Бородинское поле

деятеля, а в холодных, карих с желтизной глазах иногда

проскальзывали огоньки беспокойства и тревоги, и эти огоньки

как-то мешали цельности образа, путали впечатление.

– Чего вы не ожидали? - удивленно нахмурился Глеб

Трофимович.

– Есть категория людей среди художников и писателей, -

так же степенно, с паузами начал Александр Кириллович, -

которая, не ведая броду, лезет в воду и кричит на всех

перекрестках: "Караул! Москву уродуют, уничтожают

национальные святыни, строят по американским образцам!" И

тому подобный вздор.

– Ну и что? А разве это не правда? - сказал Глеб

Трофимович и перевел взгляд с Орлова на архитектора,

словно вопрос его относился и к ним.
– Разве новая, последних

лет, архитектура Москвы не утрачивает национальные черты,

не становится безликой, похожей на сотни новостроек других

городов - и наших, и западноевропейских, и американских?

Вместо зданий мы строим башни: то стоячие, с одним

подъездом, то лежачие, с десятками подъездов. А между тем в

столицах наших республик Средней Азии, Закавказья,

Прибалтики зодчие как-то ухитряются избегать этих штампов,

строят по-своему, учитывая национальный характер, традиции.

– Москва - интернациональный город, - бросился на

выручку отца молодой Орлов. Кареглазый и лобастый, как и

отец, еще более самоуверенный и задиристый, Андрей имел

привычку встревать в любой разговор в любой компании. Ему

бы только блеснуть довольно плоским остроумием и дешевой

эрудицией, которую он постоянно выставлял напоказ. В его

тоне всегда сквозило нечто нагловатое.

Глеб Трофимович посмотрел на него строго и

недовольно, сказал как бы походя:

– Интернациональное, молодой человек, никогда не

противоречило национальному, если, конечно, оно было

подлинно интернациональным, а не космополитским.

– Простите, Глеб Трофимович, - как-то поспешно

заговорил Орлов-старший, что было не в его манере, - а

почему мы боимся заимствовать прогрессивное в архитектуре

и градостроительстве у других, скажем у той же Америки?

– Архитектура и градостроительство в капиталистическом

мире переживают кризис, - заметил Олег. В глазах его

появился веселый блеск. Он умел мгновенно воспламеняться.

– На основании чего ты сделал такой абсурдный вывод?
–

грубовато и нетерпимо возразил Александр Кириллович. -

Месяц тому назад, как ты знаешь, я вернулся из США. Был во

многих крупных городах, видел новостройки.

– А трущобы, перенаселенность, загрязнение и прочие

прелести видел?
– резко и быстро перебил его Олег.

– Ну что ж, есть и такое. Но мы говорим не об этом, речь

идет об архитектуре. А там есть на что посмотреть.
– Теперь

даже его голос и лицо изображали примирительное

простодушие. Но Олег, хорошо знавший характер своего зятя,

понимал, что простодушие это напускное и Орлов редко

говорит то, что думает. Олег часто спорил с Орловым, вызывал

его на откровенность острыми вопросами, но тот всегда ловко

уклонялся от острых углов и рискованных тем.

– Коттеджи, особняки по индивидуальным проектам, -

продолжал Олег, все больше возбуждаясь, - на них ушел ум,

изобретательность, талант зодчего.

– Но они-то, эти особняки, и останутся как памятники

архитектуры, как остались у нас усадьбы и дворцы Баженова и

Казакова, - с чувством превосходства парировал Орлов, но

голос его звучал вежливо и невозмутимо.

– Скажите, Александр Кириллович, вы в Атланте были?
–

Это спросил архитектор Штучко, поспешно и как-то вкрадчиво.

– Да, был. Потом в Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско,

Детройте.

– Значит, вы видели архитектуру Джона Портмана?

– Разумеется, - снисходительно и даже лениво ответил

Орлов-старший.

– Его гостиница в Атланте - это действительно шедевр?
–

оживленно атаковал Штучко. Несмотря на преклонный возраст,

это был энергичный, очень подвижный старичок с седенькой

клинышком бородкой и белоснежной, коротко стриженной

головкой, и эту яркую глубокую седину резко оттеняли черные

кисточки бровей, похожие на хвосты горностая, и кирпичик

черных усов.

– В общем, да, сооружение необычное, смелое, в полном

смысле современное, - несколько оживившись, охотно ответил

Орлов. Он был доволен представившимся случаем здесь, в

кругу специалистов, рассказать о работах популярного в США

архитектора, поразившего воображение Александра

Кирилловича. - Представьте себе холл - шестьдесят шесть

метров в высоту и сорок два метра в диаметре. Не холл, а

целая площадь. В холле фонтаны, деревья, скульптуры и

стеклянные лифты. Все номера гостиницы на всех этажах

выходят в этот холл. А круглая башня из стекла, окрашенного

под цвет бронзы, и под ее синим куполом, на высоте

шестидесяти метров, вращающийся бар! Это же помимо всего

прочего и техническая находка. Масса света, воздуха,

движения! Какая-то фантастика! Все это поражает,

захватывает, впечатляет. Поражают масштабы, размеры.

– Вот это и есть чисто американский национальный

стиль, - заметил Олег, не высказывая, однако, своего

отношения к творчеству Портмана, работы которого знал лишь

по рассказам побывавших в США архитекторов.

– При чем здесь стиль?
– устало поморщился Александр

Кириллович.
– Важно удобство, изящество, дерзание, выдумка.

Меня поразили гостиницы Портмана в Чикагском аэропорту и в

Сан-Франциско. Они построены по-другому. У них свое лицо.