Брелок желаний

В последний вечер мы сидели на холодном полу.

Перед нами — брелок. Молчаливый, как пульт от чёрта.

Григорий положил на него лапу.

— Ты точно готов?

Я молча смотрел в точку, за которой начинался хаос. Уставшие глаза, синяки как у студента в сессию, но спокойствие абсолютное.

— Я не хочу победы. Я хочу, чтобы это закончилось.

Кот не шевелился. Потом медленно кивнул.

— Тогда слушай.

И заговорил. Не как кот. Не как друг.

А как существо древнее, как инструкция к Windows XP, которая тысячу лет лежала в пыли и дождалась часа.

И вот тут Григорий перешёл грань обычного кота. В его голосе было что-то чужое, будто он подключился напрямую к какому-то невидимому космическому интернету — тому, в котором нет ни вай-фая, ни логики.

— Мы начнём не с угроз. Не с шантажа. «И даже не с откровений», —сказал он. — Мы начнём с того, что впервые признаем, что всё понимаем.

Я нахмурился.

— Что понимаем?

— Что Пайка. Что Бобик. Что этот весь мир с его кнопками, славой, логикой и абсурдом — он предсказуемый. Все ждут, что ты или сбежишь и спрячешься, или будешь шантажировать Пайку, или выкатишь великое разоблачение, как она стала популярной и за счет чего.

Григорий подошёл ближе. Его тень на стене казалась гораздо больше, чем можно было ожидать от существа весом уже в пять с половиной килограмм.

— А мы придём — и предложим им нечто невозможное. Предложим понять друг друга.

Я усмехнулся, чуть зло:

— То есть просто поговорим? Дипломатия и доброта?

— Нет. Просто. Поговорим. — Кот посмотрел прямо в глаза. — На равных. Без кнопки в руке. Без плана в рукаве. Без страха. Это их сломает.

Наступила тишина. Даже трубы в подвале прекратили булькать, будто подслушивали.

— И как ты видишь это? — спросил у него я. — Мы приходим, она открывает дверь, говорит: "Ах ты гад, Смирнов!", а ты достаёшь табуретку и говоришь: "Дорогие друзья, сегодня лекция на тему “реальность — это выбор”?

— Примерно, — сказал Гриша. — Только без табуретки. Серьёзно. Мы не должны казаться ни агрессивными, ни жалкими. Только живыми. Понимаешь?

Он подошёл к брелку и одним движением лапы повернул его к себе.

— Я загадаю ещё одно желание. Последнее. Оно и будет нашей защитой.

Я прищурился:

— Ты? Пожелание? Ну сейчас начнётся...

Кот закрыл глаза. Мордочка просветлела, как будто он вышел на связь с древними разумами, которые остались после Вавилонской вечеринки. Григорий торжественно произнёс:

— Я хочу, чтобы Пайкина овчарка Бобик... стал человеком. Но с мозгами пятилетнего ребёнка. Чтобы играл в машинки и в воздушный шарик. И радовался жизни, пока не надует шарик до взрыва и он не разревётся. А Бобик от страха навалит себе прямо в штаны.

Я выронил бровь.

— Ты чего несёшь, Гриш? Мы же договорились — не калечим. Ни физически, ни ментально. Даже если это генетически врождённый бультерьер в костюме телохранителя.

Я забрал брелок и сунул в карман, подальше от пушистых лап.

— Смирнов, ты называешь хренью то, что может нас спасти! Почему бы просто не сделать из этой боевой единицы милого мальчугана, у которого и сопля, и слюна свисают одновременно, и он их, главное, обратно втягивает — вжуууук!

Кот демонстративно втянул воздух носом, чихнул и захрипел.

— Фуууу... Где ты это видел вообще? — Я чуть скривился, будто вдохнул забродивший борщ. — Это у нас в Смоленске такая педагогика?

— Не, ну а что ты хотел? Приезжаем мы с тобой в Москву, заходим в квартиру Пайки, а там они с этим Бобиком сидят на полу, в пелёнках, играют в «Доктора Айболита», и едят пластмассовую еду. Он ей: «Пиу-пиу, я лечу тебя пластиковой сосиской!» — и они такие счастливые!

Кот заливисто захохотал. На весь хостел. У соседей по подвалу, кажется, начал отваливаться потолок.

— Иногда мне кажется, что ты не кот, а переодетый демон. И окрас у тебя соответствующий.

— Ладно, демонологии знаток, каков у нас план? Или мы навечно тут поселились, в этом сыром царстве андалузской безысходности? Я лично не хочу закончить свои дни в подвале, скрываясь от Пайки и её пси-терминатора.

Кот подошёл ближе и лапой потыкал меня в колено.

— Что на этот раз? — спросил я, подозрительно.

— Всё. Ты недостоин. Отдай брелок. Кнопка должна быть у того, у кого нет совести. То есть у меня.

Он выпрямился на задние лапы, встал в боевую стойку каратиста и прыгнул, полоснув меня по футболке. Ткань треснула, как надежда на спокойную старость, и царапина на груди тут же зацвела красным.

— Всё, шерстяная гадость! — заорал я, вынимая брелок. — Я хочу, чтобы мой кот снова стал обычным котом! Без каратэ, без фантазий, без сопливых солдатиков!

И поднял палец над кнопкой. Кот побледнел, ну или покраснел. Под шерстью же не видно.

— Ладно-ладно! Твоя взяла! Кнопка твоя. Просто обязан был попробовать. А вдруг ты расплакался бы и сбежал в Сочи?

Я быстро покачал головой.

— В Сочи нынче дорого.

Григорий замер, а потом расхохотался так, будто его только что покормили валерьянкой через трубочку.

— ХАХАХА! — пронеслось по подвалу, отдаваясь эхом в вентшахтах. — Это мне говорит человек, который проехал от Смоленска до Парижа на Порше! И ночевал в отелях, где одна ванна стоила, как однушка в Саратове, но только без тараканов и с видом на Эйфелеву башню!

Я сделал вид, что не слышу этот словесный понос. Встал, отряхивая брюки от пыли, которая, кажется, тут была старше испанской демократии.

— Ты становишься агрессивным, — бросил я, глядя на кота, который всё ещё трясся от смеха, как будто в нём завёлся внутренний вибромассажёр. — Ещё раз такую финтифлюшку провернёшь — отправлю тебя домой в Смоленск… Почтой России.

Смех кота захлебнулся, как недоваренный пельмень в горле. Он моргнул.

— Нифига себе ты наказания придумываешь, — сказал он с уважением и лёгкой паникой. — Почтой России?! Из Испании?! Это же как минимум два года в пути и два инфаркта по дороге. Там же сортировка проходит через Антарктиду и третью мировую войну.