетовым. Был - потому что сейчас его нет, и я не буду об этом рассказывать. Но в любом случае розовый и фиолетовый цвета не могут объединиться в жёлтый. А мои дедушки и бабушки вообще коричневые, серые и чёрные. А прадед один - изумрудный. Как такая наследственность создала жёлтого меня - я пока не понял. Или это всё от воспитания? Но воспитывает меня мама, моя мама литературовед. А я учусь в физмат.классе и совсем на неё не похож. Или всё-таки есть ещё какой-то неизвестный науке фактор? Когда-нибудь я разберусь со всеми этими вопросами. А пока я просто живу, учусь, гуляю с друзьями, а на каникулах езжу с мамой путешествовать.

– Путешествия - это да!
– протянул Сагитариус.
– Лучше них бывает только возвращение домой. Когда возвращаешься, а тебя ждут, тебе рады...
– Он тяжело вздохнул и добавил: - Мне бы только мою богиню домой вернуть, а там уж я её больше никогда одну не оставлю. Угораздило же меня тогда на охоту уйти... Щенок у меня, понимаешь, подрос. Щенок орла. Вот и решил его в охоте опробовать. А главное моё сокровище без присмотра оставил. Каджи прознали да её и украли.

Сагитариус с трудом подбирал слова, как человек, привыкший скрывать в себе свою боль.

– А щенок орла - это как?
– не понял я.

– Раз в году у орлицы рождается щенок с крыльями, - объяснил Сагитариус.
– Но крылья его не всем видны. Для охотника лучшего пса и придумать невозможно, он в два прыжка любую дичь настигает, из любой беды выручает.

– А где он теперь?
– спросил я. Очень уж хотелось посмотреть на собаку с крыльями.

– Да где ж ему быть? Дом караулит. Зря я его с собой не взял.
– Сагитариус снова вздохнул.

– А ты позови, - посоветовал конь.

– А ты поучи, - проворчал Сагитариус.
– Ну всё, Бобо, пора спать. Утром рано вставать и воевать. А когда мы каджей победим, вернёшься с мамой домой и все свои вороньи почему да как узнаешь.

– А ты?
– поинтересовался я.
– Ты что будешь делать?

– Не знаю. На охоту пойду, наверное. Я же охотник.

– Не наохотился ещё, - усмехнулся конь.

– Спи! А то Мамбери скормлю!
– прикрикнул на него Сагитариус, и конь обиженно затих. Под его ровное сопение уснул и я.

Проснулся я засветло от голода и мучительного чувства надвигающейся беды. Конь приоткрыл глаз, посмотрел на меня и снова заснул. Сагитариус спал, уткнувшись в огромную лохматую собаку. Значит, он и правда его позвал. Надо же, а я и не слышал. Я потихоньку встал и пёс сразу настороженно поднял золотомордую голову и следил за мной. Я приложил палец к губам и отошёл в сторону. В серой предрассветной дымке проступали скалы с неприступной крепостью Каджети. Где-то там была моя мама. Как мы её освободим? Как мы победим каджей? Вся наша армия - охотник и я с освобождением от физкультуры. Да два коня, пусть даже один из них говорящий. Да пёс с крыльями. Нас пятеро. А каджей, может быть, пять тысяч. Я в отчаянье стукнул по ноге кулаком и чуть не сломал руку, наткнувшись на что-то твёрдое. Шкатулка. Совсем про неё забыл. Я достал из кармана маленькую ржавую коробочку и распахнул её.

ГОРОД ИЗ ШКАТУЛКИ

выпрыгнул так неожиданно, что я выронил её на землю. Вы не поверите, но честное слово, так и было - я открыл ларец и из него вышел город. Вернее, я оказался в центре большого города. Вокруг кипела жизнь: лавки, дворцы, бегали купцы, суетились, шумели, шла бойкая торговля на базаре, старухи пекли в круглых печах хлеб, мимо спешили молодые женщины с кувшинами на голове, погонщики вели караван из двадцати навьюченных хурджинами верблюдов. На земле вслед за караваном оставался след золотых и серебряных монет.

– Эй, - крикнул я, - у вас хурджин с дырой, деньги сыплются на дорогу.

Подбежавшие слуги принялись подбирать деньги и благодарить меня. Следом за ними подошёл владелец каравана, посмотрел на ползающих в пыли погонщиков и отмахнулся: "Пусть пропавшие деньги унесут с собой мою печаль!"

С другой стороны подбежал Сагитариус. Первый раз я увидел его удивлённым.

– Откуда это?
– он обвёл город рукой.

– Из шкатулки, - сообразил я и поднял валявшийся на земле ларец.

– Не закрывай!
– в один голос закричали Сагитариус и караванщик.
– Всё исчезнет.

– Я бы не хотел исчезнуть, - сказал хозяин каравана.

– Я тоже не хотел бы, чтобы вы исчезли, - добавил Сагитариус.
– А много у вас людей?

– Я купец Ахракар. Это мой город, мои люди, мои дома, мои верблюды. А вы - мои гости. Позвольте мне принять вас в моём скромном доме.

Я думал, что Сагитариус объяснит ему про маму, богиню и каджей, но охотник про них и слова не сказал. Он вёл неспешную светскую беседу, словно мы сюда только позавтракать зашли. Скромный дом купца оказался трёхэтажным дворцом, больше напоминавшим пещеру с сокровищами Али-бабы, устланную коврами. Нам подали сыры, творог, сливки, овощи, фрукты, хачапури с яичницей, овальный хлеб, куриный бульон с желтком и кинзой, и горячую кашу из кукурузной муки, а за ними сациви в ореховом соусе, шашлык с аджикой, фасолевое лобио и баклажановые рулеты, которые смешно называли "бадриджани". Еду всё приносили и приносили, столы ломились от угощений, а я боялся есть - как же я потом по верёвке к башне поднимусь?

– Ешь, - чуть слышно прошептал Сагитариус.
– В наших краях не есть нельзя.

И я ел. И война с Каджети казалась дурным сном - ну разве может быть такое в самом деле? Сагитариус о чём-то разговаривал с хозяином и тот постепенно мрачнел и когда наша трапеза подошла к концу, выглядел уже довольно воинственно. Неужели Сагитариус поссорился с ним?

Оказалось, наоборот. Ахракар не всегда жил в этом городе из ларца, он вырос в Тёплом Городе, в Тёплом Городе жили его родители, сестра, жена и дети, он уже не чаял к ним вернуться. Открыть шкатулку изнутри и выбраться из неё он не мог. Когда-то он поссорился с каджами и они заперли его в этом волшебном городе, чтобы он выполнял волю каждого, кто откроет шкатулку. И он уже смирился, что проживёт здесь вечность. А сейчас у него появился шанс.