Бородинское поле

как-то беспомощно опустился на снег. Он был ранен тем же

снарядом, осколок которого наповал сразил Лихова, только в

горячке он несколько минут не чувствовал боли и даже не

подозревал о своем ранении.

Думчев находился в это время во взводе лейтенанта

Дикуши. Оба орудия этого взвода сосредоточили свой огонь по

танкам, вытянувшимся в колонну, а когда один из них смял

соседнее орудие взвода Гончарова и пошел на КП, Думчев

приказал Дикуше повернуть орудия с запада на восток и во что

бы то ни стало уничтожить прорвавшийся в тыл фашистский

танк. Все, что видел Думчев и его подчиненные, наблюдал и

Глеб Макаров с высокого холма. И хотя расстояние от

прорвавшегося танка до холма было намного больше, чем от

батареи Думчева, Глеб приказал Ивану Федоткину то же самое,

что приказал Думчев Дикуше: развернуть пушку на восток и

бить по танку, идущему на КП. Таким образом танк этот

оказался под перекрестным огнем трех орудий. Трудно сказать,

чьи снаряды достигли цели, но танк был подбит недалеко от

могилы Александра Гоголева. Думчев утверждал, что танк

подбил расчет сержанта Джумбаева, Иван Федоткин считал,

что и Петр Цымбарев, выпустивший по этому танку три

снаряда, не мог промахнуться. Танк загорелся, а выскочивших

из него танкистов из автомата сразил начальник штаба полка

Судоплатов. Но в то время как Федоткин развернул свое

орудие на сто восемьдесят градусов, то есть в направлении

КП, случилось то же самое, что случилось десятью минутами

раньше на левом фланге: один из подорвавшихся на мине

танков, оказывается, не был покинут своим экипажем и

продолжал обстреливать курган с близкой дистанции. Один его

снаряд разорвался на самом кургане. Петр Цымбарев

безжизненно повис на лафете. Опаленное огнем лицо его

было изуродовано, каска пробита осколками в нескольких

местах и отброшена в ров, окружавший курган. Елисей

подхватил сына на руки и как обезумевший помчался с ним в

сторону монастыря, приговаривая на бегу, точно заклиная:

– Петя, Петруша, не умирай... Сыночек, родной мой,

потерпи, потерпи еще немножко... Сейчас доктор... Он

сделает. . операцию сделает. Ну потерпи.

Он бежал с бесценной ношей своей на перевязочный

пункт, не обращая внимания на свист снарядов, осколков и

пуль и с ужасом отгоняя ту страшную, жуткую мысль, что уже

никакой на свете доктор, волшебник, маг и чародей не сможет

воскресить его сына. И лишь попавшийся ему навстречу Егор

Чумаев развеял все его зыбкие иллюзии, сказав жестокую

правду. Поискав пульс на холодной руке и не найдя его,

прильнув ухом к груди, он сказал негромко, но до обидного

естественно и просто, как проста, впрочем, и естественна

смерть на войне:

– Мертв. Да, и как быстро стынет. Глаза бы надо закрыть.

– И, не дожидаясь, когда это сделает отец, сам пальцем нажал

на веки и прикрыл ими глаза. Получилось это у него привычно,

словно он уже много раз закрывал глаза покойникам. Потом,

вспомнив о своем командире, который находился там же, где

был убит Петр Цымбарев и которому он нес в котелке завтрак:

разогретую говяжью тушенку и кусок черного хлеба, спросил;

– Это как же его? Подполковник где?..

– Ранен подполковник, - печально ответил Елисей и

прибавил жалостно, по-женски: - Все лицо у него в крови.

Чумаев ничего не сказал Елисею и по-заячьи запрыгал

на НП.Глеб Макаров и в самом деле был легко ранен. Осколок

снаряда срезал мочку правого уха и пробороздил щеку - кровь

залила его лицо. Когда Елисей после взрыва увидел упавшего

на лафет сына, он не сразу бросился к нему, вначале

посмотрел на командира полка и, увидев его окровавленное

лицо, понял, что произошло, подхватил на руки сына. Сам же

Макаров не почувствовал своего ранения, ему об этом сказал

Акулов, тогда он резко провел ладонью по щеке и, не ощутив

боли, а только размазав по лицу кровь, решил, что это пустяк,

царапина, решительно отмахнулся от Акулова, приказал ему

занять место заряжающего, а место наводчика уже занял Иван

Федоткин. Орудие снова повернули в сторону Шевардино,

откуда по незаминированной дороге двигалась колонна

бронетранспортеров.

Бой был в самом разгаре. Над всем Бородинским полем

стоял неумолкаемый грохот, а перед Багратионовыми

флешами висела ржавая дымка, образовавшаяся от

артиллерийской стрельбы, разрывов снарядов и едкой гари,

которую доносил сюда западный ветер от горящих фашистских

танков. Глеб видел, как сгруппировавшиеся на левом фланге в

секторе батареи Думчева танки, напоровшись на минное поле

и меткий огонь артиллеристов, начали поспешно отходить.

Вслед за отходом танков он увидел бронетранспортеры на

дороге и пехоту справа и слева от дороги. Стал ясен замысел

немцев: захватить наши артиллерийские позиции стрелковыми

частями.

Обстановка принимала угрожающий оборот. У полка не

было стрелкового прикрытия. Если фашистской пехоте удастся

ворваться на позиции полка, она подавит своей массой,

численностью всю его артиллерию и откроет путь танкам на

Семеновское, Псарево, станцию Бородино. Словом, это будет

конец не только полку, но и всей 32-й дивизии. Не теряя

времени, он с НП по телефону приказал всем батареям

открыть огонь по бронетранспортерам и рассыпавшейся по

заснеженной равнине пехоте, а сам затем быстро пошел на

свой КП, чтобы немедленно связаться с Полосухиным.

Внизу кургана, у рва, он лицом к лицу столкнулся с