Брелок желаний
Шрифт:
— Мм, романтично. Почти как в “Трёх метрах над уровнем неба”, только с международным розыском, брелком и говорящим котом.
— Не зарывайся, Гриш.
— Я не зарываюсь. Я переживаю. Потому что, пока ты тут ешь булочки, Бобик не уехал. Он за нами идёт. Я его нюхом чую. Профессионально чует. Этот тип — как клей. Или запах в вагоне “Москва-Сухиничи”. Никуда не денется, пока не испаришься.
Матвей кивнул. Он это знал.
— А ты выяснил, что у него за имя такое дурацкое? — Григорий вынырнул из рюкзака, как подлодка из глубин сейсмического идиотизма. — Боб. Бобик. Как дворняга Шарик
— Кто у нас тут с интеллектом Эйнштейна? — хмыкнул Матвей, дожёвывая кедровую булочку и неспешно листая карту железных дорог Италии. — Это я тебе должен такие вопросы задавать.
— Ладно, Смирнов, не умничай. — Кот скрестил лапы, будто у него были рукава и диплом. — Говори, что наковырял. У меня жажда знаний и трясучка от этого имени. Я хочу понимать, от кого мы прячемся, чтобы респектовать себе хотя бы на восемьдесят процентов.
Матвей откинулся на спинку стула, потянулся и с удовольствием щёлкнул шеей.
— Ну слушай, профессор усатой социолингвистики. Боб — это сокращённая форма имени Роберт.
— Роберт? — Григорий приподнял бровь. — Прямо как у шеф-повара в ресторане с чересчур дорогими яйцами пашот?
— Почти. — Матвей заговорил с тем тоном, каким обычно гуглят профессора, когда хотят казаться умнее, чем есть. — Роберт — это древнегерманское имя. Образовано от “hrod”, что значит “слава”, и “beraht” — “яркий”. То есть буквально: “славный и яркий”.
Кот какое-то время молчал. Видимо, переваривал и славу, и яркость.
— Значит, по сути, он — Яркий Славик. Интересно. Но у меня есть альтернативная этимология.
— Какая?
— Бобик мне нравится больше. Всё честно, без претензий. Назвался Бобом — будь готов бегать за палкой.
Матвей рассмеялся. Первый раз за последние двое суток — по-настоящему. Смеялся тихо, но с отдачей, как будто где-то внутри выдохнулся страх и на его место пришла настоящая ирония.
— Ты понимаешь, что, если он нас поймает, первым делом тебя отдаст в лабораторию.
— Тогда уж пусть сразу в ток-шоу. Я не для пробирок создан. Я для микрофона и аплодисментов.
— Как и Пайка, — усмехнулся Матвей. — Только она это делает со сцены, а ты — в рюкзаке.
— У каждого свои декорации, Матфей. У каждого — свой Брелок Судьбы.
***
На другом конце города, в пыльной машине на стоянке, Боб сидел в тени. Он ел сочную персиковую дольку из пластикового контейнера, но в глазах у него не было ни капли удовольствия. Вся эта история с Пайкой, с брелком, с этим психом из Смоленска — уже переросла фазу "профессиональной задачи". Это стало личным. И дело было даже не в брелке. Просто Боб не терпел, когда его держат за дурака. Особенно дважды.
Он перелистнул фотографии на планшете. Панамера, тень кота на заднем стекле, размазанный силуэт Смирнова — всё это было сделано позавчера в Чезано-Мадерно. Сегодня они уже в Вербании. Значит, три дня — три города. Один и тот же стиль движения: утром въезд, вечером съёмка жилья, на следующее утро — исчезновение. Почти безупречно. Почти.
Боб включил аудиоаналитику, скомандовал системе искать фоновый шум гудка Panamera, присвоил его ID, и запустил по маршруту. Через
пять минут алгоритм выдал: “соответствие — 63%, один случай — юг Вербании, парковка гостиницы VillaSan Lorenzo”.— А вот и ты, МОТ. С булочкой, наверное.
Он стёр усмешку с лица, как хирург — каплю крови с перчатки. Потом набрал номер:
— Лео, ты где?
— В лодке. Глушу мотор.
— Окей. Через 40 минут — ложный вызов в гостиницу. Пожарная тревога. Нужно, чтобы вся система эвакуировалась.
— А они?
— Не будут эвакуироваться. Не успеют.
Он выключил телефон и снова уставился в окно. Он знал: Матвей знает, что он рядом. Но вот чего Матвей не знал — что Боб теперь играет на его поле. Тихо. Изнутри. С помощью итальянской полиции, систем GPS-подмены и даже пары старых связей в логистике. Если Смирнов сбежит — только на поезде. Машина его будет арестована по “нарушению парковки в охраняемой зоне”, брелок — изъят “на проверку”.
А пока — зрелище. Театр имени паранойи.
***
В 9:44 утра в холле VillaSan Lorenzo завыла сирена. Красный свет моргнул, как у робота, умирающего на подиуме. Из дверей высыпали туристы. Паника не случилась — итальянцы реагировали вяло, как будто это всего лишь симфония на завтраке. Но администратор в панике обзванивал службы, а двери автоматически разблокировали аварийные выходы.
Я стоял у окна, смотрел на улицу. К Панамере уже шёл человек в зелёной жилетке, с какими-то бумагами. Местный. Но чужой. Слишком методичный. А через улицу — под навесом — стоял тот самый силуэт, что мелькал ещё в Париже. Сука, седой Бобик.
— Пора, — шепнул я, всматриваясь в мутное стекло отеля, как в экран старого телевизора, на котором мелькала наша возможная смерть.
— Но булочка… — с мольбой прошептал Григорий, прижимая к себе крошку, как последнюю надежду на углеводное счастье.
— Живым важнее. Уходим пешком. Без машины. Панамера теперь — приманка. Она красива, но её время вышло.
Кот, будто по команде, юркнул в рюкзак, как морской котик в оранжевую спасательную шлюпку. Он даже немного всхлипнул — возможно, от булочки, возможно, от утраты четырёхлитрового немецкого благородства.
Через минуту мы проскользнули через боковую дверь. Электричество в коридоре ещё не отключили, но над нами уже сгущалось напряжение — электричество другого рода.
— Эх, — причитал кот из рюкзака, когда мы спускались по лестнице. — А какая была Панамера. Мечта, а не машина. Стремительная, как оплата по кредитке Пайки, и тихая, как её голос на утро после корпоратива. А ты можешь наколдовать у брелка ещё одну? Только, ну... жёлтую.
— Почему именно жёлтую?
— Цвета солнышка, конечно. Ты что, не рад солнышку?
Я оглянулся, как будто проверяя, не подменили ли кота ночью на какую-нибудь хиппи-версию.
— С чего я должен быть рад солнышку? — сказал я и ускорил шаг.
Но Григорий уже вошёл в поток собственного спонтанного TED-тока:
— Потому что солнышко — это чудо из чудес! Ты только подумай: если бы оно было чуть ближе — мы бы сгорели. Если бы чуть дальше — замёрзли бы к чертям. Всё бы, включая твои булочки, покрылось льдом. Ну разве это не поразительное, умилительное, космическое ЧУДО?