Бородинское поле

он хочет осмотреть все станции метрополитена. Лена

согласилась, сказав при этом, что все осмотреть они не смогут,

для этого недостаточно и целого дня. Они выходили из вагона

на каждой станции, Дэниел вслух выражал свой восторг

подземными залами. Особенно ему понравилась

"Комсомольская-кольцевая" - просторный нарядный зал, своды

и потолок которого украшены мозаичными панно работы

великого советского художника Павла Дмитриевича Корина.

– Но это же золото? Похоже, настоящее золото? -

изумленно спрашивал Дэниел, указывая на позолоту панно и

орнамента.
– Не может быть!

– Да, это настоящее золото, - подтвердила Лена не без

внутренней гордости.

– Но это невероятно! Зачем такое расточительство? Для

чего оно нужно? Я понимаю - будь то дворец, национальный

театр или национальный музей, там такое богатство

оправдывается. А здесь - это же, в сущности, вокзал.

– Вокзал? Да, вокзал, - заулыбалась Лена.
– И дворец. И

музей. Вы же сами назвали наши станции метро музеем, в

котором собрана богатейшая коллекция мрамора и гранита.

– Да, да, я говорил: уникальная коллекция, возможно

единственная в мире, - поспешно согласился Дэниел. - Но

почему здесь, под землей, где пассажир находится всего

несколько минут? Нет, это определенное расточительство. Вы

не умеете считать деньги, - настаивал на своем Дэниел.

– Вы согласны, что это прекрасно?
– пыталась поколебать

его заблуждения Лена.

– Да, согласен. Но зачем? Для кого?

– Для людей. Человека должна окружать красота.

Прекрасное облагораживает человека. Государство заботится

о духовном богатстве своего народа.

– Понимаю, - быстро перебил ее Дэниел и тихо

улыбнулся, подумав про себя: "Дочь, как и отец, тоже

занимается пропагандой".

Не осмотрев и половины подземных дворцов метро,

усталые, они вернулись домой, где их уже ждали Коля с женой,

Валентина Ивановна и прилетевший из Зауралья Святослав.

Дэниел с восторгом говорил Наташе:

– Ты обязательно должна посмотреть метро. Это

бесподобно, необыкновенно и... нерасчетливо. Да, да, мисс

Лена со мной не согласна, Но это явное расточительство.

Впрочем, она хороший пропагандист. И вообще, русские, я

полагаю, прирожденные пропагандисты. Это, очевидно, черта

национального характера.

– Почему вы так считаете? - мягко улыбаясь, спросил

Святослав по-английски.

– О, я хорошо знаю свою жену и тещу. И кроме того, я уже

имел удовольствие разговаривать с мистером Макаровым, -

кивок и дружеская улыбка в сторону Глеба Трофимовича, - и с

мисс Леной.

Наташа перевела слова мужа и вопрос брата, вызвав

веселое оживление присутствующих. Настроение у всех было

приподнятое, праздничное. Были тосты, сопровождаемые

оживленной беседой, и разговоры, прерываемые тостами: за

здоровье, благополучие, за мир на земле, за дружбу советского

и американского народов. А Дэниелу в каждом тосте

слышалась "коммунистическая пропаганда", и он решил как бы

в ответ подбросить шпильку в виде вопросика, как он думал,

неделикатного свойства:

– Как поживают ваши диссиденты? Их преследуют?

– Диссиденты? Это кто такие?
– прикинулся Олег.

– Инакомыслящие. Борцы за права человека, - уточнила

Наташа.

– А-а, поборники, - сказал Олег.

– Их у вас поборниками называют? - переспросила

Наташа.

– Это вы их так называете, ваша пропаганда. Мы же их

величаем подонками, - сказал Олег.

– А почему поборники?
– полюбопытствовала Наташа.
–

Как понимать это слово?

– От глагола "побираться". Побирушки, - ответил Олег.

– Побирушки? Это как бы нищие?
– Опять Наташа.

– Совершенно верно: нищие духом.

– И где ж они побираются? Я что-то не встречала, - шутя

сказала Лена.

– Среди иностранцев. Те их подкармливают объедками.

Дэниел попросил жену перевести ему разговор: ведь

вопрос задал он. Наташа, смеясь, объяснила. И тут Дэниел

узнал, что в его отсутствие Наташа не утерпела - вручила всем

сувениры. Весть эта повергла его в уныние, настроение

испортилось, веселье и восторг как ветром сдуло. Он сделался

мрачным, за праздничным обедом выпил две рюмки

"пшеничной" и, сославшись на усталость, уединился в

отведенной для них Лениной комнате и попытался уснуть. Но

сна не было: перед глазами стоял симпатичный генерал-сын,

такой же задушевный, как и его отец. Они даже обменялись

несколькими фразами по-английски.

– Я много о вас слышал от Виктора. Он в восторге от вас,

– сказал тогда Дэниел вполне искренне. Со стороны

Святослава Дэниел не нашел даже и намека на холодную

настороженность или официальную натянутость, и это еще

больше смущало гостя.

– Как он поживает?
– спросил в свою очередь о Викторе

Святослав.

– Трудно одной фразой ответить на ваш вопрос, - сказал

Дэниел. - Вьетнам ему серьезно повредил, как, впрочем, и

многим американцам. Неразумная война нанесла Америке

раны, которые еще долго будут кровоточить.

Святослав, вздохнув и затем посмотрев на Дэниела с

пытливой откровенностью, произнес:

– Хотелось бы, чтоб подобное не повторилось нигде и

никогда. Я, как вы знаете, видел собственными глазами

"работу" американцев во Вьетнаме...

– Я вас понимаю, - быстро заговорил Дэниел.
– Но мы