Бомбермэн

Оказалось, что в тюрьме есть две системы, охотящиеся за жизнями бедных зэков, которым предлагается выбор между чёртом и дьяволом. Одна система представлена администрацией, а другая блатными. И обе они делают вид, что заботятся о других, а в результате работают на благо лидеров. И всё это имеет красивую упаковку из законов или понятий. Эти две системы используют страх и унижение, чтобы добиться от человека своего. Выгоды и послушания.

Никто не заботится о том, каков будет результат. Паразитическая система, высасывающая жизнь и веру. Вероятно, на каких-то людей неволя действительно оказывает очищающее воздействие, меняет ценности, поворачивает перевёрнутые мозги. Но лечить все болезни касторкой, как доктор Пилюлькин, друг Незнайки, неприемлемо и глупо.

"Но чем государство отличается от тюрьмы?", вдруг пришёл в голову наивный вопрос. Ведь на месте блатных у нас дума и начальство, мужики, они и по жизни мужики - неорганизованная масса, которой "главное, чтобы не было хуже", а есть и те, кто прислуживает вершителям судеб, чтобы свои шкуры сохранить и нагреть руки и т.д. А "общак", которым реально пользуются только избранные?

Разве простые граждане, "на воле" не скидываются, чтобы власть имущим было чем распоряжаться, делая вид, что это на наше же благо? Мизер из государственного "общака", бросается народу, как кость собакам, чтобы только не было бунта. И всё это венчается общественной, социумной или религиозной моралью, которая поворачивает мозги с детства так, что программа работает при любой погоде и обстоятельствах, помогая тебе снимать и штаны, когда у тебя забирают рубашку.

В глобальном смысле это границы, которые не дано пересечь без обязательных условий: (визы, разрешения, благонадёжность, деньги). В государственном смысле, частная собственность, заборы, "свои люди", тюрьмы, бедность. В самих людях - страх, ненависть, слабость, зависть и вечное ожидание плохого, плюс тотальное неверие в людей.

Я не спал, ворочаясь на жестком ложе. Серый похрапывал в своём углу. Он философски решил не волноваться зря, раз подельник-наркоман всё равно их сдаст. А я вновь и вновь возвращался мыслью к тому, чему посвятил долгие годы. Теперь всё виделось в ином свете. Разрушать мировые институты, не в моих силах. Эти монстры пока сильнее человека. И я понял, что перестройку нужно начинать с кирпичей, меняя их свойства, тогда изменятся свойства стен, из которых построена наша жизнь.

Впервые я почувствовал некий покой и закрыл глаза.

– Погодин!
– раздался зычный голос от двери, выдернув меня из глубокого сна, в котором я забыл этот ужасный, непередаваемый аромат КПЗ.

Я поднялся с дощатого ложа и потянулся. Всё тело ныло, как от побоев, голова гудела от недосыпа. Коновалов повёл меня обратно к следователю. Даже не знаю, сколько сейчас было времени. Коридор заливал всё тот же искусственный, трескучий, мертвенный свет.

Временщиков сидел за своим столом и выглядел ещё бледнее прежнего. Он вручил мне протокол задержания и велел подписать. Я выразил протест тому, что прочитал, и началась долгое и нудное препирательство насчёт текста. Проявив неожиданное буквоедство, я цеплялся за каждое слово, перечитывал фразу по сотне раз, чтобы не было подвоха. Несмотря на то, что следователь говорил, мол, какая разница что написано, "результат один - ты здесь", я не сдался, чем вывел Временщикова из терпения. Он повысил голос, потом разорался на меня, бросая папку и оглушительно хлопая ею по столу.

В минутный перерыв, который образовался, когда следователь закурил, я вызвал его образ и увидел старый изношенный агрегат, наполовину сгнивший, наполовину ржавый, типа землеройной машины. Из последних сил машина старалась работать, но не могла. Силы уже не те, а вокруг видимо-невидимо хлама, ворон и ещё чёрт знает чего. А ещё заметил толстый железный штырь, торчащий в одном из колёс, который скоро навсегда может остановить движение. "Несладко тебе приходится Пётр Палыч..." - подумал я. Вечная жертва своего усердия. Попал в тяжёлые обстоятельства, грозящие, как минимум, здоровью. Да ещё кто-то вставляет палки в колёса.

– Итак, Андрей Михалыч, давайте-ка, наконец, подпишем документ и начнём работу.

В кабинете снова появился Николай. По своей привычке сел на край стола, насмешливо наблюдая за нашими, с Временщиковым, разборками.

– Пётр Палыч, дорогой, что ты так с ним возишься? У тебя скоро смена заканчивается, а ещё столько надо сделать.

Николай легко соскочил со стола и ткнул пальцем в бумагу:

– Видишь что написано? Вот и пиши свои объяснения, а то мы уже нервничать начинаем, - в его голосе послышались угрожающие нотки.

"Вот оно! Злой следователь!" - подумал я, и решил написать, что я невиновен и требую вызова адвоката, без которого давать объяснений не буду.

Я подал бумагу Временщикову, но Николай вырвал у меня её из рук, и пробежав взглядом, презрительно сказал:

– Ох, какие мы умные! Книжек начитались, фильмов насмотрелись, адвоката им подавай. Пётр Палыч, вызови ему адвоката. Сегодня как раз, наш общий знакомый по списку дежурит.

– Ну что ж, давай, - вздохнул Временщиков. На его лице ясно было написано, что ему не до меня.

– Коновалов! Уведите...

Вместе с толстомордым Коноваловым, я вернулся в камеру, где Серый, проснувшись от шума открываемой двери, приподнял голову с лежанки.

Я сел с ним рядом.

– Допрашивали?- он остервенело почесался, наведя меня на мысль о вшах.

– Пока нет, адвоката вызвали.

– А кто дело ведёт?

– Временщиков.

– А-а, повезло, мужик нормальный, главное, чтобы не Деньгин. Такой гад!

– Был там ещё один, Николай.

– С приплюснутым носом? Он.

Серый начал стращать меня принципиально ненавидящих всех попавших к нему, Николаем. Это был тип следователя, для которого презумпция невиновности была пустым звуком, ибо он был уверен, раз ты сюда попал, значит, уже виновен и сядешь, как миленький.

Боже мой, если бы я знал, что поиски врага приведут меня к такому дурдому, что и трансцендентный опыт некогда будет получать...

Такая далёкая раньше земля стремительно приблизилась, и вдруг я понял, что попал! Удар оказался чувствительным. Я же в КПЗ! И может быть, попаду в тюрьму, где на своей шкуре испытаю все прелести жизни в неволе. Как ещё до меня не дошло, что облака это не единственное, что достойно внимания. Даже сейчас я понял, что был недостаточно благодарен жизни за то, что у меня есть. И я ещё хотел стать великим Гуру!

Теперь вставал вопрос обо всём, что я знал раньше и учил этому людей. Там, где лишают свободы, нет места пустым философствованиям, здесь нужны утилитарные знания. Как держать себя в руках, как распознать ложь и показать силу, использовать гипноз, энергетическое давление, медитации, наконец.