Брелок желаний

Наблюдатель: аль-Махди ибн Юнус, торговец специями.

«Я купил его у мальчика в городе Таксила. Он сказал, что это камень богов. Я, как человек прагматичный, попросил, чтобы мой караван стал самым богатым. Через два месяца на меня налетели разбойники. Караван остался. Все специи — у них. Меня они пожалели. Сказали, нам нужен кто-то, кто будет носить специи. Сбылась мечта. Караван действительно стал самым богатым. Правда, я теперь там погонщик верблюдов».

1526 год — Могольское завоевание Индии.

Наблюдатель: Бахтияр, придворный астролог Бабура.

«Когда Император нашёл его, я сказал, что это упавшая звезда, часть неба. Он пожелал быть великим как Тамерлан. Сначала всё шло великолепно. Потом пришла чума, и двор пришлось оставить. Император выжил, но никогда больше не загадывал желания. Он носил брелок как трофей, но называл его шепчущий соблазн. Ближе к смерти он сказал: - Пусть меня запомнят, как первого из монголов. И его действительно помнят. А вот про брелок — нет».

1857 год — Восстание сипаев.

Наблюдатель: Лакшман Дас, сапёр-бунтовщик.

«Я нашёл его у покинутого англичанами форта. Загадал, чтобы их больше не было. Через два дня пришли новые — с пушками. Они пришли с других концов империи. Ушли старые, пришли свежие, злее. Брелок я швырнул в реку. Он всплыл. Тварь эта не тонет».

1947 год — Раздел Индии и Пакистана.

Наблюдатель: Шариф Ахтар, ювелир из Карачи.

«В год, когда родилась наша нация, я нашёл его среди золота, которое пришлось прятать. Он был как пуговица от пиджака бога. Я просил мира. И вот что я получил: мои соседи сожгли лавку, я уехал в Лахор, а мир наступил где-то там — в книгах. Брелок я положил в амбар, обмотал зелёным шёлком и запретил сыну подходить. Он, конечно, подошёл. Попросил велосипед. На следующий день его сбила повозка».

1998 год — Ядерные испытания Пакистана.

Наблюдатель: Мехди Хан, инженер-наблюдатель.

«Брелок был в музее Карачи. Я туда водил детей. Один из них сказал: - Хочу, чтобы наш город стал самым известным в мире. Через месяц — первые санкции. Потом ещё. Потом ураган. Теперь я в Лондоне, преподаю физику. Брелок, говорят, исчез с выставки. Но слухи ходят, что он был в машине премьер-министра в день подписания секретного меморандума».

2024 год.

Наблюдатель: неизвестен. Камера слежения в пустыне Белуджистана зафиксировала свет, похожий на автофары, но двигающийся вертикально. Потом — тишина. Через 4 секунды — запись перегружена белым шумом. Затем на местном рынке появился неизвестный с чёрным кулоном. Он купил финики, улыбнулся и исчез в переулке. По слухам, он просил всего лишь “спокойствия”. Переулок с тех пор перестал существовать. Его нет ни на одной карте. Хотя люди помнят, что он был. Но это лишь слухи и домыслы, а может и нет.

ГЛАВА 16 «ПАКИСТАН»

После польской круговерти с погонями, фальшивыми паспортами, охранниками Козинского и героическим заплывом через белорусские болота — где я лично познакомился со стариком по имени Степан и его легендарным гусем, — наша славная команда решила на время сбавить обороты. Никто нас не гнал. Ни враги, ни совесть, ни даже Древняя Расса, которая почему-то с недавних пор фигурировала в наших жизнях чаще, чем реклама сковородок в YouTube.

Москва-Сити встретила нас стеклом, высотой и ценами, от которых даже доллар начинал икать. Пайка приютила меня у себя в апартаментах — башня, небоскрёб, вид на крыши богачей и кондиционеры, гудящие как старые моторы МиГов. Боб занял номер этажом ниже, вместе с котом Григорием, который попеременно спал на главной подушке и грелся в холодильнике. Он утверждал, что так “лучше хранятся тактические идеи”.

Мы с Пайкой… наслаждались. Точнее, она наслаждалась моей харизмой, я — её ироничным взглядом и тем, как она ест круассаны, не уронив ни крошки. Всё это выглядело подозрительно идиллически, будто в затишье перед большим ядерным взрывом.

— И как я раньше не заметила в тебе такую харизму? — спросила она, лёжа на боку и щекоча мне ухо взглядом.

— Наверное, потому что сначала ты хотела меня убить, — сказал я.

— Это аргумент.

— А я, между прочим, по пьяни тебе письмо отправил. В фан-клуб. Не получала?

Она посмотрела на меня как профессор на студента, который только что перепутал Гегеля с Губкой Бобом. И тут же мы расхохотались. Это был тот самый смех — не от шутки, а от абсурда всей жизни. Словно сама Москва, уставшая, но довольная, прислушалась и кивнула: мол, всё правильно, ребята, ржите, пока можно.

— О чём задумался? — спросила она, когда я уставился в потолок, как будто там была развязка сериала.

— Да вот... думаю. Всё это — как будто из другой жизни. Я же ещё пару месяцев назад был замерщиком окон в Смоленске. Питался роллами из «ВкусВилла», любовался начальницей Юленькой и думал, что максимум адреналина — это подняться на девятый этаж без лифта.

— Юленька, значит… — прищурилась Пайка. — Дай её адрес. Я её найду. Ну или просто убью. Чтобы ты более ей не любовался.

Мы снова рассмеялись, и мне на секунду показалось, что этот мир можно победить не оружием, а вот таким простым счастьем. Но, конечно, это иллюзия. Нас ждали артефакты, Прайд, инопланетная возня и очень жаркие пески.

— Всё поменялось, — сказала она, перекладывая голову мне на грудь. — До всей этой кутерьмы я жила, как будто кто-то другой управлял моей жизнью. Миллионы подписчиков, рекламы, фальшивые путешествия… Даже вода для единорогов. Я лежу, а мне за это платят.

— Ты сейчас хвастаешься? — прищурился я.

— Да ну, конечно, нет. Просто я пока не готова всё бросить. Начать жить жизнью обычной девушки — ходить в «Магнолию», гладить бельё и не думать, что папарацци прячется в стиралке. Я... не хочу перемен. Ещё не сейчас.

— А я что, зову тебя всё бросить и уехать в Смоленск строить бизнес по установке пластиковых окон? — фыркнул я. — Я сам кайфую. Я только с тобой и начал дышать полной грудью. До этого как будто жил, зажав нос.

— Ну да, как говорит Григорий, ты ещё и зарабатываешь на наших операциях. Еврей Мотя Смирницкий собственной персоной.

— Предательница! — с этими словами я кинулся щекотать Пайку, та визжала и извивалась, и всё это напоминало рекламу идеальных отношений, снятую без бюджета, но с душой. Я прижал её к себе, вдохнул запах её волос и вдруг посерьёзнел. Позже, когда мы сидели у окна и смотрели, как закат превращает Москву в карамель, я тихо сказал:

— А если серьёзно... я боюсь тебя потерять.

— Серьёзно? Смирнов, не начинай. Ты теперь мой. Пока не выжму из тебя всё — не отпущу. А потом выкину. И снова заберу. Ты как тот коктейль в Польше: гадкий, но потянет.