Бородинское поле

непонятно, как все-таки поступит Федоров. Как все-таки

понимать его последние слова? Как отказ от своего решения

ехать в Энск? Или он все-таки поедет? Если так, то это

безумство, непростительное легкомыслие. Игорь не знал, как

ему быть, хотя и чувствовал потребность, необходимость что-

то предпринять. В части готовится явно чепе, он, младший

сержант Остапов, единственный знает об этом, и его долг,

обязанность предотвратить это чепе, не допустить позора,

который ляжет на всю часть. И в конце концов спасти самого

Федорова. В интересах всей части, в том числе, и даже прежде

всего, в интересах старшего лейтенанта, должен действовать

он, младший сержант, комсомолец Игорь Остапов. Как

действовать? Очень просто: пойти и рассказать подполковнику

Шпакову.

Но только было так подумал, как появились серьезные

сомнения в правильности подобного шага. Прежде всего,

спросил он самого себя, а не будет ли это с его стороны, грубо

говоря, предательством? Если не предательство, то по крайней

мере что-то дурное, неприличное, недостойное порядочного

человека. Он испытывал неприятное чувство тревоги, обиды и

горечи, словно сам попал в какую-то грязную историю...

...После заступления в наряд сразу же и обнаружилось

отсутствие старшего лейтенанта Федорова. Пополз

беспокойный, взволнованный шепоток:

– Где Федоров? Что с Федоровым? Почему нет старшего

лейтенанта Федорова?

Сначала тихо, вполголоса. А потом все громче,

тревожней:

– Федоров! Где Федоров?!

Игорь Остапов чувствовал себя прескверно. "Федоров?

Где Федоров? Что с Федоровым?" - эти взволнованные слова,

точно плетью, хлестали его, и он не смог молчать, он сказал,

что знает, где старший лейтенант Федоров. И тотчас же в Энск

на Заречную улицу среди ночи на машине выехал офицер.

Федоров и Новелла сидели в маленькой квадратной

комнатушке в одно окно, выходящее на улицу, и ужинали. Ужин

подходил к концу. Пустые бутылки из-под шампанского и водки

маячили среди остатков скромной закуски; Федоров, сняв

галстук и расстегнув ворот рубахи и расположившись за

столом совсем по-домашнему, осоловело глядел на

розоволицую Новеллу и вполголоса, чтоб не слышали в

соседней комнате, говорил ей хмельные нежности. В полночь у

дома номер четыре, сверкнув зажженными фарами,

остановилась машина, хлопнув дверцей, и от этого хлопка

Федоров интуитивно вздрогнул. Обостренным чутьем

человека, находящегося в состоянии нервного возбуждения и к

тому же подогретого спиртным, он догадался, что это приехали

за ним. И когда через минуту в квартиру номер четыре вошел

высокий капитан, Федоров нисколько не удивился, а только

вслух сказал, ни к кому не обращаясь:

– Сработал закон подлости.

Уже сидя в машине, в пути, и думая о последствиях, о

том, что ожидало его, он вспомнил Игоря Остапова и

мысленно упрекнул его за то, что тот сообщил адрес и тем

самым испортил ему свидание с Новеллой. Мол, теперь уж все

равно: семь бед - один ответ. И еще подумалось об Остапове:

накаркал, мол. Слово "накаркал" вызвало в нем неприязнь к

Остапову, словно он был повинен в том, что случилось. Люди,

подобные Федорову, самовлюбленные и заносчивые,

самоуверенные и безответственные, никогда не признаются в

своих ошибках и всегда ищут козлов отпущения, пытаясь на

них свалить свою вину. Теперь Федоров уже был уверен, что во

всем виноват этот неблагодарный "служака" Игорь Остапов.

Он корил себя не за свой поступок, а за то, что доверился

Остапову, не разглядел в нем "подлую душонку и предателя".

Эти последние слова он произнес вслух.

– Вы о ком? - спросил сидевший рядом с шофером

капитан.

– Да так. О некоторых, которые выслуживаются.

Генералу Думчеву доложили о том, что старший

лейтенант Федоров, когда подразделение находилось в

наряде, самовольно ушел из части и что за ним в Энск, где

предположительно он находится, послан офицер.

Имя старшего лейтенанта Федорова было известно

Думчеву с дурной стороны, и когда подполковник Шпаков

доложил ему о последнем, сегодняшнем проступке старшего

лейтенанта, генерал взорвался:

– Проступок? Преступление, подполковник, совершил

ваш Федоров, и в этом повинны вы лично! Вот к чему приводит

ваша так называемая доброта и терпимость. Хотите быть

добреньким, этаким воспитателем детского сада. А здесь не

детский сад и не ПТУ. Федорова давно надо было увольнять из

армии. А вы либеральничали, защищали, прощали ему, мол,

хороший специалист, и не хотели видеть в нем плохого

офицера. А он не достоин носить это высокое звание. Ему

нельзя доверить серьезного дела, на него нельзя положиться.

Разве не так, разве вы об этом не знали? У вас другое мнение?

Удрученный и раздосадованный Шпаков в обстановке

серьезного происшествия чувствовал и понимал правоту

генерала. Думчев смотрел на него строго, суровый голос его

звучал резко и беспощадно.

– Нет у меня другого мнения, товарищ генерал, - негромко

и глухо выдавил Шпаков.
– Я был не прав.

Думчев молчал, углубившись в свои мысли. Казалось, он

не слышал ответа подполковника и задал вопрос просто так,

как размышление вслух.

Вошел дежурный, доложил, что старший лейтенант

Федоров доставлен в часть.

– Давайте его сюда, - приказал Думчев.